Иван отнял пальцы от «Альпиниста», пораженный произведенным эффектом.
Покрытые броней мангало-тартарские лошади и легкие скакуны синхронно встали на дыбы, сбрасывая седоков, истошно заржали и в дьявольском испуге понесли в противоположную сторону от рощи, возле которой обосновались Иван, волк и Колобок.
Напрасно кричали и тянули поводья степняки, они в считанные мгновенья остались без главного козыря – кавалерии.
Ряды рассеян заволновались, но устояли. Несостоявшиеся поединщики Егор и Уминай также не шелохнулись.
А вот мангало-тартары испугались. Не бывало такого, чтобы верные четвероногие друзья не слушались хозяев. Массовых бегств вообще никогда не случалось. Каждый воин припомнил и дурные знаки вроде почерневших бунчуков хана, и страшные деяния повелителя степей наподобие лютой казни шамана. Многотысячное войско головорезов и убийц непроизвольно подалось назад.
Позорно упавший с коня Тандыр-хан поднялся, рывком выдернул из ножен кривую саблю и пошел на врага:
– За мной, сучьи дети, покарай вас великое небо! Шайтан! Где ты, когда ты так нужен?!
Крик грозы народов словно выдернул кочевников из оцепенения. Бойцы трясли головами, поднимали опустившееся оружие, шагали нестройно за предводителем.
Тандыр-хан не оборачивался. Он перешел на бег. Сейчас вокруг не было ни орды, ни защитников Мозгвы, ни черного страшного дэва, бросившего бича степей в самый сложный момент. Уродливый шрам на лице побагровел и словно засветился. Алые всполохи заполнили зрение разъяренного тартарина. В центре маячила фигура Уминай-багатура и второго витязя, который был не в счет.
– Предатель! – заорал Тандыр-хан, вкладывая в это обвинение всю свою темную душу.
Степняки припустили за повелителем. Но даже не возвращение боевого духа полчищ испугало рассеян и Ивана, наблюдавшего эти события со стороны. За спиной хана возник черный вихрь, разрастающийся и обретающий форму исполинской фигуры. На вершине, там, где угадывалась голова, зажглись два красных огня.
С востока набежали темные тучи, сильнейший ветер ударил в лица изготовившихся к обороне рассеян, а на землю стремительно полился мрак. Это преображение произошло настолько молниеносно, что дрогнули самые закаленные дружинники.
Старшой судорожно попытался вернуть контакт, но, как назло, дрожащие пальцы промазали. Со второй попытки радио ожило, но Тандыр уже поравнялся с Егором!
Блеснул ярким всполохом меч ефрейтора, бабахнул гром, брызнули снопом искры, и тяжелое тело Емельянова-младшего, как пушинка, отлетело к ногам эрэфийцев.
Но и Тандыр-хан, хоть и остался на месте, вдруг качнулся и развалился пополам – от плеча до бедра.
Напряженный Вятка расслабился, а Хлеборобот закрыл глазки ручонками.
Темный вихрь со свистом распался, в мир стал возвращаться свет.
Степняки увидели смерть вождя и взревели в жажде мести.
Приемник в застывших руках Ивана грянул залихватскую заставку и погнал галопирующую песню:
Тандыр-хан, Тандыр-хан,
Что ж ты бросил коня,
Это ж мясо, кумыс, требуха,
А тебя в свою очередь кинул шайтан
И твой конь под седлом чужака!
Более идиотской и неподобающей глупости Емельянов-старший и вообразить не мог, но он не прервал трансляции, потому что в стане врага случилось странное: все как один кочевники принялись отплясывать, побросав оружие.
Никто не мог остановиться, и это было чуть ли не позорней потери лошадей. Боевой задор мигом пропал, уверенность испарилась. Звенящий голос певца продолжал нести околесицу про хана и лошадей, а темп песни нарастал и нарастал, заставляя ордынцев притопывать да прихлопывать резвее.
К моменту, когда композиция превратилась в сущий рэйв, степняки стали валиться с ног и дергаться в такт лежа. Танец выродился в кислотную эпилепсию.
– Вот вам клубный расколбас, – мстительно процедил Старшой, не прекращая концерта.
– Самогуды! – уважительно оценил Колобок и заспешил за Иваном, бегущим к брату.
Возле Егора уже были ратники и спешившийся Уминай.
– Живая багатура! – раздался ликующий голос кочевника, да так громко, что перекрыл радио.
Темник обратился к подбегающему Старшому:
– Будь милосердная, отпускай моя народа не пляши-толкись!
– «Милосердная», – передразнил дембель. – Скажи спасибо, что я вам не поймал передачу «Хищный оскал милосердия».
