Решено. Хлопнул Иван в ладоши. Достал из котомки матушкину мазь, синяки да ссадины смазать. Служила мазь ему верную службу с тех самых пор, как отправился он в путь-дорогу из дома родительского. И у бокорашей пригодилась, и в путешествиях заморских, и давеча, когда занозу на кровле берендеевой под ноготь вогнал.
И ступа у Яги, должно быть, есть. С помелом. Эх, вот полетать бы. Но старуха вряд ли пустит.
Так весело насвистывал Иван-дурак, замазывал раны мазью целебной, да о избушке Яги мечтал. Но услыхал голоса и ушки навострил.
— Лиходей серый! Ты! Моего коня! Да ты знаешь хоть, кто я?!
— Вижу, Иван-царевич… Нет мне прощения…
— Раньше надо было думать! Я пешком пойду, по-твоему?
Иван-дурак сунул свой любопытный длинный нос в кусты, откуда доносилась перебранка. Сидел на полянке юный царевич — в червленом кафтане с золотом, в уборе чудесном на кудрях златых… Иван-дурак фыркнул весело: добры молодцы-любители, может, и добрые, а о том, как одеваться для странствий и подвигов, понятия не имеют.
Хотя и в доброте их сомневаться впору.
Перед царевичем понурил голову огромный Серый Волк.
И как с другими детьми природы общаться, тоже не обучены. Эх, добры молодцы да красны девицы, вам бы к миру да с уважением, с не велением да хотением…
— Буду я тебя возить, Иван-царевич, лучше любого коня! — предложил радостно Серый Волк.
Натянул свою рубаху дырявую Иван-дурак да и выкатился из своего куста на полянку, утренним солнцем освещенную — распогодилось как.
— Здравия вам, люди добрые, — отвесил Иван поклон царевичу, — и твари божие, — а это уже волку.
Волк — он ведь не «люди добрые».
Царевич задрал нос, волк уши прижал виновато.
— Неудобно на тебе ездить. И несолидно. Тут подумать надобно. Батюшка мой из тебя коврик бы сделал…
— Это вы про царя Берендея? — поинтересовался Иван-дурак.
— А ты что в разговор влезаешь, болезный? — отметил Иван-царевич взъерошенный вид Ивана-дурака.
— Да я ведь поздоровался, ваша милость. Вот вы — забыли, кажись.
Иван-царевич снова задрал нос. Еще выше. Так можно, оказывается. Хотя и был он ниже нашего Ивана, который дурак.
— А тебе меня и так знать должно.
— Да ведь и знаю. Седмицу назад кровлю над вашей горницей тянули, ваша милость. Вы тогда еще золотые яблоки под кровать прятали.
Царевич покраснел.
— Так ведь я…
— Для запасу, понятное дело, — с самым серьезным видом кивнул Иван-дурак. — Все равно жар-птица ворует больше, чем вы, какое тут преступление?.. А позвольте уточнить — это вы сейчас за ней отправляетесь?
— ОтправляЛСЯ, — сложил руки на груди Иван-царевич и холодно кивнул на волка. — А эта вот… тварь божья моего коня съела.
Серый Волк лег и накрыл глаза лапами.
— Век тебе буду служить, царевич… Верой и правдой…
Совестливый какой. Совесть — это чудесно, но все хорошо в меру. И у Волка с душой тоже нет равновесия. Все же прогнило что-то в этом лесу… Впрочем, неудивительно — болота.
А Иван-царевич и обрадовался, прямо глазки заблестели. Избалованный отрок.
— Ну, коли так, прощаю я тебя… — поднял руку для благословения царевич.
— Постой, постой, Серый Волк, не поспешай с клятвами. Служба без дружбы — тут не дело. А скажите, ваша милость, вы коня ночью стерегли?
— Стреножил я его, зачем стеречь? — пожал Иван-царевич своими плечами в червленом с золотом кафтане. — Ночью спать надобно, а не коней стеречь.
Иван-дурак рассмеялся, разводя руки.
— А волкам серым ночью создатель положил на охоту выходить. Такова уж их природа, ваша милость. Не можете же вы супротив божьего промысла идти?
Почесал Иван-царевич затылок.
— И что же мне делать?
Иван-дурак двинул бровями вверх, потом двинул вниз. Вправо и влево. Молвил наконец:
— Вернуться можно. Мы уже починять вашу горницу закончили. Теперь у старшего царевича, Василия, орудуем. Батюшка ваш, царь Берендей, коврики за провинности делать не станет, ни из волков, ни из сыновей…
— Не подходит, — уперся Иван-царевич. — Я с подвигами возвращаться обещал.
