Проснулся я наутро в холодном поту. Мне приснилось, что какие-то почтительно улыбающиеся люди связали меня и собираются утопить в огромной кадке с оливковым маслом. Вокруг было темно и тихо. Мой скафандр аккуратно висел на вешалке, до кобуры даже не дотрагивались. Только во рту было противно и сухо, да что-то монотонно щёлкало в раскалывающейся от боли голове. Решив, что меня все же решили отравить, я принял две таблетки витанора и почувствовал себя еще хуже. По младости лет я тогда еще не знал, что послебанкетную хандру лучше всего лечить рассолом. Однако щёлканье не прекращалось. Встав с постели, я отправился на поиски удобств, но неожиданно за неплотно прикрытой дверью услышал голоса, один из которых показался мне знакомым. Я прислушался.
— Но ведь он грабитель и убийца! — бушевал президент. — Сколько он заплатил вам за молчание? Ну, смелее!
— Пол-литра… — пробормотал незнакомец.
— Растительного?
— В том-то и дело, что нет! На такое бы я не купился. Я в свое время немного изучал химию и подозреваю, что это нечто, похожее на нефтепродукт.
— А ну-ка покажите? Хм! И в самом деле похоже. Где он, интересно, нашел нефть?
— Может, прикажете отдать эту бутылочку на анализ?
Президент немного помолчал, потом заключил:
— Хорошо. Отдам. Однако, милейший, я думаю, он дал вам не одну, а по меньшей мере десять бутылей, а то бы вы с этой так легко не расстались, а?
Пауза. Вздох.
— Еще две мы нашли у него при обыске.
— Уж лучше скажите двадцать две, вернее будет. Хорошо, пришлете их мне для анализа. Я тоже в детстве баловался химией. И точка. Не возражать. Получите их обратно, когда узнаете, где этот Манчено берет нефть и где перегоняет. Идите, господин прокурор, и упаси вас бог в дальнейшем вести со мной двойную игру!
Я быстро прошел в свою комнату и сел на кровать, задумавшись. Чертовщина какая-то!
Президент — и продается за бутылку масла… Однако что это у меня в голове все щёлкает да щёлкает?
Оказалось, что это даёт о себе знать счетчик Гейгера на моем воротнике. Я прекрасно знаком с его капризами, но в это утро он тарахтел так, словно я по меньшей мере сидел на атомной бомбе.
Так оно и оказалось. Под подушкой я нашел роскошный портфельчик из легкого и сверхпрочного сплава, на передке коего была укреплена пластинка полированного золота с надписью «Дорогому другу из Солнечной системы на память о Плутозии». Я открыл портфель. Он был доверху набит плутониевыми батарейками в стандартной нейтритовой оболочке, предмет безумного дефицита во всей Галактике.
Меня начали покупать. Напрасно я вооружался, опасаясь за свою жизнь. Меня никто не собирался убивать, боясь гнева моих мифических покровителей. На этой планете не было вояк. Здесь жили торговцы. И подлецы. Мне вспомнилась безмолвно отворившаяся в ожиданий подачки пасть электронного сыщика, и на сердце у меня похолодело от нехорошего предчувствия. Я понял, что работать здесь мне будет гораздо сложнее, чем мне думалось вначале.
Из размышлений меня вывел ласковый голосок президента:
— Мы уже сделали баиньки? Может, покушаете?
— Нет, спасибо, — со всей возможной твердостью ответил я. — Мне необходимо немедленно приняться за дела.
— Ох уж эти мне дела, дела… все мы деловые люди. Но надо же когда-то и отдыхать, тем более, что по нашему календарю сейчас уикенд, да и парламент до осени распущен на каникулы. — И не слушая моих возражений, Вилли отвел меня в бассейн, оттуда на завтрак, а потом мы с ним полетели осматривать планету на персональном президентском истребителе.
