Договорить мне не дал обжигающе страстный поцелуй.
Так он меня не целовал ещё ни разу!
Светлая уютная кухня снова растворилась в радужных переливах, а все звуки улицы превратились в далёкое эхо, и не осталось ничего, кроме требовательных губ Эдика и запаха его сладкой, сладкой крови...
Глава четырнадцатая. Победа духа над дембелем.
Запах Косичкобородца разбудил меня уже почти утром, когда комната стояла серая и слегка дымчатая в преддверии скорого рассвета, и в первый миг показался наваждением. Ну честное слово, не мог же он прийти в мою комнату! Я бы услышала. Или заметила. Или...
Впрочем, спала я крепко, смотрела праздничные сны с участием Эдика, в них исполнялась моя главная мечта последних... дней! Ёлки-палки. Всего лишь дней! Ощущение такое, будто я уже долгие годы люблю Эдуарда Клюева, мечтаю отведать его пряной крови, инициировать его, прожить с ним целые века... а оказывается, всего лишь дни. Шесть не то семь.
Так нечестно! У меня перед глазами, продолжающими видеть сны, бодро, вприпрыжку, бежала по улице вереница Лебедевых-Клюевых, и мы с Эдиком, довольные и счастливые, медленными, такие бывают только в кино и во сне, прыжками следовали за нашими детьми... и тут бац! Косичкобородовой вонью по нервам!
Я грозно зарычала и села на кровати.
Вчера, то есть, уже сегодня мы с Эдиком весь остаток дня и весь вечер провели вместе, не отвечая на звонки, не включая свет... и мой любимый удивлял меня тем, что видит в темноте почти так же хорошо, как и я. Когда пришла тётя Валя, мы с Клюевым выбрались на скамейку под клематисами и сидели там до тех пор, пока не примчались на своих ревущих чудищах Вольные Волки.
Вот и вся семья в сборе.
Анчоус предложил Эдику подвезти до дома, и мы распрощались куда более целомудренно, чем нам обоим хотелось. Потом я набрала еды и смоталась к себе наверх, якобы для того, чтобы освободить место за столом, а на самом деле -- чтобы избежать каких бы то ни было разговоров, ведь Волки, степенно ведя беседы о достоинствах моторов разных производителей и октановых числах бензина, поглядывали на меня с большим интересом, явно выжидая удобной минуты для атаки.
Папин прищур мне вдогон не оставил сомнений: уж кто-кто, а папа понял, что я просто не хочу разговаривать. Я думала об Эдуарде Клюеве, я мечтала увидеть сны о нём, я представляла, что мы мчимся с ним на его "крысе" в компании Вольных Волков...
И никакого Косичкобородца не было рядом и в помине! И не чуялся он даже в отдалении! Да и вообще я о нём благополучно забыла! Ведь мой папа -- байкер! И у меня есть -- Эдик!
А теперь... нет, я, конечно, всё понимала...
Но на самом деле всё равно ничего не понимала.
Во-первых, как и раньше, не понимала, зачем я сдалась какому-то там "сладкоголосому" менестрелю. Во-вторых... не понимала, каким таким образом он проник в мою комнату? И проник ли. Я спала с открытым окном, и...
Метнувшись к окну, конечно же, ожидала увидеть или убегающего Косичкобородца, или его же, лезущего на крышу, но увидела только всё тот же, едва ли не родной и привычный, кусок верёвки, свисающий с крыши. Или это уже другой, а тот был покороче? И от ветра ли он качается -- от ветра, которого нет!
И когда же у меня заработают мозги. Я ведь не то, что не могу -- я не хочу ни о чём думать! Ни о чём, кроме Эдика. И того, что мой папа -- байкер, и я... я очень-очень сильно им горжусь.
И того, что всего неделя, какая-то жалкая неделя осталась до грандиозного праздника, мною же и затеянного! А я, если насильственно не принуждаю себя о нём думать, со скрипом и проворачиванием всех шестерёнок, то вообще думать о нём не могу. Так-то вот. И как только могло случиться, что у меня, столь страстно желавшей одарить этот посёлок феерическим шоу, которого он не видел и не увидел бы, не появись тут я, вдруг разом пропало желание вообще что-либо праздновать?
Я стояла у распахнутого окна во двор, обхватив себя руками. Какая жалкая подделка эдиковых объятий...
Ночные птицы и летучие мыши уже улеглись спать, дневные ещё не проснулись. Сосны немо и неподвижно, как на фотографии, проводили кронами зубчатую границу между тёмной землёй и светлым небом и казались не цветными, словно весь мир был нарисован акварелью цвета маренго.
