Мелвин сидел посреди горницы, но не на полу, как положено собакам, а взгромоздившись на колченогий табурет. Удерживать равновесие было непросто, чуть махнешь хвостом — сразу все начинает качаться, того и гляди навернешься, и придется начинать обряд заново. Один раз он уже навернулся.
Перед тем, как начать обряд, ведьма запалила сухой травяной веник, заплетенный наподобие девичей косы. Теперь она ходила вокруг Мелвина противосолонь, размахивала этим импровизированным кадилом, и монотонно бормотала какую-то невероятную ахинею. Едкий травяной дым заполнил горницу, в глазах щипало, в носу свербело, а чихать нельзя, чихнешь — тут же окажешься на полу, и опять все заново. Пиздец какой-то.
— Ничего не трясется, кроме листьев на деревьях, — продолжала ведьма. — Матти Гровс ударил первым, лорд Дональд ударил вторым, а Лесли Гровс ударил позже всех, но сильнее всех. Ежик неуязвим для насилия. Боги, хозяева и люди, все помрут вместе в конце. Была бы у меня лента подвязать волосы, улетела бы, как беспечный ангел. Делай то, что по душе, на своем единороге.
Поначалу Мелвин прислушивался к ведьминым стишкам, пытаясь уловить скрытый смысл, затем перестал прислушиваться, наоборот, стал пытаться отвлечься от них, не думать о них, не обращать внимания на колдовской бред. Но когда бредовость слышимого превосходит все мыслимые границы, не обращать на него внимания становится решительно невозможно. Хоть молитву про себя читай…
— Вижу веру в твоих глазах, слышу веру в твоих слезах, — продолжала ведьма. — Иуда мой вождь, шепчет мне ночь. Длинные лодки увидены, воинский дух пробудился. Божий сын сидит на солнце, раздает душам мир и покой. Свойство вселенной суть бессмертная любовь. Гляди-ка сюда.
В руках ведьмы, откуда ни возьмись, появилась полупенсовая монетка на веревочке, и закачалась она из стороны в сторону, и завертелась вокруг своей воображаемой оси, и расступались перед ней дымные струйки и снова сливались позади, и следил за ней Мелвин глазами, и не мог отвести взгляд.
— Узор хаоса, — говорила ведьма. — Знак креста, имя розы, пламя в небе, знак креста. Два мира столкнутся, никто не спасется. Псы войны не ведут переговоров. Сей кувшин делал лучший в мире кувшинщик. Выпей, может, выйдет толк, был волчонок, станет волк. А теперь ответь мне: «Да».
— Да, — ответил Мелвин.
— ТАК ОБОРОТИСЬ ЖЕ ПОЛНОСТЬЮ! — заорала ведьма во всю сою глотку, и отвесила табурету могучего пинка.
Мелвин перекувыркнулся через голову и больно ударился спиной о земляной пол. Хорошо, что хижина у ведьмы такая бедная, был бы зажиточный терем с настильными полами — расшибся бы если не насмерть, то близко к тому.
— Да ты, девка, охуела! — закричал Мелвин.
— Тише, ваше высочество, — сказала ведьма и затушила травяную косу в бадейке с водой.
В этот момент до Мелвина дошло, что он снова принял человеческий облик. Расколдовала, чертовка! А он уже приготовился весь остаток жизни в собачьей шкуре пробродить, а теперь… А что, собственно, теперь? Его же теперь любая собака опознает в момент… да еще и голый…
Ведьма повесила остатки косы на стену, встала над Мелвином и стала его разглядывать. Затем села рядом, Мелвин автоматически положил руку ей на бедро, а она ему положила руку на чресла, и сграбастал он ее в объятия и овладел ею прямо на нечистом полу.
Потом они лежали и молчали, ибо говорить было нечего. А потом ведьма сказала:
— Вашему высочеству надо еще раз оборотиться. Ваше высочество хоть и бессмертно и неуязвимо, но народишко искушать тоже не след.
— Бессмертно? — переспросил Мелвин. — Неуязвимо? Оборотиться?
— Ага, — ответила ведьма, приподнялась на локте и коснулась щеки Мелвина кончиками пальцев. — Ты же оборотень. Что, не знал?
— Э-э-э, — сказал Мелвин. — Ты как бы намекаешь, что я могу менять облик по желанию?
— Конечно, — ответила ведьма. — Раз ты оборотень, значит, нужная сила у тебя есть. Надо только поверить, что она у тебя есть. Я же не буду каждый раз тебя зачаровывать.
— Почему? — спросил Мелвин.
— Гм, — сказала ведьма. — И в самом деле, почему… Ну, давай так договоримся. Я тебя буду повсюду сопровождать и помогать тебе оборачиваться всякий раз, как понадобится. А ты меня будешь кормить, содержать, защищать… еще любить будешь, когда я попрошу. Я нечасто просить буду, не бойся. А всех наших детей, какие только народятся, признаешь официальными бастардами. Согласен?
