— Народная Республика Улицы Паточной Шахты! — гордо заявил Редж. — Мы формируем правительство!
— О, прекрасно, — вздохнул Ваймс. — Еще одно. Как раз то, что нужно. Теперь, кто-нибудь из вас знает, где мои чертовы баррикады?
— Драсьте, мистер Киль, — раздался клейкий голос.
Он опустил взгляд. Там, все еще в своем большом плаще и теперь еще и в огромном шлеме, стоял Шнобби Шноббс.
— Как ты здесь оказался, Шнобби?
— Моя мама говорит, что я пронырливый, — ухмыльнулся Шнобби. Рукав, сложившись гармошкой, поднялся к голове беспризорника, и Ваймс понял, что где-то там это означало приветствие.
— Она права, — согласился Ваймс. — Так где…
— Я теперь констебль, сержант, — сообщил Шнобби. — Так сказал мистер Колон. Он дал мне шлем, и я вырезал себе значок из, из… что это, такое, из воска, вроде свечи, но есть нельзя?
— Мыло, Шнобби. Запомни это слово.
— Точно. А потом я вырежу…
— Где сейчас баррикады, Шнобби?
— Это будет стоить…
— Я твой сержант, Шнобби. Больше финансовые отношения нас не связывают. Скажи мне, где эти чертовы баррикады!
— Эм… наверно, около Короткой улицы, сержант. Все несколько… метафорически.
Майор Клайв Маунтджой-Стэндфаст невидяще уставился на карту, лежавшую перед ним, и пытался найти хоть какое-нибудь утешение. Сегодня он был главным полевым офицером. Командующие отбыли во дворец на какой-то прием или что-то вроде того. И он остался за главного.
Ваймс признавал, что в городских войсках есть несколько неглупых офицеров. Следует учесть, что с продвижением по службе их оставалось все меньше, но по случайности или предопределению каждой армии, в качестве рабочих лошадок на пыльных должностях, необходимы люди, которые могут убеждать, и составлять списки, и организовывать доставку провизии и оснащения, и, в общем-то, имеющие более семи пядей во лбу. Именно они управляли делами, предоставляя командующему офицеру возможность сосредоточиться на более высоких материях.
Майор и в самом деле не был глупцом, хотя и казался таковым. Он был идеалистом и считал своих людей «отличными парнями», хотя и бывали доказательства к обратному, и в целом, делал все, что мог, с оказавшейся в его распоряжении умеренной сообразительностью. Еще мальчишкой он читал книги о великих военных кампаниях и с патриотической гордостью смотрел на картины знаменитых кавалерийских сражений и славных побед. Когда же он сам стал участвовать в них, его почти шокировало, что художники не уделяли никакого внимания кишкам. Может, это у них не слишком хорошо получались.
Майор ненавидел карты. Эта была картой города. Черт возьми, город не место для кавалерии! Конечно же, происходили несчастные случаи. И три из них со смертельным исходом. Даже кавалерийский шлем не слишком-то защищает от брошенного булыжника. А у Сестричек Долли солдата стащили с лошади и, прямо говоря, затоптали до смерти. И эта ужасная трагедия была, к несчастью, неизбежна, когда эти дураки решили использовать кавалерию в городе, с таким количеством переулков.
Разумеется, майор не думал о своих командирах, как о дураках, иначе это означало бы, что все, кто подчиняется им, так же являются дураками. Он предпочитал термин «неразумны», и использование этого слова беспокоило его.
Что же до остальных несчастных случаев, в результате трех из них люди потеряли сознание, врезавшись в магазинную вывеску, преследуя… ну, людей, потому как, во всей этой темноте и дыме, кто может сказать, где истинный враг? Эти идиоты, по всей видимости, считали, что враг это тот, кто бежит прочь. И они оказывались более удачливыми идиотами, потому что люди, направлявшие своих лошадей в темные переулки, которые петляли так и эдак и становились все уже и уже, и вдруг понимавшие, что стало слишком тихо, и что их лошадь уже не может развернуться, ну, тогда они узнавали, насколько быстро может бежать человек в кавалерийских сапогах.
Он пересмотрел отчеты. Сломанные кости, синяки, один человек пострадал от «дружеского удара» саблей своего же товарища…
Он бросил взгляд на капитана Тома Пререка из легкого пехотного полка лорда Селачия, который поднял глаза от собственных бумаг и слабо улыбнулся. Они вместе учились в школе, и Пререк, насколько понимал майор, был гораздо сообразительнее него самого.
— Ну и как это тебе, Том? — спросил майор.
— Мы потеряли около восьмидесяти человек, — ответил капитан.