Что же делать... что делать... ничего, ни-че-го путного в голову не приходило.
Я подошла к окну на улицу. Оно было закрыто, и с этой стороны дома казалось, что до утра ещё далеко, но в переливах сумеречных красок чётко проступали монструозные байки Вольных Волков. Невольно хихикнув -- так вот откуда у меня такая неудержимая страсть к "крысам" и прочим! -- я подумала, что, наверное, в присутствии Эдика мне стало бы легче. И вот это страшно медленное колесо тяжких раздумий закрутилось бы гораздо быстрее.
Или его затмил бы волшебный фейерверк мыслей об Эдике и нашем совместном будущем?
Ну какая же разница! Ведь стало бы легче и проще!
Третий в жизни прыжок из окна я совершала уже уверенная в собственных силах, поэтому с разбега взлетела на подоконник, прыгнула, перекувыркнулась в воздухе и приземлилась сразу в бег, распахивая руки и душу навстречу утру.
Ещё совсем недавно я бежала этой же дорогой, пребывая в полной уверенности, что во-он у той сосны меня встретит мой возлюбленный. Сейчас же, несясь бесшумной тенью, срезая дорогу через лес, была уверена, что Эдик спит дома, обхватив подушку. Кто знает, может быть, зовёт меня во сне... от этой мысли щёки потеплели. И уши.
Кто знает, может быть, у него так же, как и у меня, распахнуто окно, и Косичкобородец...
Косичкобородец!
Я рванула с удвоенной скоростью. Быстрее! Ещё быстрее! Встречные кусты и заросли маленьких, мне до пояса, сосёнок перелетала словно на крыльях.
Вот она, моя беспечность, в полный разворот! Значит, папа байкер, у папы Волки, папе ничего не грозит, и тёте Вале с ним вместе тоже, а Эдик? Эдик! Ведь, гарантия же, мои вонючие случайные попутчики приходили ко мне домой, чтобы только убедиться: здесь им ловить нечего, здесь им так по шеям наваляют, что свет немил будет! А Эдик...
Я ни разу не бывала дома у Эдика, зато сам его дом видела не раз.
Клюевы жили на отшибе военгородка, притулившегося под боком у Фролищ. Их дом, построенный из серого камня, высокий, трёхэтажный, с декоративными башенками, покрытыми красной черепицей, балкончиками, арочками, колоннами походил на средневековый замок. Эдик говорил, что его построили здесь давно, лет как бы не двадцать назад, но я была уверена, что двадцать лет назад здесь поставили бы типовую одноэтажную или, максимум, двухэтажную хатку жильцов этак на пять-шесть, такими были полны все Фролищи, но никак не особняк, способный вместить тридцать человек.
Огороженный высоким, метра в два с половиной точно, забором, дом Клюевых казался неприступным бастионом. Живи здесь побольше мальчишек, и это место стало бы любимым для всяческих игр и ночных поисков кладов.
Светало. "Маренго-фильтр" бледнел и выцветал, но всё вокруг оставалось призрачно-безмолвным и немного нереальным.
Внимательно оглядев забор, построенный из того же серого камня, что и дом, я нашла пару-тройку удобных выступов и быстренько перемахнула в сад.
Сначала он показался мне умеренно заросшим, видимо, за ним ухаживали от случая до случая, но буквально через пару шагов поняла, что попала в настоящие дебри. Хоть небо в прогалах ветвей сделалось уже совсем светлым, под деревьями царил вовсе не утренний сумрак. Мне он не мешал видеть, куда иду. Для кого-то густые заросли вишен, хмеля, девичьего винограда и множества прочих, незнакомых мне растений оказались бы непреодолимой преградой, но я ужом скользила в переплетениях побегов и ветвей и очень скоро оказалась в более ухоженной части... парка? Странно. Забор огораживал явно меньшее пространство. Наверное, это мне показалось. Я же не ученик Леонардо да Винчи, которого натаскивали распознавать длину лежащих на земле палок! Вот и недооценила площади за забором.
Всего через три-четыре минуты проползания сквозь заросли, я выбралась к дому. Солнце всходило по ту сторону здания, и оно нависало надо мной графитно-серой громадой. Парочка вековых дубов перед широкими ступенями и теменными дверями явно стояла здесь задолго до того, как дом был построен, но на такие мелочи, как эта очередная странность, я уже не отвлекалась. И ещё странность: у самого крыльца широкая дорога, выложенная плоскими булыжниками, выглядела совсем новой, но уже к тому месту, где замерла я, добиралась еле угадываемая в траве тропка. Дальше она пропадала вовсе, иначе мне не пришлось бы тратить столько сил на дорогу.