Но приемник выключил. Адского пятиминутного танца хватило с лихвой. Из двадцати пяти тысяч степняков на ногах остался лишь Уминай-багатур, которого радио пощадило, видимо, из-за побратимства с правильными людьми.
– Коняз Джурусс! – воззвал могучий темник.
Юрий выступил вперед.
– Мая виниться перед свое улус за твое войным. Наша уйти и вернуть вся добыча. Никакой дань, вечный дружба. Анда, прощай, ты великий батыр!
Бесстрашный кочевник поклонился рассеянам в пояс и побрел к стонущим соплеменникам. Вороной жеребец величественно шел следом.
Емельянов-младший поднялся на ноги, близнецы обнялись.
– Что-то Злодий совсем ослаб! – прокричал Старшой.
– Ты где шлялся? – спросил Егор, хлопая брата по спине.
– Да я как Фигаро фигарил! – вспылил Иван. – От лукоморья к Задолью и обратно, даже в Персиянии был! Так на самолетах не летают, как я на сером волке перемещался, кстати.
– Все добыл?
– И даже больше, – рассмеялся Старшой.
– И мы с Колобком яблочек напарили. Если бы не он, до сих пор бы я там загорал.
Хлеборобот важно надулся, будто своей поездкой на коне Уминай-багатура спас мир.
– Ну, теперь в Торчок-на-Дыму. К Карачуну. Все заказанные вещи в сборе. Пускай отправляет нас обратно домой, – потер руки Иван.
К Емельянову-младшему подбежали Симеоновичи:
– Ну, ты велик боец, Егорий! А мы даже мечей не успели обнажить. Да, Неждан?
– А то!
– Ух!
– Да ладно, мужики, будет и на вашем веку драка, – засмеялся ефрейтор.
Иван обернулся к роще, нашел взглядом серого хищника, стоящего возле березок. Помахал ему. Волк с достоинством кивнул и неторопливо скрылся за деревьями.
Вокруг стоял гвалт. Уцелевшая рать славила заезжих богатырей, князей, ну, и себя, конечно. Как говорится, себя не похвалишь…
А пока все отправились в Мозгву. Предстояло отдохнуть и как следует отметить странную победу над кочевниками.
Братья наскоро пересказывали друг другу подробности своих мытарств. Когда Старшой дошел до разборки с Нафаней и его подельниками, Егор удивился:
– Так это офени котами в мешках оказались?!
Встрял Колобок:
– Тоже мне новость! Если бы ты тогда, у костра, когда мы из Тянитолкаева в Легендоград ездили, наш разговор слушал, ты бы все давно знал.
Ефрейтор Емеля подхватил каравая и потряс могучей рукой:
– Издеваешься, оладий гадкий? Я вашу феню не понимаю! А тебя сейчас в первом же мозговском подворье свиньям скормлю.
– Я несъедобный! – напомнил Хлеборобот.
– Ничего, свиньи и не такое жрут.
* * *
Вечером счастливый князь Юрий наградил близнецов и поблагодарил от всей Эрэфии. Закончил пламенную речь вопросом:
– Чего ты желаешь пуще всего, Егор?
– Кушать, – честно ответил ефрейтор Емеля, и княжий терем чуть не обрушился от хохота.
– А ты, Иван?
– Хочу вернуться в Россию, – сказал задумавшийся о доме Старшой.
Люди часто слышат то, что хотят, а не то, что произнесено. С этого исторического момента по Эрэфии пошел слух о молодом задольском князе, который хочет вернуть Рассею.
И был пир на весь мир. Такой, что даже Колобку налили. Обрадованного Юрия Близорукого вынесли из-за стола чуть ли не первым. Поднимали здравицу князю Задольскому Ивану, потом богатырю Егорию, затем всем, кто не дожил до победы, а там уж пили за тех, кто дожил, и так не менее семи кругов. А уж братались-обнимались каждый со всяким и наоборот. Хлеборобота зацеловали чуть ли не в муку. Самые хмельные дружинники порывались откусить от румяного бока, но каравай отвечал им ясно какими словами.
Во всеобщей праздничной суете никто не заметил, а кто заметил, тот был пьян и не вспомнил, что Старшой и княжна Рогнеда покинули пиршественную гридницу вместе. Парень и девушка уединились в опочивальне, и княжна после долгого поцелуя прошептала в красное и горячее ухо Ивана:
– Ключ при тебе?
– Блин! – протянул Емельянов-старший. – У братана. Я сейчас, мигом!
Он оставил надувшую губки красавицу и бросился к Егору. Увалень-ефрейтор все еще сидел за столом и размахивал кружкой в такт боевой песне, исполнявшейся пьяным собранием а капелла.
– Ключ дай! – крикнул Иван, нетерпеливо тряся рукой перед носом близнеца.
– А слово волшебное забыл? – улыбнулся Егор.
