— Урок номер два, лапочка, — шепнул мне дед, ловко подхватывая под локоть. — Будь наглой. Хами, ори, обзывайся. Не показывай слабость и, тем более, слезы. Цверги такое не простят. Ты — княжна. Тебе можно всё. Как себя поставишь в первые дни, так и относиться к тебе будут.
— Зачем вы мне это говорите? — шмыгнула носом я.
— Ты — моя единственная внучка. Не хочу, чтобы тебя сожрали. Будь достойна своего статуса.
Наглой? Но меня всегда учили, что девочка должна быть нежной и покладистой! Должна слушаться старших, улыбаться, если плохо, заботиться о близких и еще терпеть. Придирки терпеть. Упрёки несправедливые терпеть. Боль в критические дни терпеть. Короче, по жизни должна. А цверги, оказывается, ценят наглость. Может, не так уж и плохо стать цвергом? Хотя, конечно, вот это маленькое условие про «замуж» всю картину портило. Не пошли бы вы, папаша, в то самое место, которое у вас облучению подверглось?
Нет, я в принципе не против выйти замуж и родить парочку детишек. Я совершенно обычная девушка с нормальной ориентацией. Но средневековье в нашем мире давно миновало, тем более гномы меня вообще не привлекали! Мне блондины всегда нравились! Высокие, утонченные, с длинными волосами: Трандуил там или Леголас, ну в крайнем случае — Джек Воробей, хоть он и не блондин. Зато с ним не соскучишься. Эти же карлики совершенно не в моем вкусе!
Ладно, Лиль, спокойно. Пока тебя не укладывают в постель с бородатым коротышкой, паниковать не нужно. Зато самое время выпустить наружу внутреннего зверя. Ну и что с того, что тигрицей ты себя никогда не ощущала? Скунс — тоже вполне себе боевая ипостась. В общем, хотели цверга? Будет вам цверг. Тем более, что дед, кажется, на моей стороне.
— Аллочка, пойдем, я покажу тебе ваши спальни, — папаша разливается соловьем, поглаживает мамину руку и глядит так масляно, что я догадываюсь: спальня у них будет совместной. Ну и прекрасно: в кои-то веки у меня своя комната будет, а то всю жизнь с мамой да с мамой. Я, конечно, маму люблю, но в нашем доме понятие «личное пространство относилось только к санузлу, да и то не всегда, потому что он был совместный. На троих, так сказать — меня, маму и кота.
И тут я остановилась как вкопанная и трагически заявила в пространство:
— Елки-палки, Тишка же! Мы ж кота дома оставили!
Мама остановилась тоже и посмотрела на меня с не меньшим ужасом:
— Тимофея бросать нельзя! Генрих!
На лице папаши отразилось легкое недоумение: он еще не знал, что сейчас будет локальный апокалипсис.
— Ну ты же вроде договорилась с соседкой, что шерстяную тварь будут кормить. Так чего еще-то надо?
— Я договорилась на четыре дня, — в голосе мамы слышатся металлические нотки главного бухгалтера.
— Ну вот.
— Не вот. Либо ты через четыре дня возвращаешь нас обратно…
— Либо?
— Либо забираешь сюда кота.
Ну мама! Какое разочарование, надо было без либо! Эх, не дожала.
— Зачем мне здесь кот? — не понял отец. — У нас собаки. Цверг-терьеры. Чтобы с крысами бороться.
— А зачем тебе здесь я? — задала резонный вопрос матушка. — Ты уж выбирай: или я в придачу с котом, или я в придачу с ежедневными скандалами. Я могу, ты знаешь.
— Ладно, — буркнул отец нехотя. — Будет тебе кот.
4. Княжеский бастард
А комнаты у гномов маленькие. Я-то, наглядевшись на огромный зал, куда меня забросило, надеялась на что-то монументальное. А оказалось — склепы. Каменные стены, небольшие кроватки — почти детские, ниши для одежды в стенах, окон, конечно, нет. Ортопедическим матрасом меня тоже не обеспечили, хотя, казалось бы — папахен со своим секстантом мог бы и приволочь что-то более полезное, нежели не первой свежести библиотекаршу.
Мне не понравилось. Хочу домой на свой диван. Там у меня потолки 2,40 и восемнадцать квадратов. А еще телевизор, шкаф и комод. Здесь же метраж два на три и до потолка я достаю, если на носочки встану. Это что, княжеские хоромы что ли?
