Она медленно повернулась. Кочерга лежала на решетке.
А сейчас, подумала она, мне стоит выйти на свежий воздух. В доме как-то уныло и душно. Но не потому, что меня пугают воображаемые звуки. Я не суеверна. Я ведьма. У ведьм нет предрассудков. Мы то, что является предрассудком для остальных людей. Я просто не хочу здесь оставаться. Пока она была жива, я чувствовала себя здесь в безопасности — как будто меня укрывало огромное дерево, — но я не думаю, что в доме по-прежнему безопасно. Если Зимовой заставит деревья выкрикивать мое имя, я заткну уши. Дом похож на умирающего, и я иду наружу.
Не было смысла запирать дверь. Местные жители боялись заходить в дом даже при жизни мисс Тенеты. А сейчас они подавно не войдут, пока другая ведьма не обживется в доме.
Тусклое, белесое солнце проглядывало сквозь облака, и ветер уносил прочь морозный воздух. Но в этих краях короткая осень очень быстро сменяется зимой; с сегодняшнего дня в воздухе всегда будет пахнуть снегом. В горах зима никогда не кончается. Даже летом вода в ручьях ледяная из-за тающих снегов.
Тиффани уселась на трухлявый пень, рядом со своим древним чемоданом и мешком, и стала ожидать, когда все «уладится». Аннаграмма должна вот-вот заявиться, в этом она могла бы поклясться.
Коттедж уже казался заброшенным. Похоже, что…
Сегодня бы ее день рождения — осенило ее. Точно, сегодня. Смерть правильно сказал. Единственный праздник в году, который полностью принадлежал ей, и она забыла о нем во всей этой суматохе, а сейчас уже прошло две трети дня.
Говорила ли она Петулии и другим, когда у нее день рождения? Она не могла вспомнить.
Тринадцать лет. Несколько месяцев она думала о себе «почти триннадцать». Очень скоро она станет «почти четырнадцать».
Тифани уже почти начала наслаждаться жалостью к самой себе, когда позади нее послышался крадущееся шуршание. Она повернулась так быстро, что Горацио, сыр, отпрыгнул назад.
— О, это ты, — сказала Тиффани. — Где ты был, противный маль… сыр? Я ужасно беспокоилась!
Горацио выглядел пристыженным, но было довольно трудно объяснить, как ему это удавалось.
— Ты пойдешь со мной? — спросила она.
От Горацио немедленно стало исходить ощущение согласия.
— Очень хорошо. Тогда тебе надо залезть в мешок, — Тиффани развязала ремешки, но Горацио попятился.
— Что же, если ты собираешься вести себя, как непослушный сыр… — начала она и замолчала. Ее рука зудела. Она подняла глаза… на Зимового.
Это несомненно был он. Сначала он был всего лишь снежным вихрем, но когда он двинулся через поляну, то как будто собрался воедино, принял вид человека, юноши, с ниспадающим с плеч плащом. На его голове и плечах лежал снег. На этот раз он не был полностью прозрачным, словно рябь пробегала по нему, и Тиффани казалось, что она может разглядеть позади него силуэты деревьев.
Она быстро отступила назад, но Зимовой скользил по высохшей траве стремительно, как конькобежец. Она могла бы повернуться и побежать, но это означало бы, что она повернулась и побежала, а почему она должна так поступать? Это ведь не она писала чужое имя на окнах!
Что ей сказать ему, что ей сказать?
— Я очень признательна тебе за мою подвеску, — сказала она, снова отступая. — И снежинки с розами были действительно очень… очень милыми. Но… я не думаю, что мы… Ну ты сделан из холода, а я нет… Я человек, сделана из… человеческого материала.
— Ты должна быть ею! — ответил Зимовой. — Ты была в Танце! А сейчас ты здесь, в моей зиме!
Голос был неправильным. Он звучал фальшиво, так, как будто Зимовой научился произносить слова, но не понимал, что они означают.
— Я это я, — неуверенно сказала Тиффани. — Я не знаю, что там насчет «должна быть». Э… пожалуйста, я так сожалею, что пошла танцевать… я не хотела, мне просто показалось…
У него были те же самые пурпурно-серые глаза, заметила она. Пурпурно-серые глаза на лице, вылепленном из замерзшего тумана. Надо признать, на довольно симпатичном лице.
— Послушай, я не имела в виду давать тебе повод думать, что… — начала она.
— Иметь в виду? — прервал ее Зимовой в изумлении. — Но мы не имеем в виду. Мы существуем!
— Что ты… имеешь в виду?
— Кривенс!
— Ох, нет… — пробормотала Тиффани, когда фиглы полезли из травы. Фиглы не знают значение слова «страх». Иногда Тиффани мечтала, чтобы они взяли словарь и прочитали. Они дрались, как тигры, они боролись, как демоны, они сражались, как гиганты. Что они не делали, так это не действовали как кто-то, имеющий хоть капельку мозгов.
