— Да-да, понятно, я сейчас… — Блейзер полез в карман, трясущимися руками достал оттуда горсть прозрачных пакетиков, наполненных какой-то жидкостью и высыпал в прожорливо разинутую пасть машины. Совочек захлопнулся, и внутри тележки что-то довольно заурчало. Затем она подъехала к нам, и её глазок снова замигал.
— А что ей от нас надо? — спросил Валюша, робея.
— В таких случаях мы стараемся подарить ей немного масла в таких вот пакетиках; это наша основная валюта, мы зовем их баттами. Но, думаю, она согласится и на разливное… Если хотите, я за вас заплачу…
— Не надо! — отрезал я. — Передайте этой помеси сенокосилки с катафалком, что на свои похороны я приглашу что-нибудь менее прожорливое.
Бац! — сверкнул разряд. Меня хорошенько тряхнуло. Удар чувствовался даже через скафандр. Не дожидаясь повторения, я схватил тележку за усик и скрутил его со вторым.
Бац! — второй разряд походил на маленькую молнию с громом. Меня тряхнуло так, что я едва удержал равновесие. Однако цели своей я добился. Тележка замерла. Откуда изнутри ее потянулся легкий дымок.
— Так-то, дорогуша, — сказал я назидательно. — Минус на минус дает, как водится, плюс. Думаю, что больше вам эта штука надоедать не будет, — сказал я коммодору, однако вид у него был самый обескураженный. На лице его отразились искренняя скорбь и отчаяние. Бросившись к погибшей машине, он попытался ее оживить, но тщетно.
Из кают высыпали попрятавшиеся было люди. Они глядели на своего черного механического надзирателя с нескрываемой жалостью и состраданием. Захныкал какой-то младенец, за ним заголосили женщины, сильные кряжистые мужчины неуклюже отирали слезы, катившиеся по их щетинистым щекам.
— Что вы наделали? Как вы могли решиться на такое злодеяние, другого слова не подберу, мистер? — с дрожью в голосе спросил меня коммодор.
— А в чем, собственно, дело? — удивился я. — Вы же мне должны быть благодарными за то, что я избавил вас от этого сыщика. Как я понял, именно в таких вот приспособлениях и заключается «кинематическая часть» Унифиска?
— Не только «персонали» приходится смазывать, но в смазке крайне нуждается еще и громадный завод по их ремонту и воспроизводству, — подтвердил Блейзер. — Однако вы напрасно думаете, что мы в обиде на наши славные «персонали». Вы своим поступком оставили меня совсем без рук. Меня теперь просто никто не станет слушаться. А вдруг против меня кто-нибудь затеет бунт — как я про это узнаю? Между нами, — заговорщицки зашептал он мне на ухо, — мой помощник такая бестия!.. Так и метит на мое место. Вот он — настоящий пират. Он, кстати, вообще предложил вас сразу разбомбить, не вступая ни в какие контакты. Так что вы починили бы машинку, а? А мы вас не обидим… — он полез в карман.
— Я сейчас все твои батты запихну в тебя с другого конца. — пригрозил я и велел Вале разобраться с машиной. Конструкция ее оказалась простой до примитивности: элементарнейший анализатор, соединенный с подслушивающим устройством да варварски неэкономичный электромоторчик. Валя заменил «жучком» сгоревший предохранитель и через минутку машина вновь зажгла свой глазок. Публика наградила нас дружными рукоплесканиями. Тележка проворно отъехала в сторонку и, поманив к себе усиком коммодора, долго с ним о чем-то совещалась.
— Послушайте, мистер, — обратился ко мне Блейзер. — Она спрашивает, сколько вам нужно дать, чтобы вы покинули корабль, не составляя протокола?
— Передай ей, — вскипел я, — что после того, как я возьмусь за лазер, ее не сможет восстановить ни одна ремонтная станция.
Тележка оказалась довольно смышленым созданием и потому укатила, не дожидаясь окончания фразы.
— Ну хорошо, — сказал какой-то мужчина из толпы, — а может, вы тогда нам продадите немного масла? У вас ведь должно быть настоящее, машинное, а бедняга Унифиск уже с полсотни лет томится на рафинированном репейном. Мы же можем заплатить вам золотом или платиной… а?
— А много у вас платины?
— Тонн десять… двенадцать…
— Десять тонн! — воскликнул я. — Да на эти деньги вы закупите с полсотни станций.
— А много ли это масла? — сладенько осведомился коммодор.
— Ну… если в среднем считать на каждой по две ёмкости по двадцать тысяч литров каждая…
— О боже! — вскричал Блейзер. — Четыреста тонн! Вы слышите? Мы все станем миллионерами!
