– Ты знакома с поэзией Чжунго и Ниппон? Только там употребляют такие, хм, выражения.
– А то ж? – как можно небрежнее пожала Орландина плечами. – Ты что думал – я дикая совсем? – И добавила, непринужденно соврав: – У нас в полку служил один мужик из Чжунго. Говорят, тамошний беглый принц. А может, врут…
– Ну, хорошо, слушай.
И, присев на парапет, он запел:
Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетенный из ветвей и трав.
Он придет издалека,
Меч вождя в его руках.
Белый волк ведет его в тот лес,
Белый гриф следит за ним с небес,
С ним придет единорог,
Он чудесней всех чудес.
Десять стрел на десяти ветрах,
Лук, сплетенный из ветвей и трав
Он придет издалека,
Он чудесней всех чудес.
Он войдет на твой порог —
Меч дождя в его руках.
– Очень красивая песня, – тихо молвила Орландина. – А еще чего-нибудь…
Одним словом, она забыла и про то, что хотела спросить, и про дела. Но когда они расставались, не позабыла поинтересоваться, в какой гостинице живет парень.
При случае надо заглянуть. Завтра, например…
Легко сказать: сиди в номере и никуда не отлучайся.
А как тут усидишь, если ноги так и несут тебя прочь из гостиницы, туда, на улицу?
Это же Тартесс! Один из самых древних городов Геба! Здесь на каждом шагу столько всего любопытного и занимательного, что просто мочи нет терпеть, так хочется все увидеть. Хоть мельком, хоть одним глазком.
Она и так долго крепилась, изо всех сил сопротивляясь искушению.
Как послушная и хорошая девочка прибралась в комнате. А то от этих ленивцев-слуг дождешься. Как же. Третий день они с сестрой здесь гостят, а еще никто ни разу не явился, чтобы навести в номере порядок.
Взбила перины и перестелила постели.
Ох, что в «Хозяине морей» замечательного, так это перины. Мягкие, большие. И такие же пуховые, огромные и высокие подушки. Ради них можно было смириться даже с нахальными тараканами, сновавшими туда-сюда.
У себя в обители Орланда привыкла спать на тюфяке, набитом соломой. Жестко, но необходимо для усмирения плоти.
А тут такое раздолье. И зачем только нужно это самое издевательство над собственным телом? Может, права Динка, что поругивает монастырские обычаи?
Чтоб отвлечься от еретических мыслей, девушка подмела, а потом и вымыла пол. Вон как блестит! Любо-дорого посмотреть.
Затем вновь занялась воспитанием кусика. Ваал вроде бы начал поддаваться дрессировке. То ли и впрямь такой умный, то ли для того, чтобы от него отстали, но факт остается фактом. Питомец помаленьку осваивал мудреное ремесло уличного гадателя.
По команде дрессировщицы он подбегал к кучке нарезанного и свернутого в трубочки папируса и, вытащив оттуда миниатюрный свиточек, возвращался и клал его перед Орландой. А потом садился, сложив на груди лапки, и самодовольно поглядывал на приятельницу. Вон, дескать, как умею.
Так продолжалось какое-то время, пока кусик не устал и, невежливо показав послушнице толстый зад, не удрал в дальний угол под кроватью. Как его ни звала, как ни пыталась выманить Орланда, все напрасно. Не помог даже вид аппетитного ванильного сухарика.
«Ви! – категорично проверещал пушистик и подумав, добавил: – Ви! Ви! Ви!» Что на его кусичином языке, возможно, означало крайнюю степень отрицания.
Вот неслух!
В общем, она решила продолжить свои научные изыскания в области филологии. Из тайника достала таинственные записки и принялась сосредоточенно вникать в туманный смысл иероглифов. А что вникать, ежели ничего разобрать нельзя? Ни-че-го-шень-ки! Черти б утащили этого умника.
С досады сгрызла все блюдце сухариков, которых, как полагала наивная Орландина, ей должно было хватить до самого вечера. Они только раздразнили и подзадорили аппетит. Теперь уже никакие писульки не лезли в голову, забитую только одним: хорошо бы чем-нибудь подкрепиться.
«А чего это я зря стараюсь?» – вдруг спросила себя Орланда, пораженная счастливой мыслью-молнией.
Ведь должны же быть в этом древнем городе какие-нибудь хранилища древних книг, среди которых могут найтись и такие, что помогут ей в нелегком труде. Вон хотя бы в том же храме Анубиса-угодника, не к ночи будь помянут!
Точно. Ей же говорили эти еретики, что при храме существует библиотека. И школа для обращения новичков.
Не наведаться ли туда? Культ-то явно египетский. Не может быть такого, чтобы у них не имелось иероглифических свитков.
