с толикой удовлетворения в голосе. — От нас ему хлопоты, понимаешь. Жрецы — другое дело, поэтому священнослужителей он любит.
— Он ни разу не упоминал об этом.
— А! Жрецы только и делают, что убеждают людей, насколько лучше им станет, когда они умрут. А мы говорим, что и здесь может быть очень даже неплохо, если приложить мозги.
Мор колебался. Он хотел сказать: «Вы не правы, он совсем не такой, его не волнует, хорошие люди или плохие, лишь бы только были пунктуальными. А еще он добр к кошкам», — хотелось добавить ему.
Но он передумал. Ему пришло в голову, что людям надо во что-то верить.
Волк завыл опять, уже настолько близко, что Мор принялся с тревогой озираться по сторонам. Волку ответил напарник, откуда-то с другого конца долины. К тоскливому хору присоединилась еще пара — из глубины лесной чащи.
Мору никогда не приходилось слышать звуков столь скорбных.
Он взглянул на неподвижную фигуру тетушки Хэмстринг, а затем, с нарастающей паникой, на песочные часы. Подскочив, он схватил обеими руками косу и, широко размахнувшись, совершил положенное.
Ведьма встала, оставив позади свое тело.
— Отличная работа, — кивнула она. — Честно сказать, я опасалась, что ты промахнешься.
Мор, тяжело дыша, прислонился к дереву. Оттуда он наблюдал, как тетушка Хэмстринг обошла вокруг бревна посмотреть на саму себя.
— Мм-да, — критическим тоном произнесла она. — Времени можно предъявить массу претензий.
Она подняла руку и рассмеялась, увидев сквозь нее звезды.
Затем она стала меняться. Мору и прежде приходилось быть свидетелем процесса, когда душа осознает, что она больше не связана формирующим определенный облик полем. Но обычно роль души была скорее пассивная. А тут она сохраняла полный контроль над происходящим, и такое Мор видел впервые.
Волосы ведьмы, меняя цвет и удлиняясь, стали сами собой расплетаться из тугого пучка, в который были закручены. Стан распрямился. Морщины утончались и укорачивались, пока совсем не исчезли. Серое шерстяное платье заколыхалось, словно поверхность моря, и в конце концов приобрело совершенно иные, странно будоражащие очертания.
Тетушка посмотрела вниз, хихикнула и превратила платье во что-то ярко-зеленое и клейкое, точно только что распустившийся листок.
— Что скажешь, Мор? — осведомилась она.
Прежде ее голос был дрожащим и скрипучим. Теперь его звук пробуждал воспоминания о мускусе, кленовом сиропе и других вещах, при мысли о которых адамово яблоко Мора запрыгало, как резиновый мячик в эластичном мешке.
— … попытался выдавить он, сжимая косу так, что костяшки пальцев побелели.
Она шла к нему, похожая на изящную змейку.
— Я не расслышала, что ты сказал, — промурлыкала она.
— Оч-ч-чень мило, — произнес он. — Так это… то, какой ты была раньше?
— Такой я была всегда.
— Ох. — Мор уставился себе под ноги. — Мне полагается забрать тебя отсюда, — сообщил он.
— Знаю, — отозвалась она. — Но я намерена остаться здесь.
— Нельзя! Я имею в виду… — Он замялся, подыскивая слова. — Понимаешь, оставшись здесь, ты начнешь вроде как размазываться и становиться все тоньше и прозрачнее, пока наконец…
— Мне понравится это, — твердо заявила она.
Наклонившись, она одарила его поцелуем таким же невещественным и неощутимым, как вздох майской мушки. Целуя, она таяла, пока не исчезла совсем, оставив только поцелуй. Совсем как улыбка Чеширского кота, только гораздо более эротично.
— Будь осторожен, Мор, — прожурчал у него в голове ее голос. — Тебе скорее всего понравится эта работа, и ты захочешь сохранить ее. Но найдешь ли ты в себе силы когда-нибудь оставить ее?
Мор стоял, идиотски держась за щеку. Легонько и мимолетно затрепетали деревья, окружающие полянку. Ветер донес звук смешка, а затем вокруг Мора вновь сомкнулось леденящее молчание.
Долг воззвал к нему сквозь розовые туманы, заполнившие его голову. Он схватил вторые часы и вгляделся в стекло. Песок был почти на исходе.
По поверхности стекла шли узоры в виде лепестков лотоса. Когда Мор слегка ударил по нему пальцем, оно откликнулось тягучим «Оммм».
По ломающейся под ногами ледяной корке он опрометью кинулся к Бинки и одним махом очутился в седле. Лошадь встряхнула головой, встала на дыбы и устремилась к звездам.
* * *
Величественные молчаливые потоки синего и зеленого пламени стекали с крыши мира… Их движение не воспринималось глазом, поэтому казалось, что они свисают, точно сверкающая бахрома роскошного платья. Вуали октаринового сияния исполняли над Диском медленный и величественный танец, в то время как огни Центрального Сияния, испускаемого неподвижным магическим полем Диска, заземлялись в зеленых льдах Пупа Плоского мира.
Пуповый пик Кори Челести, обиталище богов, представлял собой десятимильный столб холодного блистающего пламени.
Немногие люди могли похвастаться, что им довелось стать свидетелями этого зрелища. И Мор не принадлежал к их числу, поскольку, пригнувшись к шее Бинки, он изо всех сил вцепился в гриву. Тяжелые копыта лошади выбивали искры из пространства. Мор и Бинки скакали по ночному небу, оставляя за собой похожий на комету светящийся след пара.
Были и другие горы, теснившиеся вокруг Кори Челести. По сравнению с пиком они казались не выше термитных кучек, хотя в реальности каждая из них могла похвастаться столь величественным ассортиментом лавин, кряжей, подземных туннелей, забоев, обрывов, каменистых осыпей и ледников, что любой нормальный горный массив был бы счастлив иметь с данной представительницей что-то общее.
Среди самых высоких из гор, в воронкообразной долине, обитали Слушатели.
Они представляли собой одну из древнейших религиозных сект Диска, хотя даже сами боги расходились во мнениях по поводу того, является ли Слушание приличной и соответствующей обстановке религией. Были даже разговоры на тему, а не стереть ли храм с лица земли посредством нескольких точно нацеленных лавин. Единственное, что спасало Слушателей, — это божественное любопытство: что же такое эти людишки могут якобы Услышать? Если и есть на свете что-то, действительно раздражающее богов, так это незнание.
Чтобы прибыть на место, Мору потребовалось не больше нескольких минут.
Тут автор не прочь был бы украсить страницу рядом точек, ведь это так чудно заполняет время (и главное, пространство). Однако читатель уже, вероятно, заметил странную форму храма, — тот свернулся в самом конце долины, подобно большому белому уху, — и, вероятно, потребует объяснений.
Факт состоит в том, что Слушатели пытаются выяснить в точности, что именно сказал Создатель, сотворив эту Вселенную.
Теория довольно незамысловата.
Ясно, что ничто, сотворенное Создателем, никогда и ни при каких условиях не может быть уничтожено. Из чего вытекает, что эхо первых слогов и слов по-прежнему должно блуждать где-то, отдаваясь и резонируя во всем материальном космосе, но оставаясь различимым для настоящего Слушателя.
Много веков назад Слушатели обнаружили, что лед и случай сформировали эту единственную
