— Директору мы ничего не скажем, — утешил его Вальтер. — А не застрелишь, так он мигом твою пушку себе на память отколупает, у него в пещере таких трофеев на пару музеев хватит!
Ганс, разворачивая башню и поднимая ствол на уровень груди противника, азартно выкрикнул:
— А мы не дадим одноглазому портить наш шедевр!
Морунген рявкнул:
— Без моей команды не стрелять! — Он оторвался от созерцания циклопа и переключился на другой перископ, чтобы иметь полное представление о том, что происходит на краю поляны. — Тут полно каких-то людей. Похоже, Вальтер оказался прав — мы тут с самого начала были не одни.
Генрих зарядил пушку и, изнывая от любопытства, приник к смотровой щели: в зарослях прыгали плохо различимые фигурки не то людей, не то каких-то чертиков. Лохматые и чумазые, все они махали руками и что-то скандировали.
— О! А это кто такие — болельщики клуба «Циклоп-чемпион»?
Есть время наблюдать за диковинным полосатым зверем, мог бы написать циклоп Мумбес, если бы был грамотным и ему пришла фантазия писать книги, — и есть время приступать к решительным действиям. Заметив движение хобота неведомой твари, циклоп интуитивно почувствовал, что промедление смерти подобно, и осторожно двинулся навстречу танку. Десятки глоток завопили что-то подбадривающее.
Ганс, не спуская глаз с великана, прохрипел:
— Он приближается, что прикажете делать, герр майор?
Морунген пребывал в нерешительности: ему не хотелось убивать такого красавца.
— Эх! Была не была, Ганс! Громыхни предупредительным у него над ухом, если получится! Может, это его образумит.
Тем временем страсти болельщиков накалялись; забыв об опасности и войдя в раж, странные серые существа высыпали на поляну:
— Да-вай! Да-вай! Давай, Мумбес, покажи этой зверюге, на что способны дети Шуршеммы! Будет знать, как посягать на сокровища Ятунанга!
Ганс загляделся на многочисленное подкрепление, промедлил всего мгновение, но подпустил циклопа слишком близко — возможности поднять пушку еще выше не было.
— Черт! Он расторопнее, чем я предполагал!
Клаус, которому «посчастливилось» вплотную обозревать шерстистые ноги циклопа и обонять его аромат через открытый люк, забеспокоился:
— Разрешите, герр майор, я немного сдам назад, чтобы появилось пространство для маневра.
Морунген не отвечал, находясь в шоке от невероятного зрелища. Мумбес закрыл собой все видимое пространство, и перископ Дитриха упирался непосредственно в его брюхо. Поэтому командир только невнятно помычал в ответ.
Циклоп застенчиво переступил с ноги на ногу. Его единственный глаз подозрительно косился на урчащего монстра. А затем Мумбес запыхтел, словно исполинский чайник, и что было сил врезал кулачищем по башне танка.
Машина содрогнулась от ужасного удара.
С печальным музыкальным «джун-нн» исчезла антенна, окончательно похоронив надежду на установление связи.
Танкисты поморщились от сотрясения и с облегчением выдохнули. Мощная броня — шедевр немецкой сталелитейной промышленности — выдержала. Генрих с каким-то даже восхищением силой и удалью русского богатыря произнес:
— Ого, ударчик! Надо бы каску надеть на всякий случай.
На поляне на мгновение воцарилась относительная тишина. Волосатый гигант смотрел то на свой кулак (ему было существенно больнее, нежели обычно), то на место, куда только что ударил.
Мумбес не обладал высоким уровнем интеллекта, но какие-то свои представления по поводу сражений с рыцарями у него имелись. В частности, он привык, чтобы панцири и доспехи сминались от первого же удара его могучей руки, по степени воздействия сравнимой разве что с гидравлическим прессом. О существовании гидравлического пресса Мумбес и не подозревал, но то, что урчащая тварь даже не перестала урчать, не взвизгнула, не пискнула и не рухнула, его явно обескуражило.
«Белый дракон» никогда не оставлял такие нападения безнаказанными. В ответ ствол башни стал медленно подниматься, нацеливаясь прямо в живот противника. Мумбес проявил недюжинную смекалку и быстро сдвинулся с линии огня, став сбоку. Ему явно понравилась собственная предусмотрительность, на плоской физиономии появилась самодовольная улыбка. Но башня танка внезапно сделала неожиданный поворот на 45 градусов и мощный ствол врезался прямо в пах циклопа.
Циклопы не знают, что такое нокаут, и что такое нокдаун — тоже. Зато как поступать в таких печальных случаях, понимают даже они.
