— Отец заждался тебя, бабушка! — сбежал по ступеням лохматый Борил. — Говорит, что устал лежать и хочет…
Тут он рассмотрел, что из ступы выходит не кособокая хромая бабка, а девица статная. Запустил пятерню в без того разлохмаченную шевелюру на затылке, почесал и выдохнул:
— Ты кто?
— Я бабушки Агуни внучка и ученица, — выдала приготовленный заранее ответ. — Она на свадьбе занята, вот меня и послала проведать боярина.
— Что-то я тебя раньше не видал, — продолжал допрос юноша, заступив дорогу в терем.
— Так и я тебя не видала, только знаю, что ты Борил, сын Комов, — продолжила, посмеиваясь. — Бабуля так и сказала: «Как увидишь самого лохматого, тот и есть Борил».
Парень смутился, видно часто получает нагоняй за то, что не дружит с расчёской. Пользуясь его замешательством, я проскользнула в тёмный зев коридора и, пробежав легко на цыпочках к покоям, где оставила Градислава, заглянула в дверной проём. Мужчина стоял у окна и с видимым удовольствием вдыхал ночной прохладный воздух.
— Полегчало? — тихо, чтобы не напугать, спросила боярина.
— Полегчало, — так же тихо, со вздохом облегчения ответил тот.
— Бабушка Агуня занята сейчас. Меня прислала, чтобы я посмотрела твою голову.
— Смотри, — Комов осторожно сел на лавку, было видно, как он прислушивается к себе, боясь возврата боли. — Встал без разрешения, не мог больше лежать.
— Ну, не на горох же тебя за это в угол ставить, — отрывая новую нить от того же клубка и доставая припрятанный уголёк, отмахнулась от признания. — Посиди спокойно.
Завязала, отметила, сняла, измерила. Покрутила в руках пряжу, раздумывая, как поступить. Надо бы еще раз поправить голову, но захочет ли боярин ещё лежать? Может, вернуться через пару дней и закончить дело? А будет ли у меня на это время? Да и куда опять бабка Агуня исчезнет?
— Что молчишь, бабушкина внучка? Жить-то буду?
— Будешь еще у внуков-княжичей на свадьбе гулять, — сматывая пряжу в маленький клубочек и пряча её в карман, предсказала я Градиславу будущее. — Если покажешь терпение и полежишь до утра после того, как я закончу лечение. Завтра поутру можешь встать и жить как прежде. Только береги голову от солнца жаркого, не пей хмельного допьяна и не перетруждай себя трудом тяжким.
— Постой, девица, — отвел мои руки боярин. — Какие внуки-княжичи? Что ты такое придумала?
— Ничего не придумала. Если не завтра, то послезавтра обязательно Акамир к тебе сватов пришлёт. Вскорости, как положено, дедом станешь.
— Не отдам дочь за князя! — насупился Градислав.
До чего же они здесь упёртые! Всё растолкуй да объясни, словно сами дальше носа не видят. Говорят же, что гордыня — самый страшный грех. Присела рядом на лавку и не глядя на собеседника спросила:
— Ты, боярин, когда ратовал князем стать, для себя старался или для внуков будущих?
— Для детей и внуков, конечно! — с толикой обиды в голосе ответил мужчина.
— Дети твоей дочери — тебе внуки? — я терпеливо выстраивала логическую цепочку.
— Да, но они не будут Комовы!
— Кровь твоя в них будет. Не отдашь дочь за князя, Акамир всё равно женится, но на другой, хоть и любит Велизару, а она его. И тогда кто-то другой назовёт детей князя своими внуками. Ты же останешься со своей непомерной гордыней и несчастной дочерью, — закончив свою пламенную речь, встала. — Ладно, давай лечиться, а то мне домой пора.
Боярин заговорил, только когда я, аккуратно уложив его на ложе, попрощалась и пошла к двери.
— Они правда любят друг друга?
— Да.
— Пусть князь сватается.
— Это не мне решать, — усмехнулась в темноту. — Сам намекни Здеславу, а то они переживают, что ты сватов завернёшь.
На крыльце маялся Борил. Парень не то причесался, не то пятернёй пригладил волосы, но они больше не топорщились как солома.
— Сторожишь? — спросила, проходя мимо.
— Тебя жду.
— Зачем? — прикрывая зевоту ладошкой, спросила я.