— Наглая ты девка, — сказал Мелвин. — А если я тебе шею сверну прямо здесь?
Ведьма пожала плечами и сказала:
— Будешь потом прятаться по помойкам от людей сэра Роберта и думать: «Какой я был дурак, что не согласился».
Мелвин рассмеялся и сказал:
— Люблю наглых девок. Как тебя зовут-то?
— Бонни, — представилась девка. — Бонни Черная Зайка.
— Почему такое странное прозвище? — удивился Мелвин.
— Да так, — сказала Бонни и почему-то смутилась. — Как-то само прилипло.
— Хорошо, Бонни, договорились, — сказал Мелвин. — Давай, превращай меня в кого-нибудь… хотя нет, лучше оставь меня одного ненадолго, мне подумать надо.
— Подумай, не торопись, — кивнула Бонни. — Ты, главное, сердцу воли не давай, головой думай. Месть — дело такое, что торопиться не след. Вот, помнится, Эрик Припадочный…
— Оставь меня, — повторил Мелвин. — Не мешай думать.
Мелвин думал минут пять и ни до чего не додумался. Тогда он перестал думать и стал молиться. Бонни тоже стала молиться, но не господу Иисусу и святому Николаю, как Мелвин, а Одину, Фрее и одновременно пресвятой богородице. Ни одна из высших сил на молитвы не откликалась, и когда Мелвин и Бонни это поняли, они перестали молиться, совокупились еще раз и легли спать. А утром Мелвин сразу понял, что надо делать. Не зря люди говорят, что утро вечера мудренее. Не в первый раз, кстати, озарение приходит утром, вчера точно так же все получилось. Может, это общее правило при общении с богами и святыми? Надо будет при случае спросить Бенедикта. Перед тем как глотку ему перегрызть, ха-ха.
Идея, пришедшая Мелвину в голову, была проста. Не надо гоняться за двумя зайцами одновременно, надо выстроить цели в порядке убывания значимости и поражать их одну за другой. Вначале отомстить узурпатору Роберту, а уже потом начинать мстить святоше Бенедикту. А пока до Бенедикта руки не дошли — сделать его союзником. Потому что иметь в союзниках попа с чудотворным посохом и репутацией святого — дело хорошее, пользу от такого союзника трудно переоценить.
— Какой ты умный! — воскликнула Бонни, когда Мелвин поделился с ней своим озарением.
— Не богохульствуй, — одернул ее Мелвин. — Я не сам все это придумал, это мне господь подсказал, в ответ на вчерашнюю молитву.
— Извини, — сказала Бонни. — Давай его возблагодарим.
И вознесли они благодарственную молитву, и стали думать, что делать дальше. Если бы они жили на тысячу лет позже и в другой вселенной, они назвали бы происходящее мозговым штурмом. Но они жили там, где жили, и не знали таких мудреных слов.
Мелвин покинул дом Бонни за час до полудня. Теперь никто не узнал бы в нем Мелвина Кларксона Локлира. Теперь Мелвин был очень высоким и очень худым, его руки и ноги были необычно тонкими, голова — необычно большой, а лоб — необычно высоким. Любому прогрессору новый облик Мелвина напомнил бы пришельцев-инопланетян из древних комиксов, но жители Ноттамуна об инопланетянах ничего не знали, не успели еще сформировать такую концепцию. Но зато они хорошо знали, как выглядит святой Михаил на единственной иконе, имеющейся в их скромном сельском храме. Так вот, Мелвин стал теперь очень похож на святого Михаила. Только нимба над головой не было, а в остальном неотличим.
Мелвин был одет в длинный и роскошный коричневый плащ, а в руках он держал внушительный посох красного дерева, украшенный позолотой и еще не то жемчугом, не то яхонтами. Откуда взялись плащ с посохом — ни он, ни Бонни толком не поняли, эти предметы как-то сами собой наколдовались. Пока Бонни вычаровывала из Мелвина святого, она не думала, что раз Мелвин был голым, то и святой должен получиться голым, она раньше вообще не задумывалась, что святые под одеждой должны быть голые и без посохов, вот и получилось бог знает что. А дерево, из которого был сотворен чудесно возникший посох, походило на красное дерево одним только видом, но не весом. То ли посох получился пустой внутри, то ли дерево получилось неадекватно легкое, хер разберет. Впрочем, дареному козлу в зубы не смотрят, что бог послал, то и хорошо.
Бонни жила на краю села, как положено ведьмам, так что Мелвин рассчитывал покинуть Ноттамун без лишнего шума. Но не вышло. Не успела Бонни прикрыть за собой калитку, как по деревенской улице оглушительно разнеслось:
— А-а-а! Господи помилуй, велика твоя воля! А-а-а, охуеть не встать!
