Он мне, видите ли, был благодарен и доверял. И никого у него больше не было, а меня он считал, видите ли, старшим товарищем и наставником. И простил, хоть не одобрял.
Великодушная зараза.
Я в первом же бою понял, что Укки — талант. Вообще без нервов парень — работал спокойно, четко и с компьютерной скоростью. И с легкой такой улыбочкой, злорадной. Но самое главное — чертовское у него было чувство партнерства, телепатическое почти. Немножко поподгонялись друг к другу, и он стал просто моей отдельной рукой: с полуслова, с полувзгляда понимал, чего я хочу. Опыта у него, натурально, недоставало, но чутье компенсировало. Ясно, что такой быстро научится.
И он учился. Лихо. Я нарадоваться не мог. Считал его через пару рейсов чем-то типа младшего братишки. И думал, что он слишком, все-таки, хорош для Мейны. Вот, прикидываю, бывало, куплю станцию и его позову к себе в партнеры. Все равно ему деваться некуда. Женится, наверное, с его-то моральными принципами, если только сумеет найти себе девочку подстать, чистую такую, как вода в пустоте. Ну и пусть, веселее будет, мне, понимаете, старому цинику.
Размечтался.
Мне даже хотелось ему подарить что-нибудь. Я ему передатчик собрал гравитоновый по типу его старого, на ультракоротких волнах, чтоб он из дома новости ловил. Он обрадовался, смотрел. Иногда меня позовет.
— Взгляните, — скажет, — Фог, у нас в горах весна уже… Ся-глян цветет, розовая метель… Знаете, в эту пору лепестки в воздухе, как снег, а под деревьями все розовое, подобно облакам на закате… розовые сугробы, сладкий запах…
Посмотришь — ну цветочки. А у него вид такой… Романтик, что возьмешь. Малек. По дому скучает.
— Да, — говорю. — Очень красиво.
А он смотрит благодарно и улыбается. Много ли надо… Хотя иногда его и посложнее цветочков вещи занимали. Фильмы еще любил, про древние века, почти целиком из поединков. Я видел краем глаза — бои исключительно прекрасно сняты, но сюжет всегда невнятный, бредовый какой-то… тогда я из его фильмов только и усмотрел, что живописные драчки.
А однажды Укки посмотрел новости и говорит:
— У нас экстренные перевыборы президента. Жаль. Господин Юу-Клодн-Данг вполне ничего был, достойный человек. Молодой разумный политик, насколько мне известно.
— А что случилось? — говорю. — Стырил чего? Или взятку хватанул не у того?
— Ну что вы, — отвечает, — Фог, как можно. Нет, проиграл поединок. Удивительно, да? Любовь жестока для сердца, она никого не щадит. Даже не дождался конца срока…
— Суровые вы, — говорю, — однако, перцы. Продувший поединок, значит, в президенты не годится?
Сделал дикие глаза:
— Немилосердно, — говорит, — оставлять под грузом государственных дел человека в таком состоянии. Откуда взять силы? Нет, все кончено.
— А поединки у вас, — говорю, — значит, на любовной почве происходят? И из-за этой блажи даже президента порезали?
— Конечно, — он только плечами пожал, мол, само собой. — Вы же видите, Фог, — и кивает на картинки, где вся эта живность выясняет отношения. — Все живое, когда наступает Время Любви, стремится в бой ради продолжения рода. В этом красота и боль жизни.
— Да уж, — говорю. — Красота, да. Наверное, иным и головы оттяпывают напрочь? В вашем цивилизованном мире, а?
Меч Укки я уже, как следует, рассмотрел. Хороший меч. На керамилоновом лезвии вытравлены цветущие веточки, а рукоять — эргономическое совершенство, продолжение ладони. И режет эта славная вещица закаленную сталь, как картоночку. Для битвы за любовь — самое оно.
А Укки улыбнулся, как солнышко, погладил пальцами рукоять и изрек:
— Прекраснейшая из смертей. Но убивают, все-таки, сравнительно редко.
И я, старый сентиментальный идиот, эту его улыбочку тихого маньяка как-то пропустил, не обратил внимания. Он был такой милый ребеночек, мой Укки, что мне и в голову не могло прийти его наблюдать, как нелюдя в карантине. Я знать не знал, что этак дружески воркую с тротиловой взрывчаткой в чистом виде, и что детонатор настроен, а часы уже тикают.