Наверное, будь я чуточку увереннее в себе, я бы устроила скандал, но сейчас просто закинула в нишу свой рюкзак, села на жёсткий, кажется, набитый соломой матрас и заплакала.
Может, я и не красавица, и умом особым не отличаюсь, но зачем уж так-то? Вселенная, когда я говорила, что хуже быть уже не может, я не это имела в виду, честно! Я рассчитывала на повышение зарплаты или, если уж совсем честно, на какого-нибудь парня, которому я понравлюсь. Вроде Игоря Матвеева. Такого высокого, тощего и со светлыми волосами, стянутыми в хвост. Понимаешь, Вселенная, я, когда ныла, как бы намекала, что неплохо бы в мою жизнь отсыпать немного плюшек, а не просила доказательств, что хуже ещё как бывает!
Погодите, а ванная тут есть? Или туалет? Пожалуйста, только не говорите мне, что вон та металлическая штука с крышкой — это ночной горшок!
Отсутствие туалета меня добило. Я по-настоящему разозлилась. И стоило мне на что-то рассчитывать? Да я папахена этим горшком прикончу и стану наследницей прямо сейчас! И уж тогда либо до секстанта доберусь, либо комнату себе нормальную потребую!
Я схватила злосчастную посудину, выбежала в коридор, озираясь и зло утирая слезы.
— Княжна? — робким басом окликнула меня какая-то массивная гномка. — Что-то хотели?
— Да. Мне срочно нужен Генрих.
— А… он в зале для совещаний…
— Показывай дорогу!
— Не положено женщинам…
Я взяла горшок в одну руку, а крышку в другую, и сделала красивый громкий "блямс". Потом ещё раз. Девица (мне показалось, что она довольно юная) зажала уши и вся съежилась. Как там дед говорил — нужно быть наглой? Да я всю жизнь мечтала! Сейчас я буду!
— Дорогу!
— Я провожу!
До зала было недалеко. И не зал вовсе, а цирк какой-то. Сидят четыре ряда гномов на полукруглых ступеньках. Слушают, что вещает их князь. Кафедры только не хватает, стоять Генриху неудобно, он опирается на рукоять гигантского молота и переминается сбоку на бок. Все оборачиваются и хмурят брови, когда я вхожу в зал армейским широким шагом.
— Лиля, сюда нельзя, — пытается воззвать к моему разуму папаша.
— Да мне плевать, — хамски отвечаю я и тыкаю ему под нос горшок. — Это что?
— Это ночная ваза, — осторожно сообщает гном, на всякий случай отстраняясь.
— У тебя я единственная дочь?
— Ну… да.
— Запасные дети есть?
— Нет.
— Тогда какого хрена ЭТО стоит в моей комнате?
— А что, цвет не нравится? — пытается юморить папаша.
Но я училась в группе с двадцатью парнями разной степени сообразительности и к юмору, даже самому низкопробному, привычная.
— Почему у меня в покоях нет личной ванной комнаты? — рычу я. — Я тебе дочь или котёнок с помойки? Я не собираюсь жить в кладовке! Либо я у тебя княжна, либо отрекаюсь от всех родственных связей!
Судя по отпавшей челюсти князя и мёртвой тишине вокруг, я сказала что-то крамольное. Папаша начал багроветь так стремительно, что я испугалась за его самочувствие. На всякий случай я огляделась в поисках аптечки. Наткнулась на взгляд деда, который мне подмигнул и показал большой палец. Надо же, я уже начала различать этих аксакалов!
— Чего ты хочешь, дочь? — прошипел Генрих.
— Нормальную комнату! С нормальной мебелью! И с личной уборной! Заметь, служанок всяких не прошу, драгоценностей всяких тоже… пока. Просто помещение согласно статусу. Вот.
— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы тебе подготовили покои моей второй жены.
— Ладно. Что-о-о? Второй? А сколько у тебя жен?
— Две… было.
— А не-жен? — догадалась спросить я.
— Ну… не твоё дело!
— Ясно. Мама спросит. Так что насчёт комнаты? И пира, ты мне говорил, что будет пир.
— Я не говорил!
Я посмотрела на деда, дождалась его кивка и рявкнула (отчего-то тоже басом):
— А что, жену ты не уважаешь? И выпить за её здоровье не хочешь? И кубок твои воины… или кто там у тебя… в честь твоих женщин не поднимут? Воины… в смысле, о, мудрые цверги, разве ваш князь не должен это… открыть свои погреба и устроить праздник?
