Каждый день приходили несколько мужчин-тсурианцев, чтобы поглядеть, как идут дела у Билла. Они были значительно старше Иллирии, о чём говорила седоватая щетина на их промежуточных сферах, которые, как уже знал Билл, служили хранилищем для батарей, которые помогают тсурианцам передвигаться.
* * *
Билл быстро обнаружил, что тсурианцы не видят ничего жестокого или необычного в том, что они собирались сделать с ним.
— Мы, тсурианцы, всегда должны рождаться вновь в чьём-либо ещё теле, — как-то заметил доктор Билла. — Иначе бы мы совсем не рождались.
— Это всё замечательно — но как насчёт меня? — с отчаянием прохныкал Билл. — Куда девать меня?
— Выкинуть как перегоревшую лампочку, — состроил гримасу чужак, хотя тяжело утверждать, так как их нарисованная физиономия особо не меняется. — В любом случае, есть ли в тебе хоть на йоту духовности? Разве ты не мечтал, в какой-либо части твоей крошечной душонки, всецело служить чувствующим существам?
— Нет, не думаю, — ответил Билл.
— Жаль, — сказал доктор. — Тебе будет значительно легче, если ты научишься должным образом думать о грядущем.
— Послушай, приятель, — сказал Билл, — пересадка сознания означает, что меня больше не будет здесь и это означает, что я умру. Как же я могу чувствовать себя хорошо в ожидании всего этого?
— Рассматривай это как случайность, — сказал доктор.
— О чём ты говоришь? — завопил Билл.
— Всё, что произойдёт — случайность, — повторил доктор.
— Да? Тогда позволь этому парню использовать твой мозг вместо моего. С тобой тоже может произойти случайность.
— А, — сказал доктор, — для меня это не новость.
Даже Иллирия перестала так часто навещать его.
— Думаю, они подозревают меня в чём-то, — сказала она ему во время короткого посещения. — Они смотрели на меня взглядом Услады; понимаешь, что я имею в виду?
— Нет, не знаю, — ответил Билл с отчаянием в голосе, чувствуя ловушку всеми фибрами своей души.
— Всё время забываю, что ты не здесь родился, — сказала Иллирия. — Взглядом Услады мы называем многозначительный взгляд. Я знаю, ты готовишься к чему-то подлому и низкому, но я никому не говорила об этом, так как я сама образец подлости и низости.
— Там, откуда я прибыл, такого чувства нет, — сказал Билл.
— Нет? Как странно. В любом случае, я собираюсь исчезнуть на некоторое время. Но не волнуйся, я работаю над твоим делом.
— Поспеши, пока я ещё внутри этой головы, — сказал Билл.
С момента, когда он видел её, прошло несколько дней и ночей. Он не знал сколько именно, так как Тсурис похоже двигался вокруг своего солнца по произвольной траектории, в результате чего дни и ночи имели различную продолжительность. Некоторые дни тсурианцы называли Тигриными, а может Частокольными? Перевод был слегка затруднён. Это были те дни, когда солнце вставало и садилось каждый час, разделяя планету на жёлтые и чёрные полосы. Он решил рисовать на стене метки, отмечая каждый период света. Он не знал, зачем, но так всегда поступали заключённые в темницы парни из тех рассказов, которые он читал дома, зарывшись в стог сена за навозной кучей на родительской ферме на Фигеринадоне. Он попытался отслеживать систему, но когда собрался ставить следующую метку, обнаружил, что поместил свою метку близко к метке, уже бывшей на стене и которую он не заметил. Если, конечно, он только не пометил два световых периода и не запомнил это. Или по рассеянности дважды пометил один световой период. Чем больше он думал об этом, тем больше приходил к выводу, что постановка меток в заключении относилась к тем вещам, которые необходимо изучать в школе, прежде чем пытаться их использовать в полевых условиях. Так он решил. Здесь не было книг или газет, равно как и телевидения. К счастью, сбоку на трансляторе был маленький переключатель, позволявший ему менять режим с «Перевод» на «Разговор». Билл чувствовал себя глупо, делая это, но больше ему не с кем было поговорить.
— Привет, — сказал он.
— Здрово, — ответил транслятор. — Ак ты тут?
— Почему ты говоришь с дурацким акцентом? — спросил Билл.
— Потому что я транслятор, вот почему, приятель, — его голос звучал раздражительно. — Это фальсифицировало бы моё положение и мой образ, если бы я не вставлял в свою речь слова из других языков во время разговорной фазы.
— Достаточно тупой довод, — сказал Билл.
— Но не для меня, омерзительное дряблое немашинное существо! — гневно сказал транслятор.
