Архимед говорил, что если бы ему дали достаточно длинный рычаг и на что опереться, он мог бы перевернуть Землю.
Он вполне мог опереться на мистера Янга.
Дверь машины открылась и из нее показался мистер Янг.
– Что здесь происходит? – спросил он. – Адам! Адам!!!
Но ЭТИ уже во всю прыть мчались к воротам.
Мистер Янг посмотрел на всех оставшихся, которые потеряли дар речи. К счастью, Кроули и Азирафелю хватило самообладания, чтобы сложить крылья.
– Что он натворил на этот раз? – вздохнул он, в общем-то не ожидая ответа. – Куда делся этот мальчишка? Адам! Вернись сию же минуту!
Адам редко делал то, чего хотелось его отцу.
* * *
Сержант Томас А. Дейзенбургер открыл глаза в странном месте. Самым странным было то, насколько это место было ему знакомо. На стене висела его фотография из выпускного альбома и маленький звездно-полосатый флажок привычно торчал в кружке на столе, рядом с зубной щеткой. Даже плюшевый мишка в армейской форме сидел, где обычно. Полуденное солнце било в окно его спальни.
Пахло яблочным пирогом. Вот чего ему больше всего не хватало вечером в субботу, вдали от дома.
Он спустился вниз.
Матушка как раз вынимала из духовки огромный яблочный пирог, чтобы остыл.
– Привет, Томми, – сказала она. – Я думала, ты в Англии.
– Да, мам, по соответствующим уставным положениям я в данный момент расквартирован в Англии, мам, во имя защиты завоеваний демократии, мам, сэр, – доложил сержант Томас А. Дейзенбургер.
– Ну и хорошо, сынок, – сказала матушка. – Папа пошел в «Большой луг» с Честером и Тедом. Они будут рады тебя видеть.
Сержант Томас А. Дейзенбургер кивнул.
Он снял каску армейского образца и куртку армейского образца и закатал рукава рубашки армейского образца. На какое-то мгновение вид у него стал более задумчивым, чем когда-либо в жизни. Отчасти его мысли были связаны с яблочным пирогом.
– Мам, в том случае, если какое-либо лицо выразит намерение наладить и осуществить связь с сержантом Томасом А. Дейзенбургером посредством каналов телефонной связи, мам, сэр, таковое лицо…
– Что-что, Томми?
Том Дейзенбургер повесил автомат на стену, рядом со старой отцовской винтовкой.
– Я говорю, мам, если кто позвонит, я пошел в «Большой луг» к папе, Честеру и Теду.
* * *
К воротам авиабазы медленно подъехал фургончик и остановился. Часовой, заступивший на пост в полночь, выглянул из окошечка, проверил документы водителя и открыл ворота.
Фургончик завилял по бетонным дорожкам.
Он остановился на пустой посадочной полосе, неподалеку от двух мужчин, которые сидели там с бутылкой вина. Один из них был в темных очках. Странно, но никто вокруг не обращал на них ни малейшего внимания.
– Так ты считаешь, – спросил Кроули, – что Он все это так и запланировал? С самого начала?
Азирафель аккуратно вытер горлышко бутылки и вернул ее.
– Мог, – кивнул он. – Вполне. Можно ведь и Его самого спросить, я думаю.
Кроули пожал плечами:
– Насколько я помню (а мы, в общем-то, никогда не были настолько близки, чтобы вести долгие беседы) Он не особенно любил давать прямые ответы. На самом деле, на самом деле Он вообще никогда не давал ответа. Просто улыбался, как будто знает что-то, чего не знаешь ты.
– И это, разумеется, правильно, – заметил ангел. – Иначе какой смысл?
Они помолчали, задумчиво глядя вдаль, словно вспоминая что-то, о чем ни тот, ни другой давно уже не вспоминали.
Из фургончика вылез водитель. В руках у него были картонная коробка и пара длинных щипцов.
Прямо на бетоне лежали корона из тусклого металла и небольшие весы. Водитель поднял их щипцами и аккуратно уложил в коробку.
Потом он подошел к мужчинам с бутылкой.
– Извините, господа, – сказал он, – тут где-то еще вроде как меч должен быть, или, то есть, здесь вот так говорится, и я подумал…
Азирафель смущенно огляделся вокруг, потом, в некотором недоумении, встал и обнаружил, что уже не меньше часа сидит прямо на мече. Он нагнулся и поднял его.
– Извините, – сказал он и положил меч в коробку.
Водитель поправил кепку с эмблемой «Интернешнл Экспресс» и сказал, что не стоит извиняться, и что ему их Бог послал, их обоих, раз они тут, потому что кому-нибудь ведь нужно расписаться за то, что он должным образом собрал все, за чем его послали, и что вот ведь денек выдался, а?
