Она ведь не глупая.
И живая. И порой появлялись в душе… и в теле тоже томления престранного свойства, от которых не спасали ни прописанный бабушкой холодный душ, ни молитва, ни даже ночные пробежки вокруг поместья. К последним слуги давно уже привыкли.
— Не знаю. Прими любое приглашение. Приходят ведь пачками. Выгуляйся вечерок. Заодно присмотришься к кандидатурам.
— Я уже присматривалась, — Лотта поморщилась, вспомнив свой последний неудачный выход в свет. И Элиза поняла.
— Да… неудачно вышло.
Бабушка не была совсем уж затворницей, и балы посещала. Некоторые. И Лотту с собой иногда брала. Правда, ни беседовать с кем-то, ни тем паче танцевать с кем бы то ни было, Лотте не позволялось. А в тот единственный раз, когда Лотта решилась принять приглашение в роли новой главы рода…
Возможно, строгое платье в пол было неудачной идеей.
И волосы не стоило зачесывать гладко, как и проводить радикальное отбеливание кожу. И вовсе следовало вести себя посмелее, а не скрываться в углу… но это еще не повод, чтобы обзывать ее Эрхардским драконом.
Не дракон она. И не страшилище. И тот разговор… неприятно было слушать, как ее обсуждают, весьма ядовито, но не скрывая при том интереса. К деньгам. Ведь что может быть проще, отобрать состояние у глупышки, которая не знает, что платья в пол давно уже вышли из моды.
Какое отношение мода имеет к финансам, Лотта так и не поняла.
— Да и не хочу я… сама понимаешь, стоит слухам пойти, потом не отмоешься, — Лотта выровняла края стопки. — В конце концов… обойдусь и без этого… если понадобится, куплю себе типографию и буду издаваться.
— Но это будет не то, — сказала Элиза, озвучив собственные мысли Лотты. — Нет, ты права, с нашими бездельниками связываться не стоит. Кроме того, не думаю, что тебе и вправду нужен какой-нибудь золотой мальчик…
Она призадумалась.
И Лотта сидела тихо-тихо, не желая мешать кузине. Одновременно и надеясь, что той удастся решить проблему, и что решение это никоим образом не затронет привычный образ жизни Лотты.
— Есть! — Элиза вскочила, и коротенькая юбка ее задралась, обнажив кружевной край чулка. — Я поняла. Ты не можешь выйти, как Шарлотта Доминика Луиза Аннабель Октавия Эрхард, но ты вполне можешь поехать, как Лотта Харди!
— К-куда поехать?
— В круиз, — Элоиза закружилась по комнате. — Давно следовало тебя отправить, а я все собой занималась. Прости меня, Лотти…
— За что?
— Да и всех нас… — она остановилась перед огромной вазой, доставшейся Лотте вместе с прочим имуществом. Ваза насчитывала по меньшей мере два с половиной тысячелетия жизни и стоила порядка двух миллионов имперских талеров, а застрахована была на сумму вдвое большую, хотя страховая и пыталась пересмотреть договор после смерти бабушки. Все почему-то вдруг решили, что Лотта слишком молода и ничего не понимает в управлении финансами.
Как будто не она с пятнадцати лет этими самыми финансами занималась.
— Нам было удобно. Состояние растет, проценты выплачиваются вовремя, — Элиза заглянула внутрь вазы, где наверняка было пыльно, поскольку дом требовал куда большего количества прислуги, но в последние годы посторонние люди бабушку раздражали, а сама Лотта так и не нашла в себе сил что-то да поменять. — Ты не читаешь нотаций, не требуешь хранить честь рода, не грозишься заблокировать кредитные карты. Тебе не нужно наносить ежемесячные визиты и тратить пару дней, чтобы соблюсти какие-то там замшелые правила. Ты устраивала всех. И устраиваешь. Скажу больше, если бы вдруг нашелся кто-то, за кого бы ты захотела выйти замуж, и матушка, и ее сестры, и братья, и все, кто имеет отношение к клану, нашли бы способ расстроить свадьбу. Но это категорически неправильно. Если ты сойдешь с ума от одиночества, никому не станет легче.
Лотта пожала плечами.
