Глюки, может быть?
Решительно распахнув окно, я увидела, как парень -- светлые волосы, жёлтая майка, тёмные джинсы, чёрные кроссовки -- перепрыгивает через штакетник, которым огорожен наш сад.
Не глюки!
Не думая о том, что будет дальше, я даже не потратила ни секунды на спуск по ступенькам, вымахнула в окно вслед за незваным гостем. Потерять его из вида мне было не страшно, запах, отвратительный, густой, вёл куда лучше компаса.
Я бегала быстро. Очень! Но сегодня устала, ноги ворочались, как ватные, и меня раздражало, что никак не появлялась впереди жёлтая спина... тропинка, по которой вёл след, змейкой вилась между соснами. Не снижая темпа, я добежала до дороги на химбат... и замерла в изумлении. Запах шёл сразу назад во Фролищи, к химбату и в лес. И был он каким-то странным. Словно воня... то есть пахли уже двое.
Или трое.
Сразу же померещился ехидный хохот где-то на пределе слышимости, словно кого-то очень и очень порадовало, что он заманил вампиршу в лову...
Не может быть!
Я рванула назад. Мало ли, что сейчас происходило у меня дома, откуда я так безалаберно выскочила в надвигающуюся ночь?!
А там всё было тихо и мирно. Папа курил на крыльце, испугался, когда я принялась его тискать и расцеловывать, потом посмеялся моим нелепым страхам -- ну кто может убить его, Фёдора Борисыча Лебедева, заведующего единственной библиотекой Фролищ?
Сделав вид, что иду спать, я повторила недавний манёвр. Во второй раз выпрыгивать в окно было прикольно. Наслаждаясь каждым движением, каждым напряжением мышц, я взобралась на подоконник, посидела по-лягушачьи, разведя коленки и держась руками за крашенные доски. Какая-то смутная догадка вертелась на самой поверхности сознания, поэтому я тщательно принюхивалась к стёклам и запоминала запах белобрысого парня, надеясь, что, кроме него, к ним больше никто не прикасался... потом сбросила вниз привязанную к ножке кровати верёвку, чтоб можно было дотянуться до неё с земли и влезть назад. Спрыгнула сама.
Земля мягко толкнулась в подошвы ног, потом в ладони, я перекувыркнулась и поднялась на ноги.
Тщательно принюхавшись, обнаружила, что уже возле моего дома чужих запахов было два. Значит, не померещилось смешение там, где следы расходились на три стороны! Отвратный душок того парня, что заглядывал в окно и чей-то ещё... я посмотрела наверх. Темнота уже почти сгустилась в ночную, но с моим ночным зрением охотника следы подошв на стене дома прослеживались довольно-таки чётко.
А с крыши свисал огрызок грязной верёвки. Значит, посетители прорывались ко мне через крышу. Видимо, один из гостей влез на крышу, закрепил верёвку, бросил другому, а тот уже полез на стену, в окошки заглядывать. Очень надеюсь, что верёвка не выдержала его веса и оборвалась! Хотя... если только он утащил обрывок с собой...
Второй запах был очень похож на первый, но как-то мягче, что ли. Не вышибал слезу, не свербел в носу.
Я побродила вокруг дома, внюхиваясь и распутывая следы. Получалось, что два человека пришли с одной стороны, от улицы. Потом оба ходили вокруг дома, нашли в сарае лестницу, потом на крышу полез один из них -- я тоже побывала там, понюхала.
А вот потом первый, белобрысый парень, совершил пробежку, которую следом за ним каких-то полчаса назад повторяла и я. Теперь же меня интересовало, откуда и как появился второй запах на пересечении вектора бегства белобрысого с дорогой на химбат. Отследив, как Второй удалялся от дома, я проделала его путь: он шёл по дороге, не сворачивая.
В тот момент мне и в голову не пришло, что я чем-то рискую. Ведь мама в Москве, а с папой всё в порядке.
Когда добралась до того места, где дорога на химбат пересекалась с вектором пробежки белобрысого, запахи уже начали выветриваться. Просмотрев-пронюхав там всё, как и возле дома, я уже не удивилась, поняв, что людей было трое, причём на двоих - одинаковая обувь.
Меня распирала гордость. Пусть я не была таким уж хорошим следопытом, да и спать уже хотелось, зато сколько всего нового смогла узнать!
А, собственно, что я выяснила?
Что где-то во Фролищах или совсем рядом разбили лагерь косичкобородый менестрель и его товарищи. Что они нашли меня. Что им вообще за каким-то фигом сдалась я.