Тут на корабле поднялось веселье, какого еще свет не видывал. Все принялись обниматься и целоваться, хором затянули какую-то песню, нас с Валей попробовали было покачать, что в условиях невесомости грозило опасными последствиями, однако нам удалось отделаться от толпы, заявив, что мы должны немедленно связаться с Центром. Тогда же у меня созрела одна идейка, достаточно сумасшедшая, чтобы не дать ей воплотиться в жизнь. Я состряпал текст телеграммы, поручил Вале отправить ее на Базу прямиком начальнику (тогда его резиденция, кстати, размещалась в нынешнем методкабинете), а сам решил отправиться на Плутозию, благо, как я выяснил, находилась она недалеко. Во всяком случае, на астроскуттере до неё можно было добраться дня за два. Световых, разумеется…
* * *
Вынырнув из антипространства поблизости от звезды, я тут же обшарил эфир и наткнулся на любопытную радиограмму:
ВЫСШЕМУ СОВЕТУ ПРОЦВЕТАНИЯ ПЛУТОЗИИ ЗПТ ПРЕЗИДЕНТУ ВИЛЬМЕЙЕРУ ТЧК ВАМ НАПРАВЛЯЕТСЯ РЕВИЗОР СОВЕТА ГАЛАКТИЧЕСКИХ ЦИВИЛИЗАЦИИ ТЧК КОНТРОЛЬ РАЗВИТИЯ ПРОГРЕССА НАУКИ ЗПТ ЭКОНОМИКИ ЗПТ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ СОХРАННОСТИ ЗПТ БУДЬТЕ ГОТОВЫ СТРОГОЙ ПРОВЕРКЕ ТЧК
Стоит ли говорить, что я же и был тем, кто эту телеграмму послал (шифр мне удалось купить у штурмана за пол-литра масла). Дня два у меня ушло на торможение и ориентацию в пространстве. Когда же я приблизился к Плутозии, меня на орбите уже ожидали два звездолета довольно дряхлой конструкции. Они приветствовали меня сорока двумя вспышками боевых лазеров, узрев которые, я слегка струхнул, — как вскоре выяснилось, совершенно напрасно. Посадку я совершал на чистеньком, идеально вылизанном «космодроме».
Вскоре после того, как опало пламя дюз, на поле высыпали толпы народа с цветами, флагами и транспарантами, на которых архаической вязью было выведено нечто вроде «Привет посланцам большой Земли!», «Душой мы навеки с планетой родной!» — и прочее в таком же духе.
К сожалению, в моем гардеробе не было ничего более внушительного, чем абордажный скафандр, но в нормальной гравитации я в нем не сделал бы и шага, так что пришлось надеть обычный бронированный костюм, неказистый, но надежный, в карманах которого разместилось достаточное количество оружия, чтобы отражать атаку мотопехотной дивизии в течение часа.
Мое появление в люке корабля вызвало бурный восторг и нескончаемую овацию публики.
Мне всё это, конечно, было приятно слышать, я улыбался, раскланивался и старался не думать о том, что произойдет, если кто-нибудь поинтересуется: «А где, молодой человек, ваши верительные грамоты?» Те бумаженции, которые я наспех изготовил на корабле, за версту отдавали фальшивкой.
Путь мой был устлан коврами, но, пожимая десятки тысяч рук, я сбился с него. Пока я шел по бетону было еще терпимо, но вот я вступил на асфальт и… о, ужас! почувствовал, что прилипаю. День был достаточно пасмурный, значит… черт возьми, не могли же они выстроить и заасфальтировать космодром за один день! Но затем я обратил внимание на горы замаскированного под клумбы строительного мусора, на свежевыкрашенную в ядовито-зеленый цвет траву и кусты, с которых еще капала краска, и понял — могли. Но более основательно поразмышлять над увиденным мне не довелось, ибо я оказался в крепких объятиях румяного здоровяка, президента Вильмейера (или просто Вилли, как он разрешил запросто себя называть).
Мы с ним публично обменялись любезностями. Потом был устроен парад в мою честь. Мимо трибуны, где стояли мы с президентом и его министрами, прошли три полка чир-лидерш, затем школьники, физкультурники и представители трудовых коллективов. И все подряд распевали песенку со странным припевом: «Ай-лю-лю, ай-лю-лю, я ревизию люблю!» Потом прошли части самообороны, за ними фермеры на тракторах, а потом промаршировало и все остальное население планеты, начиная с дошколят и кончая дряхлыми старцами, которых родственники с неподдельным энтузиазмом катили на инвалидных колясках, увитых праздничными лентами. И все до единого изъявляли самый неподдельный восторг по поводу того, что их посетила первая в истории планеты самая настоящая ревизия. Меня забросали цветами. Малышня одарила меня веночками, скауты — повязками и пилотками, делегация вооруженных сил поднесла коллекцию архаичного оружия — от миниатюрного танка до крохотной атомной бомбочки двухметрового радиуса действия. Потом начались торжественные речи, потом банкет и опять речи, попутно меня сделали почетным председателем сотни всяких общественных организаций. К восьмому часу торжеств президент предложил мне отдохнуть. Я, не раздумывая, согласился. Выходя с парадного входа здания космодрома, я ткнул пальцем в одну из колонн. Штукатурка и краска, судя по всему, были положены не раньше, чем за час до моей посадки.
