– Факелом его, факелом!..
– По мордЮм его, по мордЮм!..
– Осторожно!..
– Погоди, я меч тут где-то видел!..
– Ищи скорее!.. Хвост дернулся вверх и вперед…
– Ага!.. Вон о-о-о-а-а-а-а!!!..
– Барсюк!!!..
– ..а-а-а-ах… Барсюк?!
Ивана словно пружиной подкинуло и, не соображая, что делает, он изо всех оставшихся сил повис на удаляющемся на добивание пухлого отважного министра коммерции хвосте.
Ощущение было такое, словно он обнял ершик для мытья очень грязных бутылок. Не исключено, что из-под смолы.
– Эй, ты! Вернись! Немедленно! Я здесь! Ты!.. Глупое животное!.. Ископаемое!.. Атавизм!.. Интересно, как можно пообидней обозвать саблезубого тигра?
– Матрас! С зубочистками!
Обиделся тигр, или побоялся за свою кошачью красу, но хвост в руке Ивана рванулся, и царевич оказался на четвереньках, нос к носу с ископаемым атавизмом и его полуметровыми зубами из нержавейки. Царевич попятился. В спину ему уперлась твердая холодная стена. Панический взгляд направо, налево…
– Р-р-р-р-р-р-р-а-а-а… А-а-а, пропади земля и небо!..
И Иванушка обеими руками оттолкнулся от холодного свинцового носа гигантской кошки и метнулся туда, куда в последний раз глянули его глаза – в неровную темную дыру слева.
Стальные зубы тигра лязгнули – ровно капкан слоновый сомкнулся – в районе левой пятки царевича, отхватывая каблук и половину увязавшейся за ним подметки. Иван отчаянно рванулся, оттолкнулся свободной ногой и локтями, ввинчиваясь в узкий, негостеприимно чернеющий лаз, тигр – вслед…
И внезапно тесный проход за спиной лукоморца наполнился отчаянным ревом и воем, вдребезги разбивающим барабанные перепонки и заставляющим мелкие камушки, пыль и песок грязным, скрипящим на зубах дождем посыпаться с потолка.
Царевич экстренно утроил усилия и ускоренно прополз еще несколько метров, пару раз едва не пробив стену загибающегося колесом коридора лбом, как вдруг почувствовал – шестым ли чувством, задним ли умом – что сзади него пустота. Бестигринное пространство.
Не веря своей догадке, он прополз еще метра два, насторожено застыл, готовый стартовать в любое мгновение… Ничего.
Тогда он попробовал оглянуться, экспериментальным путем обнаружил, что ширина лаза не превышает ширину человеческого тела, с трудом развернулся, добавив к прежнему сотрясению мозга несколько шишек и синяков, и с леденящим восторгом узрел метрах в семи от себя исполинскую кошачью голову и часть мускулистой лохматой груди. Без всего остального.
Голова оглядела изменившую курс жертву злобным белесым взглядом, оскалилась и громоподобно зарычала.
Откуда-то издалека, снаружи, там, где, теоретически, оставался остальной тигр, донеся яростный скрежет стальных когтей о неподатливый камень. Дыхание Ивана перехватило от радости. Застрял, голубчик!
В слабом серебристом свете жесткой звериной шерсти Иванушка пошарил сначала на полу, потом, не найдя искомого, обратился к стенам, и, наконец, нашел под низким нависающим потолком, расшатал и взвесил в руке тяжелый камень размером с человеческую голову. А вот теперь мы поговорим в спокойной атмосфере взаимопонимания.
Не выпуская из рук свое оружие возмездия, он неуклюже, обдирая локти и коленки, подполз почти вплотную к бессильно рычащей и скалящейся башке, прицелился, замахнулся… И опустил камень, чувствуя себя последним идиотом. Не могу. Жалко.
Иванушка вздохнул, отшвырнул в сторону бесполезную каменюку, уселся по-тамамски, скрестив ноги, и подпер, поморщившись, ободранную щеку кулаком.
– Ну, и чего с тобой делать будем, полосатый? – уныло поинтересовался он у тигра.
Но тот, если даже и имел на этот счет какие-нибудь соображения, ничего не сказал, лишь неприязненно что-то прорычал, сверкнув плотоядно серебристым глазом и продемонстрировав все четыре десятка зубов, размером от перочинного ножичка до армейского меча.
– Ушел бы ты по-хорошему куда, что ли… – грустно вздохнул Иванушка, любуясь помимо воли мощной серебряной кошкой. – Или уснул крепко, чтобы мужики тебя отсюда вытащить могли… Или… или… Или!!!
– Ай!..
Набив еще одну шишку и почти вывихнув плечо, царевич ухитрился извернуться и засунул руку в карман штанов, нащупывая конфискованный у лукоморской дружины королевича Кыся мешочек с наговоренной солью.