— Приглянулась ты мне. Пойдём погуляем? — ухажёр протянул руку в надежде обнять меня за талию.
— Смелый ты, дружочек, — вывернулась из дерзких объятий.
— Чего мне бояться? — опять сделал шаг ко мне настырный юноша.
— Забыл, кто моя бабка? — сделала попытку проскользнуть мимо агрессора.
— Ой, да что ты можешь? — самоуверенно фыркнул боярский сын. — Молодая ещё.
— Выбирай, — остановилась я.
— Что выбирать? — опешил Борил.
— В кого тебя превратить за наглость? Ты прав, немного пока могу. Всего лишь превратить в таракана, или в жабу, или в крысу. Правда, путаюсь иногда. Недавно получилась зелёная крыса без шерсти, зато с длиннющими усами. Бабушка два дня ругала за нерадивость!
Говорила я уверенно, даже немного равнодушно, и это произвело впечатление. Парень перестал теснить меня в угол между перилами и стеной терема, хмыкнул, почесал в затылке, вновь разлохматив волосы до прежнего состояния.
— Врёшь небось, — высказал сомнение в моих словах.
— Можешь проверить, — предложила я, пошевелив пальцами, изображая усы насекомого.
— Не очень-то хотелось! — окончательно определился Борил и ушел в темноту коридора.
Облегчённо выдохнув, порадовалась, что обошлось без скандала, и поспешила в ступу, где ожидал меня Филипп. Резко взлетела к звёздному небу, прощаясь с Камарой, и взяла курс в сторону дома.
Глава 15
— Может, водой побрызгать?
— Зачем?
— Так людей в сознание приводят.
— Не надо. Пусть спит.
— Вторые сутки?!
«Кто там у них вторые сутки спит, что водой брызгать собираются?» — подумала, просыпаясь и с наслаждением потягиваясь под лоскутным одеялом. Какое счастье вернуться в нормальное тело! Какая разница, с какой целью Кощей выпил мою искорёженную внутренним жаром драконью сущность, главное — результат. Даже волосы, выбившиеся из косы и падающие на лицо, не раздражали как прежде.
— Трофим, родненький, с голоду помираю! — с этими словами отбросила с себя остатки сна и спустила ноги на пол.
Оказалось, что спала я одетая. В юбке, в душегрейке, в шерстяных полосатых чулках… С чего бы это? Стала вспоминать, как добирались до дому, но припомнилась только ломота в плечах и дрожь в уставших от пестика пальцах. Не помнила, даже как в избу вошла. Вот это полетала! Но неприятные воспоминания не могли испортить прекрасного настроения.
— Выспалась? — перепрыгнул с лавки на лежанку кот.
— Да, лапушка, от души. Ночь пролетела как мгновенье! — от избытка эмоций шаловливо повалила зверушку на бок и почесала пушистое брюшко.
— Не люблю, знаешь ведь, — заворчал фамильяр, отодвигаясь от меня.
— Хозяюшка, ты две ночи и день проспала, — информировал домовой, любящий точность.
— Сколько?!
— Ты же слышала, чего орёшь? — ответил Филипп, приглаживая языком шёрстку.
«Может так оно и лучше, — размышляла, собираясь в душевую каморку за печкой. — Все системы организма адаптировались к изменениям тела, психика тоже отдохнула после встряски, и мне проще будет начать новую жизнь».
Драконья кожа не давала в полной мере ощутить приятные прикосновения водяных струй, нюансы разницы температур и нежность махрового халата. Мне казалось, что я заново родилась, переживая забытые тактильные впечатления простых удовольствий. Чтобы не мучиться с волосами, наложила на них заклинание Ресты и к столу вышла почти счастливая. Только очень голодная.
— Будь здрава, Агуня, — поднялся с лавки Кощей.
Хотела было почесать затылок, чтобы найти ответы на несколько вопросов, но, вспомнив, что полы халата лучше придерживать обеими руками, раздумала.
— И тебе не хворать, Кощей Гассанович, — подхватив забытый пояс и потуже завязывая его на талии, вежливо ответила незваному гостю. — Отобедаешь со мной?
— Благодарю, но обещал жене не задерживаться.
— Трофимушка, свари нам кофе, родной.
Молча присели к столу и так же молча ждали, когда проворный домашний дух выставит на стол мёд, варенье, блюдо со свежеиспечёнными ватрушками и принесёт джезву, увенчанную шапкой коричневой пены.
