— Эта девчонка может быть кем угодно, — поддержал своих товарищей Тез Кошмарный. — Я думал, Смерть гораздо выше ростом и костлявее.
— По-моему, эта девушка просто водит нас за нос, — сказал Сказз.
Сьюзен молча смотрела на них.
— У нее даже косы нет, — заметил Тез.
Сьюзен сосредоточилась. В ее руках появилась коса, кромка лезвия, отливающая синим цветом, издала звук, словно кто-то провел ногтем по стеклу.
Студенты резко выпрямились.
— Но я лично всегда считал, что настало время перемен, — быстро произнес Тез.
— Конечно. Давно пора дать девушкам возможность овладеть мужскими профессиями, — подхватил Сказз.
— Не смейте так разговаривать со мной!
— Разумеется, — торопливо забормотал Тупс. — Не вижу никаких особых причин, почему Смерть должна быть обязательно мужчиной. Женщина ничуть не хуже может справиться с этой работой.
— И у тебя неплохо получается, — заметил Чудакулли.
Он одобрительно улыбнулся Сьюзен.
Сьюзен сконцентрировала все внимание на нем. «Я — Смерть, — подумала она, — по крайней мере официально. Этот старый толстяк не имеет права мне приказывать. Сейчас я как следует гляну на него, и он поймет всю серьезность ситуации».
Она глянула.
— Да, госпожа, — спохватился Чудакулли, — не желаете ли позавтракать с нами?
«Залатанный Барабан» редко бывал закрыт. Около шести часов утра обычно наступало затишье, но Гибискус держал свое заведение открытым до тех пор, пока кому-нибудь хотелось выпить.
Кое-кто очень хотел выпить. Кто-то непонятный стоял у стойки бара, из него постоянно сыпался песок, и, насколько Гибискус разбирался в оружии, из него торчало несколько стрел клатчского производства.
Трактирщик наклонился вперед.
— Слушай, я тебя раньше здесь случаем не видел?
— Я ДОВОЛЬНО ЧАСТО СЮДА ЗАХАЖИВАЮ. БЫЛ, НАПРИМЕР, В ПРОШЛУЮ СРЕДУ.
— Ха! Неплохая была заварушка. Это когда зарезали беднягу Винса.
— ДА.
— Сам напросился, называл себя Винсентом Неуязвимым.
— ПРИЧЕМ, СОВЕРШЕННО НЕОПРАВДАННО.
— Стража посчитала это самоубийством.
Смерть кивнул. По анк-морпоркским стандартам человек, пришедший в «Залатанный Барабан» и назвавшийся там Винсентом Неуязвимым, полностью подходил под определение самоубийцы.
— В ЭТОМ ПОЙЛЕ ПЛАВАЮТ ОПАРЫШИ.
Трактирщик посмотрел, прищурившись.
— Это не опарыш, господин. Это — червь.
— А ЧТО, ЕСТЬ КАКАЯ-ТО РАЗНИЦА?
— Он должен там быть, господин. Напиток мексикальский. Червяка кладут специально, чтобы показать, насколько крепок напиток.
— ТО ЕСТЬ ДОСТАТОЧНО ЛИ ОН КРЕПОК, ЧТОБЫ В НЕМ УТОНУЛ ЧЕРВЯК?
Трактирщик задумчиво почесал в затылке. Об этом он как-то не подумал.
— Просто люди пьют такое, вот и все, — ответил он расплывчато.
Смерть взял бутылку и поднял ее на уровень, на котором обычно находятся глаза. Червяк одиноко болтался в мутной жидкости.
— НУ И НА ЧТО ЭТО ПОХОЖЕ? — спросил он.
— Ну, это типа…
— Я НЕ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ.
— Позавтракать? — переспросила Сьюзен. — Я хотела сказать — ПОЗАВТРАКАТЬ?
— По-моему, уже пора, — кивнул аркканцлер. — Кроме того, я так давно не завтракал с очаровательной девушкой.
— Да ты ничуть не лучше других!
— Хорошо, «очаровательную» вычеркни, — спокойно произнес Чудакулли. — Но воробьи уже кашляют на деревьях, солнце выглядывает из-за стены, я чувствую запах готовящейся пищи, кроме того, позавтракать со Смертью выпадает возможность не каждому. Кстати, ты в шахматы случайно не играешь?
— Играю, причем отлично, — сказала все еще сбитая с толку Сьюзен.
— Я так и думал. Ну, ребята, вы продолжайте ковыряться во вселенной, а мы, пожалуй, пойдем. Сюда, госпожа.
— Но я не могу выйти из круга!
— Можешь, если я тебя приглашаю. Правила учтивости это допускают. Не знаю, известно ли тебе это понятие?
Он протянул ей руку. После секундного замешательства Сьюзен перешагнула через проведенную мелом линию, почувствовав лишь легкое покалывание.
Студенты поспешно отступили.
— Давайте, занимайтесь своими делами, — махнул рукой Чудакулли. — За мной, госпожа.
