Ознакомительная версия.
Оказание медицинской помощи было завершено. Пациентов сложили в огромные плетеные корзины и унесли. Судья поставил меня и капитана команды чертей в центре поля и объявил штрафной удар. Вместо мяча судья достал из-под мантии пушечное ядро и передал его черту. Тот схватил ядро, зарычал, размахнулся, и со всей силы метнул его прямо мне в грудь. Засвистел разрываемый снарядом воздух, трибуны взревели. Я видел, как ядро покраснело, раскалившись от скорости.
Теперь настала моя очередь. Неуловимое движение руки – и ядро превратилось в теннисный мячик. Мы с чертом находились на центральном корте стадиона Уэмбли. Я слегка отклонился вправо и нанес блестящий удар с лета. Мячик перелетел через сетку и приземлился на другой половине корта. Застигнутый врасплох черт все же успел добежать и отбить мяч невысокой свечой. Я вышел вперед к сетке. Не дожидаясь, пока мяч опустится, я поднял ракетку и исполнил классический удар над головой. Мяч с бешеной скоростью приземлился на половине черта и, не отскакивая, ушел под землю. Трибуны зааплодировали. Возмущенный черт отправился к судейской вышке и, усиленно жестикулируя, начал что-то объяснять судье. Судья отрицательно покачал головой и жестом показал, что сейчас моя подача. Из-за моей спины выскочил чертенок и вручил мне новый мяч. Я подбросил мяч, размахнулся, сделал ракеткой «петлю», как учили в спортивной секции, и ударил. Мяч удачно приземлился в угол квадрата, но черт угадал направление удара и был готов к приему подачи. Он радостно зарычал и нанес свой удар по мячу…
Раздался вой реактивного двигателя. Прямо на меня надвигалась ракета. Я взял штурвал на себя и выполнил маневр ухода. Пятикратная перегрузка вдавила меня в кресло, в глазах потемнело, затрещали суставы, заныли уставшие сухожилия, мышцы сбились в комок. Я выровнял самолет и развернулся для нового захода на цель. Двигатель, выведенный на максимальные обороты, ревел как сумасшедший. Болельщики на трибунах разошлись окончательно. Они запускали в воздух воздушные шары и дирижабли с нарисованными на них рекламными слоганами стиральных порошков и лозунгами «Мы победим!». Обогнув один из таких шаров, я увидел, как на меня стремительно надвигается самолет противника. Мы шли навстречу друг другу. Я беспрерывно жал на гашетку пулеметов, залпом выпуская бортовые ракеты. Но снаряды проходили мимо, и самолеты неумолимо сближались. В последний момент, избегая лобового столкновения, мы попытались разойтись. Крыло вражеского самолета снесло фонарь моей кабины и врезалось мне в нижнюю челюсть.
Я устоял после удара. Сделав нырок, вошел в клинч и попытался восстановить дыхание. Судья развел нас и скомандовал продолжать бой. Я с трудом дышал, перед глазами плавали красные круги. В тесном зале набилось огромное количество зрителей. Черти оглушительно топали и свистели. Ангелы были по-прежнему одеты в свои белые балахоны, но теперь вместо нимбов на головах у них были одинаковые черные котелки. Почти все непрерывно курили огромные сигары, и над рингом висела сиреневая мгла. Воздух казался почти осязаемым, кислорода в нем для моих измученных легких не хватало. Мой противник был не в лучшем состоянии. Ему здорово досталось. Под левым глазом у него наливался краснотой огромный синяк, одного рога на голове не хватало, хвост был наполовину оторван. Лапами в перчатках он отчаянно молотил воздух перед собой, окончательно потеряв способность ориентироваться. На плохо слушающихся ногах я пошел вперед. Я легко ушел от удара левой, проскользнул под его правой лапой и, очутившись перед открытым противником, нанес последний, окончательный удар снизу в челюсть. Удачно проведенный апперкот приподнял черта в воздух. Затем он грохнулся всем телом на настил. Судья отодвинул меня и стал считать, выбрасывая руку с раскрытыми пальцами перед лицом черта, который все равно ничего не видел и не слышал. После счета «десять» раздался гонг. Трибуны заревели. Ничего не видя вокруг себя, почти теряя сознание, я наугад побрел в свой угол и упал на подставленный табурет. Я облокотился на канаты и откинул назад голову. В глазах окончательно потемнело, шум трибун слился в монотонное жужжание. Я почувствовал, как кто-то положил холодную влажную губку на мой пылающий лоб…
Со мною происходит нечто ужасное…
Доброе что-то – такой страх! -
что-то доброе проснулось в моей душе.