Мумбес трагически крякнул, согнулся и побагровел. Единственный глаз, выпученный так, что, казалось, он вот-вот вылезет из орбиты, выражал муку. Ни один из рыцарей никогда так зверски с ним не поступал. И он пополз на четвереньках назад в пещеру, вовсе не считая такое отступление позорным. А кто думает иначе — пусть сам попробует, каково это.
— Силен мужик, — уважительно заметил Генрих.
Серенькие фигурки наблюдателей запрыгали и заволновались. Болельщики не ожидали столь быстрой развязки, им казался невероятным оглушительный крах своего кумира. Команда «Мумбес» была здесь бессменным фаворитом сезона.
Дети Шуршеммы затаили дыхание, прислушиваясь. Обиженный Мумбес, кряхтя и постанывая, возился в пещере и продолжать поединок явно не собирался. Как только до болельщиков дошло, что «кина не будет», и ствол танка дрогнул, направляясь вниз, сотни глоток разом выкрикнули одно слово: «Ашумбра!».
Язык детей Шуршеммы очень емкий, краткий и выразительный. Поэтому точного аналога этому слову в нашем языке нет, но по смыслу оно приближается к паническим выкрикам: «Караул! Спасайся кто может! Атас!»
Не дожидаясь продолжения банкета, толпа бросилась врассыпную.
Танкисты какое-то время выжидали, что будет дальше. Им не очень-то верилось, что так легко и просто удалось расправиться с могучим русским богатырем. Дитрих даже пожалел тех татар, половцев и печенегов, которые в свое время завоевывали Русь и сражались, если верить летописям, против целых богатырских дружин. А потом пожалел себя.
Не дождавшись распоряжений командира, первым заговорил Клаус, которому с водительского места были прекрасно видны все подробности поединка:
— Ганс, с меня две кружки пива за такой аперкот!
Вальтер с сожалением оглянулся на брошенный в спешке фотоаппарат:
— Эх, какой кадр можно было бы сделать! Ведь никто же не поверит, что мы видели настоящего русского богатыря. Интересно, как его называть — Иван Полифемович или Полифем Иванович?
Дитрих вздрогнул, представив себе, чем обычно обедает Иван Полифемович, и заторопился:
— Генрих, Ганс! Быстро соберите инструменты и сверните трос, пока не возвратились эти кошмарные существа или родственники пострадавшего! Клаус, разворачивайся, пора двигаться отсюда, пока наш одноглазый друг не решился на второй раунд. — И печально добавил: — Чувствую, что напиться нам здесь не дадут.
Стараниями дракона Гельс-Дрих-Энна у партизан все было хорошо. Они и думать забыли про какой-то там замок на холме, про диковинных папуасов и девицу, разговаривавшую на незнакомом языке.
Правда, в какой-то момент оказалось, что они совершенно не ориентируются в родных лесах и понятия не имеют, где находятся, а командирский компас ведет себя по-свински, то есть отказывается указывать направление. Глядя на него, можно было подумать, что север — везде, а других сторон света больше не существует. Красная стрелка прилипла к букве N и дрожала от негодования, когда Салонюк безнадежно тряс зловредный прибор в тщетной попытке образумить его, но не отклонялась ни на волосок.
Это был советский компас, и поэтому он вел себя так стойко, чем совершенно отличался от компаса, который майор фон Морунген уже на второй день в сердцах швырнул куда-то в кусты (и который бережливый Клаус, конечно же, отыскал и припрятал до лучших времен). Прибор немецкого производства, напротив, показывал север каждый раз в новом месте, причем показания свои менял приблизительно раз в три минуты.
Виной тому было вовсе не отсутствие в Вольхолле такой важной вещи, как север, а исключительно Недамизголянский Техзатем — всевольхоллская организация, выдающая разрешение на производство высокоточных приборов. Если прибор не был зарегистрирован, а изготовитель не заплатил соответствующий налог в Техзатемское отделение, расположенное по месту производства продукта, то специальное заклятие (разработанное настоящими мастерами своего дела) выводило нелегальный предмет из строя.
Незнакомые деревья и цветы при других обстоятельствах так же бы возбудили подозрение партизан, потому что до внезапно наступившего лета тысяча девятьсот сорок третьего (или уже сорок четвертого?) года они ничего подобного в этих краях не видели. А если быть предельно точными — то и ни в каких других тоже.
Однако теперь пятеро доблестных бойцов пребывали в том блаженном состоянии, к которому так стремятся йоги. Какой-нибудь тибетский далай — или панчен-лама просто-таки застонал бы от зависти, узнав, что человек, подобный Миколе Жабодыщенко, может достичь нирваны. Бодро шагая неведомыми тропами по неизвестному лесу под сенью невиданных деревьев, партизаны полагали, что все к лучшему в этом лучшем из миров.