Иван-дурак кивнул. Понятное дело.
— Ну, тогда можно дальше пойти. Пешочком. Подвиги — их ведь самому добывать надо, ваша милость. К сожалению. А то их серому волку припишут, зачем вам это?
Вообще-то, Иван-дурак не очень любил строить из себя умного, но больно Волка непутевого жалко было.
— Баба Яга говорит, что знает, где жар-птица живет. Подскажет вам, ваша милость, если вежливы будете. Очень она строгая.
Иван-царевич так и подскочил, где стоял.
— Ты бабу Ягу видел?! И живым ушел?!
Иван-дурак осклабился.
— Можно и так сказать… Но дорогу к жар-птице показать баба Яга предлагала.
— А ты что же?..
— Ну, мне жар-птица не нужна, ваша милость. Я и сам летучий.
Иван-царевич рассмеялся.
— Ничего ты не понимаешь, болезный! Жар-птица — это же!
Иван-царевич потряс кулаком, и это должно было объяснить все.
— Только как я буду жар-птицу добывать без коня… — озадачился Иван, который царевич.
Ну да, сапожки сафьяновые развалятся.
— Господь дал вам ноги, ваша милость. До бабы Яги дойти хватит. А там — может, она вам коня богатырского справит… Она ведь весь народ лесной в кулаке держит. Верно, Серый Волк?
Волк тоскливым взглядом посмотрел на одного Ивана, на другого… и кивнул.
— Далече идти-то? — стукнул Иван-царевич каблуком о каблук нетерпеливо.
— А вон туда, полянка приметная, огромная темная ель на берегу большого болотца, версты три, наверное… Только на болотах осторожно, ваша милость, и в гости к ней не напрашивайтесь!
Иван-дурак прокричал это уже юному царевичу вслед.
— …ВАШИ ноги не выдержат, — закончил он тихо и чуточку злорадно.
Покосился на Серого Волка со вздохом.
— Так я, это… — пробормотал Серый Волк, — проводить бы царевича мог…
— А тебе оно очень надо? — нахмурился Иван-дурак.
Волк попятился в испуге.
— Ты… о чем? Да и кто ты такой?
— Я тоже Иван. Только дурак. Потому объясни мне — на кой тебе служить царевичу и виниться за съеденную лошадь?
— Ну, так это…
— Он ее проворонил, он и виноват. Серый, ты же Волк! Возьми себя… в лапы, что ли. Вот был бы царевич тебе другом — другое дело. А из чувства вины?!. Ему до того, чтоб стать другом верным, еще расти и расти, не надо на дармовщинку, это для всех сторон плохо кончается.
Одернул Иван-дурак рубаху. Почесал затылок, вытащил ветку из кудрей своих нечесанных, посмотрел туда, где царевич скрылся.
— Рассердит ряженный царевич нашу Ягу… Подождать придется, пока старушка остынет, эх…
Волк примостился рядом.
— А тебе к бабе Яге зачем?
Иван-дурак покосился на зверя. Бедняга. Что же он такой неприкаянный и виноватый. И бесхозный совсем. Наверно, потому и Иван-царевичу себя в друзья-слуги предлагал. Вздохнул Иван.
— Домик мне ее нравится. Такой же построить хочу.
Серый Волк вытаращил желтые глазищи.
— Да ладно!
— А что? Я строитель.
— Ну… — развел лапами Серый Волк, — это же не только построить… Избушка ведь еще… живая. Такое не построишь.
— Вот и спрошу у Яги, как оживить. Али она не знает?
Волк сел и почесал за ухом задней лапой.
— Не знаю, согласится ли. Строгая у нас Яга.
Иван устроился поудобнее и потер спину. Болит ведь…
— Это я заприметил. Вот и думаю — как мне ее уговорить? Может, подскажешь что, Серый Волк?
3. В гостях у Кикиморы
Мы трубки раскурим, отведаем снеди
И всласть потолкуем о жизни и смерти.
М.Щербаков. Дорога
Кошка Мег издала возмущенный и жалобный мяв еще в воздухе. Только она одна так умела. Ну, впрочем, вряд ли только лишь она одна, но в данном месте и времени вряд ли это мог быть какой бы то ни было другой кот.
Яга хмыкнула и захлопнула книгу. Хозяйский кот — тут и не скажешь «иди на все четыре стороны». А то пошлют на четыре стороны тебя самого.
