Оставалось дождаться вечера, и я его дождался, сидя в местном трактире и угощая вином заходящих дворян. Весть про щедрого дона Масудио уже облетела полгорода и в трактире собралась плотная толпа местных раздолбаев. Каждому хотелось смочить горло на халяву. А я что? Я угощал и узнавал новости, подробности — собирал инфу.
Как оказалось, я находился в городе Верона и тут правил Эскал. Упомянутый краснолицей кормилицей Парис приходился ему родственником и был завидным женихом. Ага, недаром бабенка так хотела сбагрить свою подопечную в его дом — он был очень богат и вообще не знал стеснения в средствах. Этакий мажорчик местного пошиба.
Также я узнал, что в городе издавна ведется война между двумя большими семействами — Капулетти и Монтекки. Подножки друг другу ставят, норовят поддеть при случае, а то и вовсе кинжалом ткнуть исподтишка. И вот что услышал — двое сорванцов Монтекки захотели проникнуть в дом Капулетти, чтобы один из них, Ромео, смог увидеть свою возлюбленную, Розалину.
Возлюбленную…
Эх, если бы этот мальчишка знал, какими женщины бывают, тогда бы забил на всю свою любовь, а выбрал бы в супруги нормальную бабу. Такую, чтобы и с хозяйством смогла справиться и в постели пылала бы огнем. А то эти все возвышенные воздыхания… Они хороши только для юношей пылких, а в реальности лучше борщ на столе под обыденные новости, чем веточка петрушки под дифирамбы и поэмы.
Ну и хрен с ними. Пусть бесятся, всё же молодые, вот в старости будут сидеть на лавочке и вспоминать — какими они были сорви-головами. Да и не мешали они мне вовсе. Один шел бухнуть, другой к своей бабе. Пролезут втихаря под масками, а там и вылезут обратно.
Вечером я отправился на костюмированный праздник. Полумаска скрывала моё лицо, но можно было её и не надевать. Всё равно тут никто меня не знает.
— Сеньор, сеньор, — схватила меня за руку кормилица. — Вон та, о ком я вам недавно говорила. Джульетта, моё украшение любого цветника. Вы видите, как легка и грациозна её походка — любая лань удавится от злобы, когда увидит её поступь. А стан? Да дерево любое с ней не сравнится по красоте и прямоте осанки. А как белозуба её улыбка… Каждый зуб белее перламутра и делится она охотно светом своего счастья…
Девчонка как девчонка. Как по мне, так очень худая и расфуфыренная. мог
— Я понял. Это Джульетта, та, ради которой ты пошла на сделку с магом. А где её званый жених? — кивнул я в ответ.
— А вон и он, Парис великолепный, что поступью своей подобен древним королям. Он в алой маске, такой же страстной, как и кровь, что кипит под его бледной кожей. Вот им двоим и суждено соединиться под брачным венцом и провести остаток жизни в любви, согласии и взаимном уважении, — кормилица махнула рукой в сторону дверей.
Там как раз входили пятеро молодых мужчин в масках. И двое из них были в алых. Кто же из них Парис? Впрочем, не так и важно. В случае чего я смогу всё исправить.
— Всё понял, не ссы, подруга, будет твоя подопечная пристроена, — подмигнул я кормилице.
— Вот и хорошо, сеньор благочестивый, тогда я со спокойной душой могу и удалиться. Да-да, пора, а то косятся на меня с серьезным видом. Пойду на кухню я, чтобы смогла проконтролировать процесс приготовления блюд для господ приглашенных. Чтобы никто не смог уйти, не утешив свой желудок…
Кормилица помчалась прочь, а мне и оставалось всех дел, что подсыпать в бокалы двум людям любовный напиток и повернуть их друг к другу. Для такого опытного диверсанта, как я, это было делом трех минут.
Они соединились в беседе под каштаном и начали плести словесную муть. Нести всю ту хрень, которую изрыгают любящие сердца. Да-да, только две чуши могут быть похожи друг на друга — бред сумасшедшего и речь влюбленного.
— Я вас коснулся рукой, простите, позвольте мне губами скрасить этот грех? — спросил парень в алой маске.
Он легко коснулся её губ своими. Так может бабочка крылом коснуться лепестка фиалки, или старый еврей дотронуться до золотой монеты.
— Строги вы слишком к собственной руке, но если вы губами искупите грех свой, то на моих губах оставите свой грех? — проговорила Джульетта.
— Прошу же вас — верните, не храните грех чужой на своих устах.