Они били Зимового мечами и ногами, но тот факт, что все проходило сквозь него, как сквозь дым, казалось совершенно не озадачивал их. Если фигл прицеливался ботинком в призрачную ногу и в результате попадал себе по голове, это сходило за хороший результат.
Зимовой игнорировал их, как человек, не обращающий внимание на бабочек.
— Где твое могущество? Почему ты так одета? — требовательно спросил он. — Все должно быть по-другому!
Он шагнул вперед и крепко схватил Тиффани за запястье, намного крепче, чем можно было ожидать от призрачной руки.
— Все не так! — закричал он. В небе над пустошью мчались облака.
Тиффани попыталась вырваться.
— Отпусти меня!
— Ты это она! — закричал Зимовой и потащил ее за собой.
Тиффани не знала, откуда взялся вопль, но ее рука сама дала пощечину. Она так сильно ударила Зимового по щеке, что на какой-то момент его лицо смазалось, как будто она размазала рисунок.
— Не подходи ко мне! Не прикасайся ко мне! — завопила она.
Позади Зимового что-то сверкнуло. Тиффани не могла четко рассмотреть из-за инея и своих собственных ярости и ужаса, но что-то смазанное и темное двигалось к ним через пустошь, колеблясь и искажаясь, как фигура, на которую смотрят через лед.
Какое-то мгновение оно неясно маячило позади полупрозрачного тела, а затем оказалось Матушкой Ветровоск, стоящей на том же самом месте, что и Зимовой… внутри него.
Он взвыл и рассыпался в снежную мглу.
Матушка, моргая и спотыкаясь, шагнула вперед.
— Фух… Не сразу избавишься от этого ощущения в голове, — сказала она. — Закрой рот, девочка, а то как что-нибудь влетит.
Тиффани закрыла рот. А то как что-нибудь влетит.
— Что… Что вы сделали с ним? — выдавила она.
— С этим! — отрезала Матушка, потирая лоб. — Это оно, а не он! И оно считает себя им! Дай мне твою подвеску!
— Что?! Она моя!
— Ты думаешь, я собираюсь спорить? — спросила Матушка Ветровоск. — У меня на лице написано, что я собираюсь пререкаться? Дай мне ее сейчас же! Как ты смеешь не слушаться!
— Я не…
Матушка Ветровоск понизила голос и сказала пронизывающим шепотом, что было гораздо хуже вопля.
— Оно находит тебя с помощью подвески. Ты хочешь, чтобы оно опять нашло тебя? Пока что оно только изморозь. Как ты думаешь, насколько твердым оно может стать?
Тиффани подумала о странном лице, слишком неподвижном для настоящего лица, и о том странном голосе, выкладывающим слова, как крипичную кладку…
Она растегнула серебряную застежку и вытащила подвеску.
Это всего лишь Боффо, сказала она сама себе. Каждая ветка может быть волшебной палочкой, каждая лужа — хрустальным шаром. Это всего лишь… вещица. Она не нужна мне, чтобы быть самой собой.
Нет, она мне нужна.
— Ты должна сама отдать ее мне, — мягко сказала Матушка. — Я не могу взять ее.
Она протянула руку, ладонью вверх.
Тиффани уронила лошадку в подставленную ладонь и попыталась не вообразить когти на пальцах Матушки.
— Очень хорошо, — сказала Матушка с удовлетворением. — А сейчас нам надо идти.
— Вы наблюдали за мной, — угрюмо сказала Тиффани.
— Все утро. Ты могла бы заметить, если бы тебе пришло в голову оглядеться, — ответила Матушка Ветровоск. — Но могу сказать, ты не напортачила на похоронах.
— Я справилась!
— Я так и сказала.
— Нет, — ответила Тиффани, все еще дрожа. — Не так.
— Никогда не держала черепов и тому подобное, — продолжала Матушка, игнорируя слова Тиффани. — Фальшивых, во всяком случае. Но мисс Тенета…
Она замолчала, и Тиффани увидела, как она уставилась на верхушки деревьев.
— Это опять он? — спросила она.
— Нет, — сказала Матушка таким тоном, словно она была разочарована. — Нет, это юная мисс Ястребц. И миссис Летиция Иервиг. Я смотрю, время зря не теряют. И мисс Тенета еще не остыла.
Она фыркнула.
— Кое-у-кого нет никакого уважения к приличиям.
Две метлы приземлилсь чуть поодаль. Аннаграмма выглядела взволнованной. Миссис Иервиг выглядела как всегда: высокая, бледная, хорошо одетая, с массой оккультных украшений и с выражением лица, говорящим, что хотя вы несколько ей надоели, но она в достаточной степени великодушна, чтобы этого не показывать. И она глядела на Тиффани, когда утруждала себя поглядеть, как на странное, не совсем понятное ей создание.