Охотники с медиками, как вы знаете, всегда на дружеской ноге. Никто ж не заговоренный, всяко может случиться. У нашего Эда тоже были приятели в Медицинском Центре — вот этом самом, к слову. Особенно — один с Сомы, змеюка. Мы звали его Наг, ляд знает, как там на их змеином языке его имя правильно выговаривается. А скорее всего, и вовсе никак: змеи — телепаты, они шипят без особого смысла, все равно как люди орут, так, пугают больше. Если им что-то важное надо передать, они транслируют прямо в башку. Никто этим особенно не смущается: манипулировать людьми они не могут, разве только тормознут, если почувствуют угрозу, а в сущности — безобидные и умнющие твари. Не наступай им на хвост — не тронут. И притом, полезные, медицина, в частности, у них первоклассная — и Наг у нас был вроде семейного доктора, моментально сек, с кем что не так.
Так что, когда Наг меня остановил, я его спросил, о чем сходу подумал:
— Что, биоблокаду надо обновить?
А он головой мотнул и прошелестел изнутри моей головы:
"Нет, Фог, иммунитет у тебя в порядке. Просто — есть просьба".
— Лично ко мне? — спрашиваю. — Не к Эду? Лестно.
Наг изобразил, что исполнен дружескими чувствами — тепло изнутри, это у змей вместо улыбок идет — и продолжает:
"Видишь ли, Фог… Это довольно-таки непростое дело, к тебе обращаюсь потому, что ты никогда не боялся впутываться в опасные переделки. Если у тебя получится, будет большая удача для нас и для людей тоже. Знаешь об ускорителе регенерации?"
Еще б я не знал. Я ему изложил, что слышал, а слышал, что все слышали. Есть, мол, такой препарат, который ускоряет обменные процессы на клеточном уровне раз в пять. С помощью этой штуки, бывало, с того света возвращали только так — с тяжелыми ожогами, с кровопотерей чуть ли не досуха, с травмами, что называется, всмятку. С фатальными радиоактивными поражениями. Процесс дорогущий, но кто на такое денег пожалеет? Припоминаю, скидывались для одного орла, чтобы спинной мозг ему сделать — его ж никаким протезом не заменишь, живой и настоящий надо. И ничего, через пару месяцев вышел из больнички своими ногами.
"А знаешь, — говорит, — что ускоритель фактически из себя представляет?"
— Ну, Наг, — говорю, — вообще-то, я ж не медик и не биохимик. Болтают, типа плесени что-то. Или грибка. С неспецифическим действием на живую ткань белковых существ.
"Вроде того, — говорит. — Грибок. Да. Вот это и есть моя просьба".
— Не понял, — говорю. — По грибы для вас слетать?
И тогда Наг мне изложил в тонких частностях.
Грибок этот, культура, как Наг выразился, в естественных условиях растет в одном только месте. В пещерах мира, который Наг назвал по-нашему, Бездной, будто там разумные существа не водились. Но тут же пояснил, что местный разум там есть и это сильно все осложняет. Этот самый разум грибок разводит в собственных целях — он им питается. Можно было бы закупать — но тамошние жители не понимают, что такое торговля. На обмен им тоже ничего не надо. Странненькая раса. Вроде бы не особенно высоко развитая, но хитрая и небезопасная. Вот у них надо надыбать этой культуры, чем больше, тем лучше, но не меньше пары килограммов.
— А искусственно разводить это дело нельзя? — спрашиваю.
"Так мы, — отвечает, — и разводим искусственно. Только искусственная культура, выведенная в местных условиях, через несколько лет истощается и теряет свойства. Чтобы ее восстановить, нужны новые споры. На Соме в свое время даже дискутировался вопрос о попытке экспансии с целью овладения местами произрастания культуры… но окончательное уничтожение чужаков уничтожило бы и грибную колонию — там очень сложные симбиотические связи между разными организмами мира… А договориться с хозяевами не удалось. У них слишком необычный разум. Не человеческий и не наш. Без аналогов".
— Значит, воруем? — говорю.
"Люди воруют. А что остается? Это непросто и опасно, но у некоторых мейнцев получается. О тебе говорят, что ты не пасуешь в трудных случаях. Если сумеешь раздобыть и вернуться живым, мы в долгу не останемся. Заплатим, как положено — плюс пожизненная страховка и, если вдруг что случится, лечение с помощью культуры даром. Устроят такие условия?"
— Сильно, — говорю. — Устроят. По рукам.
На том и сговорились. Я Нагу пожал его чешуйчатую лапу еле теплую и пошел с ним в Медицинский Центр. Там он мне показал культуру: сине-розоватые ниточки вроде как с бусинками на концах, растут густо-густо, щеточкой. На вид не противные, но и особенно приятными не назовешь. В стеклянном боксе — и стекла запотели изнутри от сырости и тепла.
Наг сказал, что для этого дела, чтобы споры сохранились в лучшем виде, нужна особая тара. Дал мне три контейнера с какой-то питательной грязцой внутри, герметично закрывающихся. Объяснил, как собирать, как в контейнер совать. Вокруг медики собрались, змеи, букашки и люди, смотрели на меня, как на монумент — с восхищением. Один мне принес дискету с лоцией и пару видеодисков.