Сьюзен еще не приходилось испытывать силу мужского обаяния. У Чудакулли была масса обаяния — того самого типа, когда в глазах мужчины прыгают веселые искорки.
Она проследовала за ним по лужайкам в Главный зал.
Столы были накрыты, но никого за ними не было. Огромный буфет порос, как осенними грибами, медными супницами. За всем этим великолепием приглядывали три довольно молоденькие служанки.
— Обычно мы обслуживаем себя сами, — пояснил Чудакулли, поднимая крышку. — От официантов столько шума… Это что, шутка?
Он потыкал пальцем в содержимое супницы и подозвал ближайшую служанку.
— Ты которая из них? — спросил он. — Молли, Полли или Долли?
— Молли, ваше волшебничество, — ответила служанка, сделав книксен и слегка задрожав. — Что-нибудь не так?
— А-как-а-как-а-как, как-так-как-так-как-так, — пропели две другие служанки.
— Что случилось с копченой рыбой? Что это? Больше похоже на говяжью котлету в булочке. — Чудакулли грозно глянул на девушек.
— Госпожа Герпес давала какие-то указания повару, — испуганно ответила Молли. — Это…
— …Ай-ай-ай-ай…
— …Бургер.
— Без тебя знаю, — огрызнулся Чудакулли. — И скажи на милость, зачем ты соорудила у себя на голове этот улей? Ты похожа на спичку.
— Прошу прощения, господин, мы…
— Ты ходила на концерт музыки Рока?
— Да, господин.
— Ай-ай.
— А ты случаем ничего не бросала на сцену?
— Нет, господин!
— А где госпожа Герпес?
— Простудилась.
— Неудивительно, — буркнул Чудакулли и повернулся к Сьюзен. — Боюсь, нам придется обойтись жалкими бургерами.
— На завтрак я ем только мюсли, — ответила Сьюзен.
— Могу предложить кашу, — сказал Чудакулли. — Мы готовим ее для казначея, потому что только такая пища его не возбуждает. — Он поднял крышку с супницы. — Ну вот, старая добрая каша. Некоторые вещи неподвластны даже музыке Рока, и одна из них — это каша. Позволь я положу тебе половничек.
Они расположились за длинным столом напротив друг друга.
— Очень вкусно, не правда ли?
— Ты смеешься надо мной? — с подозрением спросила Сьюзен.
— Отнюдь. По собственному опыту знаю, что в сети для сельдей попадают в основном сельди. Но как смерти… как потенциальному клиенту мне хотелось бы узнать, почему Смерть из ходячей натомии, к которой мы все так привыкли, вдруг перевратился в молоденькую девушку?
— Из натомии? — переспросила Сьюзен.
— Так называют скелет. Название, вероятно, произошло от слова «анатомия».
— Он — мой дедушка.
— А, да, ты говорила. И это соответствует истине?
— Наверное, звучит немного глупо?
Чудакулли покачал головой.
— Тебе бы занять мое место, хотя бы минут на пять, ты сразу поймешь, что такое глупость.
Он достал из кармана карандаш и осторожно снял верхнюю часть лежавшей на тарелке булочки.
— Еще и сыр положили, — осуждающим тоном произнес он.
— Но он куда-то подевался, и вдруг я унаследовала все дела. А я ведь не просила об этом! Почему я? Я вовсе не хочу всю оставшуюся жизнь бродить по миру с этой дурацкой косой…
— М-да, в листовках по профориентации такая профессия не предусмотрена, — заметил Чудакулли.
— Вот именно.
— Но у тебя, видимо, нет выхода?
— Мы не знаем, где его искать. Альберт говорит, он был очень подавлен… Из-за чего-то, а из-за чего именно не говорит.
— Ну и ну, интересно, от чего может впасть в уныние сам Смерть?
— Альберт считает, что он может сотворить… какую-нибудь глупость.
— Гм, надеюсь, не слишком глупую глупость. Ты меня понимаешь? Хотя возможно ли такое? И как это будет называться? Самосмертоубийство? Или смертопокушение?
К величайшему изумлению Сьюзен, Чудакулли ободряюще похлопал ее по руке.
— Уверен, мы все будем спать спокойно, зная, что у тебя все под контролем, — сказал он.
— Но все настолько беспорядочно! Хорошие люди умирают по-глупому, плохие доживают до старости… все крайне неорганизованно. Бессмысленно. Справедливости нет. А этот юноша…
— Какой юноша?
Сьюзен с ужасом ощутила, что ее щеки заливаются краской.
— Обычный юноша, неважно… Он должен умереть, причем совершенно нелепо, а я собиралась его спасти, но его спасла музыка, и у него начались жуткие неприятности, а я все равно должна его спасти, только не понимаю почему.
— Музыка? — переспросил Чудакулли. — И этот юноша играет на странном инструменте, похожем на гитару?
— Да! А ты откуда знаешь?