Зубами и ногтями Иванушка быстро развязал белый полотняный узелок размером с грецкий орех и вытряхнул на ладонь горку крупных грязно-белых кристаллов.
Плененная кошка впилась в нее глазами и низко, почти в инфракрасном диапазоне, предупреждающе зарычала сквозь стиснутые челюсти.
– Не шуми, не шуми, – ободряюще кивнул зверю Иван. – Я понимаю, что ты предпочел бы меня, и без соли, но кому сейчас легко? Ну-ка, будь хорошей кисой, открывай ротик… А-а-а-а…
Идея быть хорошей кисой поразила саблезубого до глубины его полосатой души, перевернула его мировоззрение и принципы, и от неожиданности и новизны концепции он подавился своим рыком, вытаращил глаза и на несколько секунд распахнул пасть… Через пять минут тигр уже пытался вылизать лицо и руки Ивана.
Через десять минут бригада министров совместными усилиями кое-как вытянула благодушно жмурящегося хищника за задние лапы и хвост из лаза, и еще столько же отбивалась от его неуклюжих, но искренних заигрываний и попыток умыть всех своим шершавым как терка языком.
Пока постольцы общались с фауной подземелий, царевич с факелом придирчиво осмотрел широкий коридор, возникший слева от них: пол его был гладкий и ровный, но всё время шел под уклон – сначала мягко, почти незаметно, но очень скоро резко, как горка, проваливался вниз и терялся во тьме. Пол же клаустрофобического лаза, в который его загнал тигр, хоть и неровный, плавно тянулся кверху.
Это и оказалось решающим в выборе дальнейшего маршрута. И с одобрения абсолютного большинства Временное правительство страны Костей попрощалось с лениво валяющейся на спине с поджатыми лапами и упоенно мурлыкающей гигантской кошкой, встало на четвереньки и поползло к свободе.
И никто не услышал, как у них за согбенными спинами бестелесный голос гневно прорычал: «Колдовство!.. Жульничество!.. Все они такие, я же говорил!..»
* * *
– …И что с ними случилось дальше, деда? – потянула за рукав остановившегося перевести дыхание и хлебнуть водички из кувшина старика Воронья.
Голуб крякнул, утер усы подолом длинной застиранной рубахи, погладил девчушку по черным волосам ежиком и неторопливо, поставленным тоном и голосом опытного сказителя продолжил:
– Поглядел тут наш парнишка – и обомлел. У стены у самой чудовище огромное лежит, спит. Само вроде кошки, только ростом с медведя, в темноте серебряным светом светится, и зубы у него из пасти торчат стальные – что твои мечи. Слева от него коридор вниз идет, широкий, хоть на коне проезжай, а справа, вверх, поуже. Зверю в него не протиснуться, а человеку – самое то, хоть и на карачках. Только мимо зверя просто так не пройти. «С сухариками чай мои девчонки попьют, неча зубы сластями портить», – махнул тогда рукой рудокоп, достал серебряную монету и бросил ее в широкий коридор. Зазвенела она, запела, обратилась человеком и помчалась под укос… Вскочил зверь невиданный – и за ней бросился. А они с приятелем зря не мешкали – в узкий коридорчик нырнули, и были таковы…
– А откуда рудокоп знал, что туда, под уклон, надо монету бросить, что она человеком обернется, и что чудище за ней погонится, а не на него скокнет? – недоуменно захлопал длинными черными, словно припорошенными угольной пылью ресницами Крысик.
– Так, наверное, его мастера надоумили, – тут же нашел ответ Кысь, и в поисках подтверждения своей версии перевел взгляд на старика.
– Да уж не иначе, Кысь, не иначе, – степенно согласился Голуб, поднял руку ко рту, скрывая зевок, огладил старательно пегую бороденку и продолжил:
– Ну, так вот, ребятушки. Проползли они немного, потом коридор, слышь-ко, расширился, и повыше стал, так, что человеку в рост идти можно и за макушку, что она на потолке останется, не беспокоиться. И все вверх он поднимался, и вверх, и вверх… Повеселели тут наши друзья – коли ход всё кверху идет, так уж наверняка скоро их на Белый Свет выведет! И вот идут они дальше-идут, и вдруг – ух ты, ах ты! В конце коридора вдруг арка как по волшебству возникла, а из нее бьет-слепит свет дневной, настоящий, не свечной, не факельный! Обрадели приятели – слов нет! Кинулись бежать. Немного им оставалось уже, и вдруг видят: из свода тоей арки появилась плита медная и спускаться начала. Того и гляди, перегородит выход наглухо, и оставаться им в горИ век вековать!..
* * *
– Она закрывается!!!..
– Быстрей, быстрей!!!..
– Торопись, Коротча!!!..
– Ведро… тяжелое… собака…