— Ах, право, я с радостью верну вам грех, чтоб вы не думали о моем положении…
Она поцеловала его в ответ. Они остались ворковать, а мне стало скучно от их речей, и я отправился бродить по дому Капулетти. В одной из комнат я услышал стоны. Вот тут и решил затормозить — что там?
Я аккуратно открыл дверь и чуть присвистнул — друг Ромео, Бенволио, развлекался там с той, в кого был влюблен его друг. Розалина, черноволосая красотка с привлекательными чертами лица охотно отдавалась ласкам Бенволио. Конечно же тот не терялся, а напористо наяривал, шаря по платью.
Я затаился за портьерой — когда ещё увидишь потрахушки исторических времен?
— Поцелуй же меня, несравненная ни с кем красотка. Коснись же губ моих своими… — проговорил Бенволио.
Губы Розалины изогнулись в улыбке и тихонько коснулись его рта. Бенволио хрипло дышал, не сдерживая своей страсти. Он сжал её в крепких объятиях. Он сжимал её до тех пор, пока ее губы и язык не принялись уверенно ласкать его губы. Он отдался этому необычному ощущению, и оно заинтриговало его.
Розалина обнаружила, что губы его были мягкими, как лепестки цветов, и в то же время твердыми. Потом поцелуй на мгновение прервался.
Язычок Розалины скользнул в рот Бенволио, дразня и волнуя его. Она как страстная потаскушка умело обрабатывала каждый сантиметр. С такой подругой и зубную щетку не надо — справится лучше тонких волосков.
Бенволио уже был не в силах сдерживаться. Со стоном Монтекки повалил подругу на подушки, губы внезапно стали жадными и настойчивыми. Он целовал ее до тех пор, пока она чуть не потеряла сознание. И это её — ту, в которую был влюблен её друг! Вот она, настоящая дружба!
Заметив, что Розалина уже дышит тяжело, он оторвался от ее губ и лег рядом с ней. Розалина почувствовала, как его губы, горячие и влажные, требовательные и страстные, медленно-медленно движутся вниз, вдоль ее шеи. Бенволио дернул декольте вниз, и оно послушно сползло, обнажая сокровенное. Две груди чуть колыхнулись перед его глазами.
Он посмотрел в её подернутые поволокой глаза, застыл на миг, наслаждаясь зрелищем. Затем губы его еще медленнее спустились к ее груди, жадно впиваясь в набухшие розовые соски. Розалина тихо застонала.
Бенволио прижался к ней еще сильнее, обхватив одну грудь ладонью. Его темноволосая голова опустилась к другой груди, он принялся ласкать ее сосок губами и языком, пока Розалина не почувствовала, как разгорается в ней желание. И тут его острые зубы осторожно сжали нежную кожу ее соска, а огонь вспыхнул во всем ее теле миллионами искр. Внезапно Бенволио с силой прижал ее к себе, и она слегка вскрикнула.
Желание становилось неудержимым.
Бенволио выпустил ее грудь и провел рукой по ткани платья, опускаясь вниз. Задрать подол было секундным делом. Розалина не надела нижнего белья, словно чувствовала, что праздник удастся. Бенволио одобрительно кивнул и провел пальцами по увлажнившимся нижним губам, безошибочно разыскал крошечную жемчужину.
— Ах, Розалина, — произнес Бенволио. — Как же ты нежно отзываешься на ласку. Я чувствую, что твой дом уже готов принять моего гостя.
Бенволио стал умело ласкать ее. Розалина постанывала, ей казалось, что она вот-вот умрет от разливающегося по всему телу наслаждения:
— Да, милый Бенволио, вот так, вот так. Мой дом готов к приему, дворецкий напрягся в ожидании.
Но внезапно Бенволио остановился и, подложив подушку ей под ягодицы, велел:
— Раздвинь ножки, Розалина. Ещё немножечко, ещё чуть-чуть. Вот так, отлично!
Бенволио скользнул вниз, к раскинутым ногам и начал языком рисовать азбуку на алой щели, украшенной кудрявыми волосами.
Розалина вскрикнула, запустила пальцы в прическу Бенволио, выгибаясь коромыслом от его ласк. Мужчина продолжал ласкать ее языком, попутно избавляясь от одежд. Розалина судорожно открывала рот, хватая воздух. Её большая грудь страстно вздымалась, соски вызывающе торчали, нацеленные в потолок. Она исподтишка подглядывала за Бенволио, который почти обнажился.
