– И что ты собираешься делать?
"Ни нотки ревности в голосе, одна неприязнь, – мелькнуло у меня в голове. – Это конец".
Заморгав эту отвратительную в своей беспощадности мысль, я простодушно ответил:
– Как что? Помогать тебе рожать. Ленку воспитывать...
– А если эта розовая штучка в дом бандитов приведет?
– Да не приведет! И вообще, хочешь, я ее прямо сейчас в огород выброшу?
– Сегодня выбросишь, а завтра назад принесешь...
"Дурак! – опять встрял внутренний голос. – Скажи, что сейчас же отнесешь алмаз в московскую мэрию. И расскажешь компетентным органам, все, что о нем знаешь. И после этого ничего кроме анализов бандиты у тебя взять не смогут".
– Знаешь что... – начала Ольга в тот момент, когда я мысленно посылал внутренний голос в место, прямо противоположное голове, – У меня, как только ты этот алмаз показал, предчувствие возникло, как в сердце вонзилось. Он мне сразу красным показался, как будто кровь его моя покрасила. И что ниточка за ним тянется...
– Глупости.
– Глупости? Знаешь, что прошлой ночью мне приснилось? Что тебя какие-то опасные люди по всей России ищут. Ищут, находят и каким-то особенным образом убивают.
– Глупости. Придумываешь.
– Глупости, не глупости, а Ленкой и будущим своим мальчиком я рисковать не хочу. Не только рисковать, но и думать о риске не хочу... Ты меня понял?
– Да... Лечь, что ли на дно, на пару месяцев?
– Да. Я завтра послезавтра перееду на месяц к Софии, она сейчас как раз одна живет, а ты уходи сегодня же. Если все обойдется – поговорим, как нам дальше быть. Соседям я скажу, что мы расстались навсегда по причине твоей моральной неустойчивости и неизбывной склонности к оголтелому авантюризму.
– Ну ты даешь... Не круто?
– Мне врач сказал, не тот, голубой, а известный доктор наук из Института акушерства и гинекологии, что детей у меня больше не будет – проблемы с маткой. И вдруг я забеременела. Понимаешь, это последний мой шанс! А я хочу мальчика...
– Я не смогу так уйти... Я... я люблю тебя... Ты же знаешь.
Я был совершенно искренен. Рассуждать о крепости брачных уз ("давно не любим друг друга, живем по инерции" и так далее) – это одно дело, а слышать их треск – совсем другое.
– Знаю, – ответила Ольга бесстрастно. – Но ты должен уйти.
И я, выпив на дорожку стаканчик[9], ушел. С тяжестью на душе. Как же, отправили от дома. Мол, если убьют, то пусть одного... Понимаю Ольгу... Мать, да еще беременная. Но все равно неприятно. Всегда неприятно, когда одни инстинкты. Ох, и отыграюсь я на Анастасии! Инстинкты, так инстинкты... В нашем обществе без них никак не проживешь. И чем более они животны, тем больше у вас шансов на успех и продвижение.
В тот же день я уехал на мамину дачу. Прийти в себя и подумать. Сумка с триконями была со мной, и в машине мне пришла в голову мысль, что и в другом ботинке может быть сюрприз. Ну, не розовый алмаз с мухой, а скажем синий сапфир с маленьким игривым слоником. С кокетливым бантиком на шее. Может такое быть? Конечно! Особенно в мире, в котором можно получить наследство в виде симпатичной рабыни со сладким именем Анастасия... С приданым в виде камешка стоимостью не меньше миллиарда долларов.
Остановив машину на обочине, я поковырялся в ботинке, честь и достоинство которого мною не были еще оскорблены. И под стелькой нашел записку в запаянном целлофановом пакете. От Сома, естественно. Чтобы вы могли представить ее полностью, подскажу, что написана она была синим шариком. После написания слова "Всюжизнь" на нее была пролита водка, и буквы расплылись. Последняя треть записки явно писалась по влажной бумаге. После ее написания писец, видимо, смял продукт своего эпистолярного творчества в плотный комок и забросил его в мусорное ведро (на оборотной стороне записки в нескольких розовых пятнышках красовались приклеившиеся помидорные семечки). Привожу послание практически полностью (лишь две последние буквы заменены мною точками) и без исправлений:
Здорово, Черный!
Пишу в доску тверезый и потому за себя и стиль письма основательно не ручаюсь. Когда у тебя работал, подлянку спорол и до смерти мучился. Поэтому вспомни, где я грязь топтал, и все поймешь. Стекляшки лучше колоть – на фиг тебе неприятности на сытый желудок? Анастасию не обижай, хотя ее фиг обидишь. Она тебе пригодится, а если не захочешь – пристрой, как она попросит (кстати, я ее совсем не трахал... вот уже не трезвый, о, господи, хорошо-то как на душе после первого стакана! Короче, ты не подумай, я с ней не спал по причине побочных последствий своей пагубной страсти... Вот, блин не соображу, где кавычки закрывать. Я ее тут ) поставлю, а ты грамотный, отнеси куда надо. Ой, черный, жизнь какая поганая... И на фига я только родился... Всюжизнь ханку жрал... Счас третий стакан засосу, второй пролился, вот, готово, а ты со мной после второго стакана брезговал разговаривать... До сих пор твою морду презрительную помню свинья, пьянь болотная ты так меня называл? Говно ты черный и все из-за того, что папы-алкаша у тебя не было. И пошел ты на х...!