(Е. Шварц, Обыкновенное чудо)
Я открыл глаза. Я сидел, откинувшись на спинку дивана, в небольшой, типично израильской гостиной. Надо мной склонилась интересная молодая женщина. Она вытирала мне лоб мокрой губкой. Женщина казалась мне смутно знакомой, но я никак не мог вспомнить, где мог ее видеть. В голове еще перекатывались волны криков чертей-болельщиков.
– Где я? – не придумав ничего лучше, осведомился я.
– Ну, слава богу, очухался, – облегченно вздохнула женщина. – Ты знаешь, мне сестра говорила, что если человек потерял сознание, а потом вернулся в себя и спросил «где я?», то значит с ним все в порядке.
– А разве спрашивают что-то еще? – автоматически спросил я. Какая-то зараза, сидящая во мне, иногда заставляет меня выдавать подобную чушь в самое неподходящее время. Однако неизвестная собеседница всерьез задумалась над моим вопросом. Затем рассмеялась, прижалась ко мне и поцеловала:
– Опять прикалываешься, да? Ой, я так испугалась! Ты сидел со мной рядом, мы смотрели телевизор, вдруг ты побледнел, откинулся на спину и потерял сознание. Я тебя и по щекам била, и водой брызгала, думала уже скорую вызывать…
– Не надо скорую, я в порядке, – мужественно пробормотал я, чувствуя, однако, что все еще нахожусь на грани возвращения в обморок. – А что ты сейчас говорила про воду?
В руках у моей спасительницы появился стакан воды со льдом. Я взял его и, не торопясь, выпил. Ледяная вода произвела свое обычное лечебное действие. Я почувствовал, что прихожу в себя. В голове еще кружились смутные воспоминания о чертях и ангелах, там были и Ад, и Рай, и что-то еще. Однако мысли быстро таяли, как тает утренний сон после внезапного пробуждения. Казалось, еще мгновение назад он был такой ясный и осязаемый, он был вокруг, он был реальностью, и вдруг он рассеивается на глазах, и ты не успеваешь ухватиться за него, как он исчезает без следа. Остается только ощущение, что был сон, а потом и оно проходит. Так случилось и с моей памятью. Примерно с минуту я сидел и наблюдал, как в моей голове кружился дикий хоровод из событий прошедшей недели.
Затем мысли стали путаться, яркая поначалу картинка стала тускнеть, таять, все завертелось в огромном водовороте, втянулось в гигантскую воронку и исчезло. Я сидел, пытаясь понять, вспомнить что-то очень важное, – то, что я только что знал и помнил. Но память отказывалась подчиниться. В голове образовалась странная пустота, которая стремительно заполнялась новыми воспоминаниями. Я уже не удивлялся тому, где нахожусь. Женщина рядом со мной была не просто чем-то мне знакома, – это была Ира, моя любимая Иришка, и это был ее дом в Тель-Авиве, и я жил в нем уже целую неделю, и собирался с удовольствием жить там и дальше, хотя скоро мы купим себе что-нибудь поприличнее.
Память восстанавливалась частями, но главное я уже знал. Поэтому я наклонился, поцеловал озабоченную Иришкину мордочку, попросил больше обо мне не беспокоиться и дать мне еще пару минут, чтобы окончательно прийти в себя. А сам закрыл глаза, откинулся на спинку дивана, расслабился и стал приводить в порядок свои воспоминания. Вспоминалось медленно, как будто я читал книгу или смотрел кино. Книга оказалась настолько интересной и приятной, что я не спешил перелистывать страницы, а как бы заново проживал каждый эпизод.
Постепенно я вспомнил все события прошедшей недели. После того, как я сообщил жене и теще об увольнении, и мы так славно побеседовали, я вернулся в свой кабинет. Решение пришло быстро. Даже удивительно, почему я так долго ждал. Я взял телефон и набрал номер отдела кадров своей бывшей работы. Ответила мне все та же импозантная женщина. Вначале она говорила очень сухо и настороженно, боясь, что я начну что-то выяснять или требовать. Узнав суть моей просьбы, она смягчилась настолько, что без дополнительных просьб выдала мне все информацию, которую я у нее попросил. Она даже добавила, что, вообще-то, такие данные разглашать не положено, но она меня понимает. К концу разговора мы расстались почти друзьями.
Информацию мне нужна была, действительно, не самая секретная. Я просто попросил дать мне домашний адрес бывшей сотрудницы Ирины Свердловой, той самой Иришки, с которой я ходил обедать на работе, и которую уволили вместе со мной. Адрес меня удивил: оказалось, что Ира жила в Тель-Авиве. Теперь мне стала понятна причина истерики, случившейся с ней во время увольнения. Девчонка ездила каждый день из Тель-Авива на работу в промзону под Иерусалимом, а это – минимум пара часов в одну сторону.
Ознакомительная версия.