— Не нужно обижаться, — проворчал Билл. Ответом ему было раздражительное механическое сопение и надолго воцарилась тишина. Затем Билл сказал: — Смотрел какие-либо хорошие фильмы в последнее время?
— Что? — спросил транслятор.
— Фильмы, — ответил Билл.
— Ты что, спятил? Я — крошечное транзисторное устройство, приютившееся у тебя справа под мышкой. Или на твоём ухе. Я не уверен. Как я могу смотреть фильмы?
— Я просто пытался пошутить, — извинился Билл.
— Нам не говорили о шутках, — пожаловался транслятор. — Ну всё, достаточно?
— Достаточно что?
— Поговорили.
— Нет, конечно нет! Я только начал.
— Но, видишь ли, я практически полностью исчерпал встроенную в меня возможность разговора. Я, конечно же, остаюсь твоим транслятором, но с большим сожалением вынужден сказать, что разговорный аспект наших отношений подошёл к концу. Все.
— Транслятор? — через несколько минут сказал Билл.
Из транслятора тишина.
— У тебя совсем не осталось слов? — спросил Билл.
— Только это, — ответил транслятор. И это было последнее слово, которое смог вытянуть из него Билл.
Вскоре после этого он услышал второй голос.
Второй голос посетил его той ночью, после ужина из засахаренных малиновых мозгов и тарелки чего-то, по вкусу напоминающего жареную цыплячью печёнку, но выглядевшего как оранжевые «колеса». Он читал этикетки на рубашках в свете лампы, называемой Слепой Филистимлянин, потому что она слабо освещала помещённые перед ней предметы. Он потянулся, зевая, когда позади него раздался голос:
— Слушай.
Билл резко вздрогнул и огляделся вокруг. В комнате с ним больше никого не было.
Как бы в подтверждение его осмотра, голос сказал:
— Нет, я не в комнате.
— А где же ты тогда?
— Трудно объяснить.
— Ну хотя бы попробуй.
— Нет, не сегодня.
— Ну и чего ты хочешь?
— Помочь тебе, Билл.
Билл слышал это и раньше. Это было всегда приятно слышать. Он присел на край ванны и снова оглядел комнату. Никого.
— Мне требуется некоторая помощь, — сказал Билл. — Можешь вытащить меня отсюда?
— Могу, — ответил голос, — если в точности сделаешь всё, что я скажу.
— И что же мне делать?
— Кое-что, что может выглядеть для тебя безумием. Но крайне важно, чтобы ты сделал это точно и уверенно.
— Так что же мне делать?
— Тебе это не понравится.
— Скажи или заткнись! — провизжал Билл. — Это не способствует укреплению моих нервов. Меня не волнует, понравится или нет, если это поможет мне выбраться отсюда. Теперь — говори!
— Билл, можешь похлопать одной рукой по голове, а другой одновременно погладить живот?
— Не думаю, — ответил Билл. Он попытался и у него ничего не вышло. — Видишь? Я был прав.
— Но ты можешь научиться, не так ли?
— Зачем?
— Потому что это — твой шанс выбраться из затруднительного положения. Твоё будущее существование с собственным разумом зависит от того, насколько точно ты сделаешь то, что я скажу тебе, когда я скажу тебе.
— Ну ладно, — произнёс Билл, не видя ничего лучшего, чем продолжать этот идиотизм, поскольку выбор был невелик. — Можешь сказать, кто ты?
— Не сейчас, — ответил голос.
— Ладно, — сказал Билл. — Думаю, есть причина?
— Да, но я не могу назвать тебе её. Сделаешь, как я сказал, Билл? Теперь тренируйся. Я вернусь.
И затем голос исчез.
* * *
На следующее утро в палату к Биллу пришла делегация тсурианских врачей. Двое из них имели знакомый сферический вид. Ещё один управлял чем-то, похожим на тело большой колли. Со множеством блох, которых он вычёсывал задней лапой. И последние двое когда-то могли быть чинжерами, так как это были ярко-зелёные ящерицы.
— Время для бассейна старой доброй протоплазмы, — бодрым голосом произнёс Др.Вескер. Это было его имя. — Я — Др.Вескер, — сказал он таким тоном, как будто Биллу было необходимо это знать. Тревога Билла не ослабла.
Эти тсурианские мужчины были докторами, о чём говорили длинные, свободного покроя белые халаты, и стетоскопы, щегольски торчащие из их карманов. Все они говорили на стандартном, классическом или тсурианском, так что транслятор Билла, который всё ещё оставался имплантированным у него под мышкой, безо всяких проблем справлялся с переводом. Одним из первых вопросов Билла был:
— Док, как мои дела?
— Прекрасненько, прекрасненько, — ответил доктор.