— Что? Это ужасно!
— Ну, на сколько мне известно, около шестидесяти из них дезертировали. В такой сумятице то и дело так бывает. Некоторые, наверное, заскочили домой проведать дорогую матушку.
— А, дезертиры. У нас тоже. В кавалерии! Как бы ты назвал человека, который бросает свою лошадь?
— Пехотинцем? Что же до остальных, ну, полагаю, лишь шесть или семь погибли от рук врагов. К примеру, троих закололи в переулке.
— По мне, так это определенно действия врагов.
— Да, Клайв. Но ты родился в Щеботане.
— Только потому, что моя мать гостила у своей тетки, а карета опаздывала! — краснея, запротестовал майор. — Если ты разрежешь меня пополам, то увидишь, что на сердце у меня написано «Анк-Морпорк»!
— Правда? Что ж, будем надеяться, до этого не дойдет, — произнес Том. — В любом случае, убийство в переулке всего лишь часть жизни большого города.
— Но они же были вооружены! Мечи, шлемы…
— Ценные трофеи, Клайв.
— Но я думал, что Городская Стража разобралась с бандами…
Том взглянул на своего друга поверх бумаг.
— Ты предлагаешь просить поддержки у полиции? В любом случае, ее теперь уже нет. Некоторые стражники присоединились к нам, как будто это что-то даст, а остальные либо избиты, либо сбежали…
— Опять дезертиры?
— Честно говоря, Клайв, все торопятся подальше отсюда, так что к завтрашнему утру нам будет довольно одиноко.
Мужчины замолчали, когда капрал принес новые сообщения. Они мрачно пролистали бумаги.
— Ну, по крайней мере, все затихло, — сказал майор.
— Ужинать пора, — объяснил капитан.
Майор всплеснул руками.
— Это не война! Человек бросает камень, заворачивает за угол и вновь превращается в добропорядочного гражданина! Нет никаких правил!
Капитан кивнул. Ничему подобному их не учили. Они изучали карты и кампании, с широкими равнинами и случайными возвышенностями, которые необходимо было захватить. Города должно либо осаждать, либо защищать. Они не должны были сражаться внутри них. Здесь невозможно смотреть, невозможно сгруппироваться, невозможно маневрировать, и вы всегда оказывались против людей, которые знали здесь все, как собственную кухню. И вам совершенно не хотелось сражаться с врагом без униформы.
— Где твой лорд? — спросил капитан.
— Отправился на бал, как и твой.
— А могу я спросить, какие приказы он тебе отдал?
— Сказал, что я должен делать все, что сочту нужным, дабы осуществить наши истинные замыслы.
— Он записал это?
— Нет.
— Жаль. Мой тоже.
Они обменялись взглядами, а потом Пререк сказал:
— Ну… сейчас ведь нет действительных волнений. Как таковых. Мой отец говорил, что все это было в его время. Он говорил, что лучше всего держать все в секрете. Булыжников не так уж много, говорил он.
— Уже почти десять, — произнес майор. — Люди ведь скоро пойдут спать, а?
Выражение их лиц излучало великую надежду, что все и вправду успокоилось. Никто в здравом уме не хочет оказаться в ситуации, когда от него ожидают, что он сделает все, что сочтет наилучшим.
— Ну, Клайв, если… — начал капитан.
Снаружи послышался шум, а потом в палатку вошел человек. Он весь был в крови и копоти. На его лице, там, где по ужасной грязи струился пот, проглядывали розоватые полосы. Из-за его спины виднелся арбалет, а на груди висела перевязь с ножами.
И он был явно безумен. Майору был знаком подобный взгляд. Слишком яркие глаза, ухмылка — слишком застывшая.
— Итак, — произнес он, снимая с правой руки медный кастет. — Жаль вашего часового, джентльмены, но он не хотел меня впускать, даже когда я назвал пароль. Вы здесь главные?
— Кто ты такой, черт возьми? — спросил майор, поднимаясь на ноги.
Человека, казалось, это не впечатлило.
— Карцер. Сержант Карцер, — ответил он.
— Сержант? В таком случае…
— С Цепной улицы, — добавил Карцер.
Теперь майор заколебался. Оба солдата знали о Неназываемых, хотя, если бы их спросили, они бы наверняка так и не смогли внятно рассказать, что же именно они знают. Неназываемые работали тайно, за кулисами. Они были чем-то большим, нежели просто стражниками. Они отчитывались исключительно перед патрицием; у них была полная свобода действий. С ними не связывались. Они не из тех, с кем стоило бы пересекаться. И не важно, что этот человек всего лишь сержант. Он из Неназываемых.