Догадаться "за каким" было, в принципе, не так сложно. Ведь Косичкобородец видел мои клыки. Мог же он не списывать их на жару в вагоне и глюки от неё? Мог решить поиграть в крутого истребителя вампиров? Конечно. И теперь получается, что на меня охотятся три мужика, источающие отвратительную вонь. И цели их непрозрачны. И мне нужно просто держаться от них подальше. Знать бы ещё, как!
Всё как обычно. Почти всё знаю, почти всё готово, и осталась самая малость, как с тем праздником.
Ёшкин клёш, праздник! И Эдик...
И Эдик, гарантия, уже спел серенаду под окнами пустой комнаты, пока я тут в детектива играю.
Добираясь до дома ночным бором, я особенно не спешила. Папа и тётя Валя были уверены, что я уже сплю, а в том, что Косичкобородец, Белобрысый и их третий товарищ способны прямо сейчас как-то навредить моим близким, я очень и очень сомневалась.
Жалко было только, что Эдик пел, а я не слышала.
Поймала себя на том, что, кажется, впервые иду по лесу ночью -- не во сне. Но снился он мне всегда именно таким. Ну, может, чуть более светлым.
Внизу, вокруг меня, воздух был неподвижен, в опавшей хвое и редкой траве с тихими шорохами вели ночную жизнь обитатели соснового бора. Наверху перекликались птички и шумел лёгкий ветер. И было так спокойно и хорошо... только грустно.
Потому что Эдик...
Эдик медленно брёл мне навстречу, улыбаясь и крутя в пальцах свежую водяную лилию с длинным стеблем.
-- Привет!
-- Привет...
Я так удивилась, что даже не сразу решила, рада ли видеть Клюева здесь и сейчас. Нет, конечно же, рада! Но разве не намеревалась я ещё пару минут погрустить в тишине о том, как мне жаль, что он пришёл, а меня нету, а он пел, а я не слышала, а он не заметил, и всё как в романтической мелодраме...
Тряхнув головой, я отогнала прочь глупые мысли.
Разве можно не радоваться тому, что лирическая грусть превращается в лирическую же радость встречи с возлюбленным -- в глубине ночного леса, под аккомпанемент птичьего посвиста и неясных таинственных шорохов...
А ведь мы ещё не целовались. Ни разу.
А ведь сейчас нас никто не увидит... если, конечно, поблизости не шастает вонючая троица.
Я принюхалась.
Нет. Пахло соснами, далёкой речкой, бензином, но не Косичкобородцем сотоварищи.
Значит, можно забыть обо всём и смотреть влюблёнными глазами на Эдика, дышать его запахом... божественным ароматом, незабываемым и таким... вкусным!
Нёбные мышцы дёрнулись выдвинуть клыки, я отвернулась от Эдика, успев заметить, как он усмехается.
Боже, как он усмехается...
Наверное, я отупела за последнюю неделю жизни во Фролищах. Или просто тупею в присутствии Клюева. Стою и не знаю, о чём говорить, что делать... потому что хочу обнять его, прижаться к нему изо всех сил... почти изо всех, чтоб ничего ему не сломать... И понимаю, что умру, если не прикоснусь в ближайшие две минуты... нет, секунды, нет...
Да пусть же он не врёт, что не умеет читать мысли!
Эдик обнял меня за плечи и притянул к себе, так ласково, так нежно... так меня обнимал папа. Нет, конечно, папа -- совсем не так, иначе! Мой папа не страдает извращениями, поэтому в его сильном и крепком, надёжном и успокаивающем объятии никогда не было пряных ноток страсти...
Я наслаждалась ароматом крови Клюева, захлестнувшим меня с головой, и сдержанной силой моего любимого, его стремлением оградить меня от страхов ночного леса... если б я его ещё боялась! И в тот момент меня ни капли не волновало то, что Эдик принял мой вампиризм как должное.
-- Ты вся дрожишь, -- прошептал он, гладя мои волосы.
-- Да... -- выдохнула я, зарываясь носом в его синюю футболку, вернее, уже в плотные эластичные мышцы груди. О том, что это нервная дрожь возбуждения, говорить не обязательно.
-- Ты совсем замёрзла, -- его горячие пальцы пробежали по моим предплечьям.
-- Нет, что ты, -- запротестовала я, ещё глубже закапываясь в Эдика, в его объятья, в сладкий запах, волны вожделения, исходящие от него... или от меня? -- Просто я всегда такая, не слишком тёплая...
Мы чуть покачивались, словно головой доставали до вершин сосен, и нас баюкал ветер.
-- А как ты сюда попал?
-- Я... -- Клюев, кажется, чуть смутился. Самую малость. Правильно, он не Гар, чтобы краснеть от каждого моего взгляда. -- Я пришёл к твоему дому, чтобы спеть тебе песню...