Да, это Сом... Я узнаю его в блюдечках-очках спасательных кругов. Точно также мы с ним расстались более двадцати лет назад. Сначала глазки пьяные стыдливо прятал, потом послал на три буквы. Сдается мне, что это рабыня Анастасия записку из мусорного ведра вынула, в целлофан запаяла и под стельку спрятала... Зачем? Чтобы другому алкашу не достаться? Ох, и влип я, чувствую! Рабыни и алмазы с насекомыми – это цветочки...
...Так, где же он у меня грязь топтал? При Соме мы третий штрек пятой штольни проходили... Значит, только в нем он мог найти трубку взрыва? В окрестностях Кумарха их много, правда, не совсем подходящего, не кимберлитового состава... Алмазы в них искали, но безрезультатно. И правильно, что безрезультатно – проба на алмазоносность должна быть весом не менее десяти, если не ста тонн. А денег на отбор такой пробы, естественно, не было. И в шлихах алмазов не видели, но кто их там искал? На алмазы шлихи совсем по-другому надо мыть, не то, что на тяжелую фракцию, на серый шлих. Да и лабораторные минералоги алмазов наверняка в глаза не видели. Хотя их ни с чем не спутаешь...
Так... Третий штрек пятой штольни... В самом начале буровая камера, напротив рассечка, потом еще пара рассечек и в конце штрека тоже. Где же он там мог найти трубку? Только в первой рассечке... Я ее самолично не обстукивал, в отгуле был, а приехал – она уже вся пылью покрылась... Так много ждали от этого штрека, а все анализы пустыми оказались. Подожди, подожди... Вот зацепка! Много ждали... Ну да... Ствол штольни вскрыл богатую оловом турмалиновую жилу. И мы пошли мы по ней штреками в обе стороны (третий – налево, на запад, четвертый – направо, на восток). И ничего – все пусто, барабан, руду как ножом обрезало. Та же турмалиновая жила, та же сульфидная минерализация, а касситерита нет. В камере только кое-что нашли... А камеру-то не Сом опробовал! Камеру Виталик Сосунов опробовал, до шестнадцати процентов олова на метр десять! Ураган, как говорят геологи.
Так, спокойно, Евгений Евгеньевич, спокойно... Значит версия такая: пошел третий штрек по рудному телу, Сом его вел. Через двадцать метров, как и полагается по проекту, в обе стороны по рассечке прошли... И в первой же, южной, Сом что-то нашел. Нашел нечто такое, что подвигло его все рудные пробы по забоям штрека подменить на пустую породу. Зачем подменить? Да затем, чтобы штрек за отсутствием руды бросили и закрестили!
Так вскоре и сделали. Закрестили. Потом слухи упорные пошли, что кто-то в штольне завелся, стучит киянкой по стенам то там, то здесь. И Сом говорил, что в седьмом штреке видел рогатую русалку. Она на вагонетке с породой сидела, и груди свои демонстрировала. Шестой номер. В профиль и в анфас. И после этого пошло-поехало – все начали видеть черт те что. Все подряд – геологи проходчики, студенты. И видели преимущественно симпатичных женщин. Дело дошло до того, что сам я, интереса ради, в одной из подозрительных рассечек уселся в засаде. Никого не увидел, правда, но стук за спиной слышал. Аж мороз по коже. Через равные промежутки времени: бум-бум-бум, а потом возглас такой, как будто жеманной студентке на туфельку сапогом наступили, ну, или кошке на лапу... Пришлось даже себя в руки брать, чтобы не убежать, а обернуться.
Конечно, никакой студентки в коротенькой юбчонке я не увидел, хотя очень хотелось. В глубине души. Были, короче, на этот счет, как сейчас говорят, сексуальные фантазии. Полтора месяца без женщин это вам не фунт изюма. Это сейчас в каждом журнале учат онанизмом от тоски заниматься, а тогда этого не понимали.
А вот Виталик Сосунов, геолог по бурению, видел кое-что, по крайней мере, уверял, что видел. "Вошел, – рассказывал он, посмеиваясь, – в эту рассечку, фонарем туда-сюда посветил – ничего. Собрался уже уходить, и вдруг сзади рука на плечо легла! Чуть повернул голову, смотрю искоса и вижу нежнейшие белые пальчики, коготки алые, призывные. Отскочил, обернулся и увидел... Райку Галимзянову из поискового отряда. Смотрела и улыбалась, как будто я ее в мужском туалете застукал... Потом раздеваться начала. Сплошной стриптиз. Штормовку скинула и фривольно так в сторону отбросила. Потом глазками постреляла и брюки спустила. Очень эффектно. Бедрышки – закачаешься! Белые, стройные, аж худые. Потом рубашку принялась расстегивать. Пуговичка за пуговичкой. Пританцовывая. И шажок за шажком ко мне приближается. Ну, я не выдержал, повернулся и ушел, если не убежал. А как не убежать? Я ведь точно знал, что Райка утром в отгул уехала. На бензовозе Мирного. У Витьки-дизелиста на коленях".