Азирафель и Кроули оба согласились с ним, что действительно выдался, и Азирафель расписался в блокноте, который протянул ему водитель, удостоверив, что корона, весы и меч имеют быть получены в хорошем состоянии и подлежат доставке по неразборчивому адресу, что и будет оплачено со счета со смазанным номером.
Водитель пошел обратно к фургону. Потом он остановился и обернулся.
– Если я расскажу жене, что со мной сегодня случилось, – сказал он печально, – она ни за что не поверит. И мне не в чем ее винить, потому как я и сам бы не поверил. – И он взобрался в фургон и уехал.
Кроули поднялся на ноги, чуть-чуть пошатываясь, и протянул руку Азирафелю.
– Ладно, – вздохнул он. – Поехали в Лондон.
Он сел за руль джипа. И никто их не остановил.
В джипе была магнитола. Даже по американским меркам магнитолы не входят в комплект армейских автомобилей, но Кроули, не задумываясь об этом, предполагал, что все машины, за руль которых он садится, оснащены магнитолами, и, соответственно, этот джип тоже стал оснащен магнитолой почти в ту же секунду, как он в него сел.
На кассете, которую он поставил, была надпись «Гендель. Музыка воды», и она оставалась «Музыкой воды» Генделя до самого дома.
(первый день жизни, которая им осталась)
Примерно полдесятого утра газетчик оставил на крыльце Жасминного домика все воскресные газеты. Для этого ему пришлось съездить на почту три раза.
Тяжелые глухие удары, с которыми пачки газет обрушивались на коврик перед дверью, разбудили Ньютона Импульсифера.
Он не стал будить Анафему. Бедняжка, она испытала такое потрясение. Когда он уложил ее спать, она уже почти ничего не соображала. Всю свою жизнь она строила по Пророчествам – а теперь Пророчеств не было. Ей, наверно, также плохо, как поезду, который доехал до конца рельсов и все равно должен ехать дальше, неведомо как.
С этого момента она сможет идти по жизни, постоянно удивляясь новым сюрпризам, как и все остальные. Какая удача.
Зазвонил телефон.
Ньют бросился на кухню и снял трубку после второго звонка.
– Алло? – сказал он.
Из трубки на него полилась скороговорка, в которой звучало принужденное дружелюбие, сдобренное толикой отчаяния.
– Нет, – сказал он. – Нет, не она. И не Детайи, а Деталь. Рифмуется с «медаль». И она спит.
– Нет, – продолжал он. – Я абсолютно уверен, что ей не нужны окна. И со стеклопакетами не нужны. Понимаете, она не хозяйка дома. Она его снимает.
– Нет, я не собираюсь будить ее и спрашивать об этом, – сказал он в трубку. – И скажите-ка, мисс… да, отлично… Мисс Морроу, почему бы вашей компании не устраивать себе выходные по воскресеньям, как у всех нормальных людей?
– Воскресенье, – сказал он. – Разумеется, не суббота. С чего бы это сегодня быть субботе? Суббота была вчера. Сегодня честно воскресенье, на самом деле. Что значит – вы потеряли день? Я вас не понимаю. Похоже, вы слишком увлеклись своими продажами… Алло?
Он тихо зарычал и повесил трубку.
Телефонные продажи! С такими людьми нужно сделать что-то ужасное.
Вдруг его охватило сомнение. Сегодня ведь воскресенье, правда? Уверенность вернулась при взгляде на воскресные газеты. Если «Санди Таймс» говорит, что сегодня воскресенье, можно быть уверенным, что они проверили эту информацию. А вчера была суббота. Ну конечно. Вчера была суббота, и он никогда до конца дней своих не забудет эту субботу, вот только бы вспомнить то, что он не собирался забыть…
Увидев, что стоит посреди кухни, Ньют решил приготовить завтрак.
Он старался двигаться как можно тише, чтобы не перебудить весь дом, и, разумеется, каждый звук был во много раз громче обычного. Дверь антикварного холодильника скрипела словно труба архангела в судный день. Из крана капало, словно из хомяка, объевшегося мочегонным, но шуму при этом было, как от гейзера «Старый Верный». И он не мог найти, где что лежит. В конце концов, как почти с самого начала времен делал любой[55] , кто когда-либо пытался позавтракать в одиночку на чужой кухне, он ограничился растворимым кофе – без молока и сахара.
На кухонном столе лежал неровный, переплетенный в кожу брикет угля. Ньют с трудом разобрал на обуглившейся обложке несколько букв: «Прекр… и Точ…». Вот что может сделать всего один день, подумал он: превратить самый точный справочник в угли для барбекю.
Да, но: как же он к ним попал? Он вспомнил мужчину, который пах дымом и даже ночью не снимал темные очки. И что-то еще… как они бежали… ребят на велосипедах… отвратительное жужжание… детское лицо, внимательно смотревшее на него… Все это оставалось у него в памяти, не то что забытое, но навсегда повисшее на грани воспоминания, воспоминания о том, чего не произошло. Ну и как это могло быть?[56]
