Кто это из девушек идет в байкеры, причем в сами братья-байкеры, а не в жопогрейки какие-нибудь! А твоя шутка про обуреваемую страстью вообще великолепна!
– Все это иллюзорно. Шутка эта у нас дежурная, про тех, кто мамку или жабу от нефиг делать в кусты поволок. К байкерам меня привели школьные подружки просто посмотреть. Я посмотрела, посмотрела, да и прикипела душой. Обычные дела. Все мое отличие от других девок только в том, что им лишь бы новыми нарядами обзавестись, да покрасоваться, а меня к технике тянет – вечно на длительных стоянках вместе с мужиками в их байках ковыряюсь, помогаю чинить. Обычное дело, ничего особенного. А вот ты, это совсем другое дело. Если ты и мутант, то какой-то невиданно удачный.
– Что-то я не слыхал про удачных мутантов. Обычно это какие-то страшные уродцы, куда там мне до них.
– Это ты немного не в курсе. С развитием кибернетики ученые смогли высчитать, сколько бы времени ушло на эволюцию живых существ в рамках теории Дарвина. Оказалось, что для сегодняшнего положения дел, природе нужно было бы потратить на такое развитие живых организмов в сотни, а то и в тысячи раз больше лет, чем ушло на самом деле. Тогда и была выдвинута теория, что на самом деле процесс идет несколько иначе.
– И как же? – заинтересовался я.
– Процесс ускоряют рывки, вызванные генетическими изменениями. Колебнулся генотип, и сразу появился нужный для выживания вида экземпляр. Сразу, а не выползал потихоньку десятками тысяч лет. Он выжил, невзирая на изменяющиеся погодные условия. Выжил и дал многочисленное потомство, еще лучше приспособленное к новому климату. А его не мутировавшие соплеменники передохли. Вот и ты, похоже, из таких суперполезных мутантов.
– Да что же во мне хорошего? – поразился я. – Без очков не вижу толком ничего, не силен, не вынослив, память плохая, сутулый и слишком худой. Я уж скорей вредный выродок, чем полезный мутант.
– Времена меняются, – философски заметила Олимпиада. – То, что было явным недостатком еще пятьдесят лет назад, нынче таковым не является. Плохо видишь вдаль? А куда тебе больно-то глядеть из городской квартиры? Или сидя часами на службе в какой-нибудь конторе? На компьютере или в телефоне все, что нужно высмотришь.
Не силен? А на что тебе в 21 веке недюжинная сила? Чего ворочать собрался? Автопогрузчики, вперед! Да и роботы уже на подходе. Экзоскелеты вовсю испытывают военные. То же самое и с выносливостью. Нечего бежать дольше и быстрее лошади, машина куда надо махом довезет. Плохая память? А на что тебе хорошая? Заглянул в Интернет прямо через свой айфон, да и вызнал все, что нужно.
Худой? Население всех прилично живущих стран борется с лишним весом. Ты, считай, уже победил. Сутулый? А почему это нехорошо? Ты ведь, по сути дела, одна из первых ласточек нового времени, и откуда мы знаем, что человечеству понадобится в скором времени. Скорее всего позарез понадобится именно добрый юмор, а не злая сатира, умение посмеяться над собственными неудачами и не упасть духом, а не замазывать других дерьмом. И может быть эта полезнейшая необходимость как-то коррелированна именно с сутулостью? Ну что? Убедила?
Я растерянно пожал плечами.
– Как ты говоришь: врешь, конечно, но до чего слушать приятно!
Мы рассмеялись теперь уже вдвоем.
– А вот ты мне еще скажи, – поинтересовалась Липа, – как думаешь, можно ли бороться с любовью? Ну, предположим, чтобы прекратить унижаться, или хотя бы приструнить это чувство для собственной пользы?
Я немного подумал.
– Мне трудно ответить на такой вопрос. Дело в том, что я еще и не влюблялся толком ни разу. Бывает понравится какая-нибудь девушка, радуешься, когда ее увидишь, а через некоторое время это чувство проходит, рассеивается, как утренний туман. Мне кажется, что настоящая любовь совсем другая. Она охватывает всю душу, распространяясь, как пожар по степи. От нее невозможно спрятаться, ей немыслимо противостоять. Ты уже не ищешь здесь никаких выгод, не ждешь от суженой особой ловкости в постели, великолепного образования или богатого приданого.
Главное, это то, чтобы она всегда была рядом, а ты мог ее защитить, накормить, укрыть от жизненной непогоды, помочь. Хочешь общих детишек, отлично понимая, что будешь их любить так же, как любишь ее, единственную и желанную.
– И где ты все это вычитал? – спросила каким-то напряженным голосом Липа, отведя глаза в сторону.
– Да нигде. Я вообще на эту тему никогда ничего не читаю. Это должно быть только мое, а не чье-то чужое. Ну что, я пошел? Надоел, поди, тоже, как и другие, хуже горькой редьки.
– Сядь рядом! – грозно прорычала Олимпиада. – Уйдет он, понимаешь ли! Я те уйду!
Я безропотно пересел, не понимая, с чего это она так обозлилась. Ведь так хорошо беседовали о мутантах, дарвинизме, моих положительных для будущего данных. Пересел, и сразу утонул в ее взгляде, безвозвратно погрузился в глубину света, исходящего из ее зеленых глаз…
Потом она меня обняла, и мы стали целоваться. Потом зачем-то прилегли, видимо так нам было удобнее… Это длилось, длилось и длилось… Я потерял счет времени и совершенно не осознавал, что делаю… Безумство наших языков и нежность ее губ захватили меня без остатка, выпили всю мою душу до дна… Вдруг Липа меня оттолкнула и присела, одергивая слишком высоко задравшийся подол халатика. Она тяжело дышала и ее лицо раскраснелось.
– Что-то ты чересчур увлекся, любитель души, – криво усмехнулась девушка.
– Да я просто неловок…, – повинился я.
– Да ловок, ох как ловок! Чертовски ловок. Но горячиться не будем, я-то ведь и в самом деле неловка. Надо привыкнуть друг к другу, а там видно будет. И ведь каков подлец! Раззадорил невинную девушку сомнительными разговорами, перед этим опоив для верности вином, а потом чуть было не ушел!
– Да ведь ты сказала…
– Мало ли чего я с перепою скажу! А ты не верь, настаивай, добивайся, не вешай уши! И больше не приставай, не мани, не вводи в грех! – и она вдруг нежно погладила меня по животу.
Этого я уже не выдержал, сгреб ее в свои объятия, и опять начал целовать. Ее губы набухли, стали как-то особенно податливы, она начала выгибаться всем телом, прижимаясь ко мне то тазом, то грудью, и принялась негромко постанывать. И это длилось, длилось, и длилось…
В этот раз Липа отстранилась с большим трудом, и не выпуская меня из объятий, ласково прошептала:
– Хватит, милый… ну нельзя же так, в первый же день…
Теперь уже зарычал я:
– А какой же нужен! Двадцать первый, что ли?! Это