К одиночеству она привыкла. Если подумать, она всю свою сознательную жизнь была одна, разве что в тот короткий период времени, когда бабушка считала Лотту ребенком, ей полагалась няня. Затем няня сменилась гувернанткой, а после десяти лет и та исчезла, ибо истинная Эрхард не должна привыкать к роскоши. Лотта научилась справляться сама. И даже получала удовольствие от того, что никто-то больше не следит за правильностью осанки и не требует заучить наизусть тридцать две формы вежливого отказа…
— «Принцесса Аула», — Элиза крутанулась на каблуках. — Вот то, что тебе нужно. Роскошный лайнер. Путешествие, длинной в месяц… месяца достаточно, чтобы ты кого-нибудь да нашла.
— На лайнере?
— Именно, — она вернулась и плюхнулась рядом. — Смотри, во-первых, тебя там точно не узнают… нет, если ты выйдешь без пудры и перестанешь мучить волосы, тебя и здесь не узнают. Но там — определенно. Твои портреты, те, что есть в «Родоводе», мягко говоря, далеки от реальности. Поэтому слухов можно не опасаться. Документы… ты ведь по матушке и есть Шарлотта Харди, верно?
Документы имелись. Их Лотта сделала, когда решилась-таки предложить издателю первую свою рукопись, крепко подозревая, что бабушка не одобрит, появись честное имя Эрхардов на обложке любовного романа, пусть этот роман вышел весьма и неплох.
— Отлично. А родовые грамоты брать вовсе не обязательно. Клеймо пластырем заклеишь, если что. Да и вообще… Что еще? Гардероб подходящий я тебе соберу… а там смена обстановки, звезды, пляжи и прочая романтика. Только панталоны свои дома оставь.
Вот ведь.
И чем ей панталоны не угодили? Удобно же, особенно осенью, когда климат портится и даже защитные экраны не спасают от сквозняков. Но Лотта лишь кивнула. Почему бы и нет?
Конечно, Шарлотта Доминика Луиза Аннабель Октавия Эрхард должна помнить о приличиях и чести великого рода, а вот Лотта Харди может позволить себе небольшое приключение.
Исключительно в познавательных целях.
Глава 2
Одиннадцатый милостью всех Богов Диктатор Ах-Айора, Солнце Нации, Железный Всепобеждающий Полководец, Маршал Могучей Республики, Залог Освобождения человечества, Блистательнейший Владыка, Прозревающий пути грядущего и многое, многое иное, изволили предаваться хандре. Они возлежали на подушках, полуприкрыв глаза и сцепив вялые пальцы на обнаженном животе. Над головой Диктатора заливались соловьи. Декоративные пальмы раскидывали листья, укрывая от солнца. Где-то рядом журчал ручей, нить которого протянулась по поющим камням Эйго. А в огромной чаше декоративного пруда плавали рыбы.
Молча.
И за это Диктатор был им премного благодарен, ибо возлюбленные одару, которым ныне было дозволено находиться подле, щебетали, напрочь заглушая и соловьев, и поющие камни, и друг друга.
— Да кому это интересно! — воскликнула благоухающая драгоценными маслами Заххара. И потянулась, прижалась к боку пышной грудью.
— Всем интересно, — слегка растягивая гласные пропела смуглокожая Эрра. — Донечка, ты же слушаешь?
— Конечно, — солгал Диктатор, не дав себе труда пошевелиться.
— Да вы его уморите своей болтовней, — одару Некко отличал воистину чудовищный рост, могучее телосложение и тихий незлобливый нрав, который Данияр Седьмой ценил едва ли не больше, чем все прочие, тоже весьма впечатляющие достоинства. — Не видите, он отдохнуть прилег. А какой отдых, когда вы не замолкаете.
— И вправду, какой отдых… — пальчики Эрры скользнули по груди.
А с другой стороны навстречу им потянулись теплые руки Заххары, и Данияр Седьмой вздохнул. Мысленно. Желания совершать очередной подвиг на шелковых простынях не было никакого.
Но попробуй не соверши.
Мигом слухи поползут по гарему. И главное, обидятся же. Потом поди-ка докажи, что настроения не было, что хандра и вообще жизнь кажется напрочь смысла лишенной, а не новая наложница тому виной. И плевать, что новых наложниц в гарем уже с полгода не брали. Со старыми бы разобраться…
…и с бюджетом.
Залия потребовала опаловый гарнитур, а стало быть, придется и остальным что-то выделить. У Мухры опять кожа темнеет, и нужны белые глины с Иххар. А кроткая Мико, потупив глаза, заикаясь от страха, умоляет выделить ее отцу угодья по левую сторону Ниррхи. Дядюшке Ойеры, которую он принял, слабости поддавшись, нужна лицензия на поставку зеленых вин…