Плутозия размерами не превышала Луны и вся была покрыта полями и лесами. За день мы совершили посадки по меньшей мере в пяти деревнях и поселках городского типа. Меня восторженно встречало население, одетое в яркие колоритные одеяния. Любопытно, пожалуй, будет отметить, что основными украшениями костюмов были вышедшие из употребления деньги. Из монет женщины носили мониста, браслеты, серьги, из долларов и фунтов скручивали бумажные цветы и носили в волосах, рублями пользовались для растопки праздничных костров. И в каждой деревне для меня придумывали что-то особенное. В одной, скажем, для меня устроили охоту на «папонта» (мохнатое травоядное с восемью лапами величиной с земного бегемота); в другой — конкурс лизоблюдов, которые ухитрялись до блеска оттирать самые запаршивевшие тарелки при помощи одного лишь языка; в третьей я попал на торжественное богослужение, посвященное 3000-й годовщине торговой сделки Иуды с Каифой. К слову сказать, Искариот был одним из объектов поклонения на этой планете, и все жители свято верили в его скорое второе пришествие. Насколько я понял, верхом неприличия на Плутозии было отказываться от подарков, так что Вилли набивал себе за мой счет карманы обеими руками. Мы с ним произнесли чертову уйму речей, обращенных друг к другу, и в каждой живописали, какая радость ожидает народы наших стран, наконец-то узнавших друг друга. Наконец, я предложил ему читать одну и ту же речь во всех деревнях. Он, оказывается, тоже начал об этом подумывать и с восторгом принял мое предложение. Нет, если бы не его продажность, если бы не та алчность, с какой он прикарманивал подношения деревенских депутаций (и свои, и мои), если бы не открытая продажа должностей, которой он, не стесняясь, занимался в моем присутствии, он, наверное, был бы отличным парнем. Он буквально предугадывал все мои желания. Охота, концерты, танцы, пиры, корриды и петушиные бои двигались нескончаемой чередой. И даже черные тележки, которых было по две-три в каждой деревне, на время моего присутствия прятались, видимо инстинктивно чуя во мне чужака.
Спустя неделю пиршеств, слившихся в одну беспробудную крутоверть тостов и развлечений, я очнулся от странного монотонного голоса, который вдруг начал вещать с громоздкой тарелки правительственного репродуктора, подвешенного на информационном столбе (такие имелись в каждой деревне на центральном площади). При звуках этого голоса все население деревни (и всех прочих деревень, а точнее — всей планеты) высыпало к подножию столба и стало внимательно слушать. Я взглянул на Вилли. Вид у него был совершенно подавленный.
— Эйк, — сказал он трагическим тоном. — Кажется, началось что-то ужасное. Нам нужно срочно возвращаться в столицу.
Всю дорогу, ведя самолет, он рыдал как крокодил перед обедом и ничего не отвечал на мои вопросы. Наконец, он сам обратился ко мне.
— Эйк, дружище, ты один можешь меня спасти. Если ты срочно не одолжишь мне литров пятьсот машинного масла, то я, то мы… меня, очевидно, переизберут. Понимаешь, этот подлец Манчено, трижды судимый за грабеж и пять раз за убийство, подал свою кандидатуру в президенты. И Унифиск, представь себе, оказался не против. Этого, конечно, не случилось, если бы этот узурпатор не нашел где-то нефть и не начал гнать из нее машинное, масло, которому Унифиск отдает предпочтение перед всеми прочими сортами.
— Я одного не понимаю, — сказал я, пробуждаясь к мрачной действительности после почти недельной эйфории праздников в честь моей персоны. — Я не понимаю, где вы сами берёте бензин для ваших самолетов и автомобилей?
— Побойся бога, Эйк, какой еще бензин, мы не так отсталы, у нас работают гравитационные двигатели, и если б не эта извечная проблема смазки… Смазка нужна всем и в первую очередь заводам Унифиска. Все это прекрасно понимают, и в том числе сам Манчено. Он перекупил моих министров, судей, полицию, так что если сейчас мы не перемаслим Унифиска, меня просто-напросто отдадут под суд и этот прожжённый тип пролезет в президенты.
— Вилли, дружище, — фамильярно осведомился я, — а ты случайно никого не зарезал? Иначе откуда ты нашел средства на приобретение президентского кресла?
— Ах ты, господи, да я по сравнению с Манчено агнец божий. Я был честным, но бедным пилотом и всего-то навсего угнал самолёт, на котором перевозили заплату для всей армии. Потом я скрывался, меня поймали. Чуть не расстреляли; я честно отсидел десять лет, дождался, пока не истек срок давности и тогда уж подал свою кандидатуру…
— Да, Вилли, — признал я скрепя сердце, — ты, конечно, сукин сын. Но, как говорил один твой коллега на Земле, «ты наш сукин сын», и поэтому я, так и быть, помогу тебе.
От радости он бросился ко мне на шею. Самолет от этого вошел в пике, и мы едва не врезались в землю, но Вилли уверенно вывел его из опасного положения и всю оставшуюся дорогу горланил развеселые песни. Уж что-что, а пилотом он, надо признать, был классным.
На космодроме было пусто. Только репродукторы назидательно вещали громыхающими металлическими голосами:
— …за годы своего гнусного правления президент Вильмейер совершил множество ужасающих преступлений…
— Скорее! — заорал Вилли, прыгая в автоцистерну, — он перешел к постановительной части, еще четверть часа — и я погиб!..