Что с того, что они извратили учение Господне? В конце концов, свои же, христиане. Мало ль какие угодники могут служить Христу. Вон, у куявцев святой Симаргл в почете. Чем крылатый пес лучше Собакоголового адского привратника?
Правда, она таки сильно повздорила с ними во время своего памятного посещения храма Песиголовца. Так ведь можно и покаяться. Христос-то велел прощать.
Повеселевшая Орланда мигом собралась и уже хотела выскочить прочь из номера, как из-под кровати выбрался кусик.
«Ви-ви?» – вопросил он, подозрительно уставившись на подружку.
– Я быстренько в город сбегаю и тотчас вернусь, – пообещала девушка, бочком пробираясь к двери.
«Виу?» – решительно заступил ей дорогу Ваал.
– А ты остаешься на хозяйстве, – ответила на вопрос послушница, если, конечно, правильно истолковала его визг.
Пушистик подлетел к Орланде и принялся молча карабкаться вверх по ее ноге, стремясь прямо к «своему» карману.
Девушка поняла, что ей никуда не деться от четвероногого компаньона, и со вздохом надела через плечо котомку.
– Полезай сюда. Тут тебе будет удобнее.
«Ви!» – коротко согласился зверек, забираясь внутрь сумы.
Нет, ну до чего же замечательный город! Большой, красивый. И старый. Куда там Серапису.
Раньше думала, что на всем Гебе нет населенного пункта огромнее, чем тот город, в котором она выросла. Впрочем, если признаться, то и Сераписа Орланда на самом деле толком не видела. Но то, что ей таки посчастливилось узреть, не шло ни в какое сравнение с Тартессом.
Серапис, особенно центральная часть, был типично римским городом. От старого, доимперского его облика мало что сохранилось в нетронутом виде. Войны, политические катаклизмы, веяния моды неузнаваемо изменили его прежнее лицо. Тартессу в этом плане повезло гораздо больше.
От его улиц, домов и площадей так и веяло древностью.
Из всех предметов, которыми ее пичкали в монастырской школе, Орланде больше всего нравилась история. Ее преподавала сама настоятельница Сибилла. Когда она умерла и ее место заняла Кезия, последняя рассудила, что нечего послушницам забивать головы всякой дребеденью о деяниях богопротивных языческих царей. Есть только одна история – священная. Вот ее и нужно постигать будущим монахиням.
Орланда со всем смирением углубилась в изучение жизнеописаний Саула, Давида, Соломона и прочих героев прошлого великой Иудеи. Однако эти студии отнюдь не мешали ей читать и труды Геродота, Ксенофонта, Тита Ливия – тех мудрецов, с которыми ее заставила подружиться матушка Сибилла. Благо Кезия, занятая все больше делами мирскими, не особо контролировала выдачу книг в монастырской библиотеке.
Так что в древностях беглая послушница разбиралась. Например, могла без труда определить, что в строительстве городских стен и крепости Тартесса использовалась так называемая «циклопическая кладка». Кто мог поднять и положить одну на другую огромные каменные глыбы, как не легендарные одноглазые великаны ахайских мифов циклопы? Остатки такой архитектуры есть и в древних Микенах, по преданию, так же как и Тартесс, основанных атлантами.
Ну, положим, стены и крепость – это понятно. Все-таки оборонительные сооружения. Но зачем те же принципы применялись и в гражданском зодчестве? Многие жилые дома, особенно же в прибрежных районах, тоже были возведены из громадных отесанных валунов. Пиратов опасались строившие их, что ли?
Но больше всего поразили воображение Орланды удивительные статуи, во множестве украшавшие город.
Некоторые из них изображали обычных людей. Наверное, прежних правителей города и героев. На постаментах были надписи, но не на латыни, а на старотартесском языке.
Изваяния эти, преимущественно базальтовые, реже мраморные, походили друг на друга. Грозные и величественные люди с тяжелыми, грузными фигурами и руками и ногами, налитыми сильными мускулами. Лица с большими глазами, орлиными носами и огромными прямоугольными бородами, завитыми в мелкие кольца.
Больше, однако, было статуй, запечатлевших каких-то диковинных животных и птиц. Ну, положим, коня-единорога Орланда знала. Видела на картинках в бестиариях. Да и полуптица-полуженщина сирена тоже ей была знакома. По той же Гомеровой «Одиссее».
Правда, в своем здешнем варианте сладкоголосая певунья не выглядела такой хищной и коварной, как в поэме великого слепого аэда. Улыбалась тепло и открыто, при этом приветливо распростерев огромные крылья, указывающие куда-то в сторону моря. Словно манила полететь вместе с нею в неведомые дали.
