— Круто! — восхитился я.
— Да. Система работает, выявляя самых способных. Так, что там про Парба?
— Души не чает в Вашей…
— Перестань “выкать” наедине! Тебе сам Владыка право дал, а я уж тем более!
— Хорошо. Твоя дочь ему “свет в окошке”! Не гневайся за это!
— Да я только рад! Одна постоянно… Только сёстры и есть для общения. Если будут дружить… Но! — поднял палец вверх Саним. — Только дружить! Это прекрасно! Давай так… Мы с тобой ни о чём не говорили, а я Ланирию тихонечко поспрошаю, что она о Скале думает. Потом уже решим, как действовать.
— Логично! Ну, тогда и я пойду!
— Жене докладывать?
— Как догадался?
— Понятно, чьих это рук дело! Я без малого тридцать лет женат и кое-что в семейной жизни смыслю! Поверь! Пока Фанни всех твоих друзей не переженит, не успокоится! У женщин это как спортивные игрища, правил которых мужчинам не понять.
— А надо?
— Ты сколько в браке? Пару месяцев уже? Молодец! Мудреешь на глазах!
Мы рассмеялись и заговорщицки пожали друг другу руки, довольные беседой.
42. Открытая репетиция.
Саним Бельжский после тяжёлого трудового дня покинул дворец и поехал в свой столичный дом, прихватив несколько объёмных папок с бумагами, требующих немедленного рассмотрения. Поцеловав жену, встречающую его на пороге, ласково сказал:
— Дорогая, я сейчас ещё немного поработаю перед ужином, но перед этим хочу поговорить с Ланирией. Позови, пожалуйста, её ко мне.
Дочь явилась на удивление быстро. Казначей, устало потерев глаза, посмотрел на неё. Большая, суровая, но легкоранимая… Саним никогда не скрывал, что младшенькая, всегда была для него самой любимой из трёх дочерей. Старшеньким тоже отводилось место в сердце, но Лани до такой степени сильно напоминала его в юности — нескладного, полноватого подростка, доброго, но страдающего от своих комплексов, что возникало чувство такого понимания и родства, заставляя, к внутреннему личному стыду, выделять одну из дочерей больше.
— Пап? Ты чего? — спросила Ланирия, чувствуя, что пауза затянулась.
— А? Прости дочь! Задумался! Просто давно не общались и интересно узнать, как ты живёшь. Что в Школе нового?
— В Школе? Знаешь, я разочарована. Всегда считала художников такими… будто бы с неба свалившимися, одухотворёнными личностями, а тут… Картины хорошие, а люди — дерьмецом попахивают.
— Что? Прям, вот все и попахивают?
— Почти. Некоторые воняют. Сколько апломба! Сколько веры в свою исключительность!
— Не обижают? — напряжённо поинтересовался Саним.
— Эти? Я тебя умоляю! Каждый думает лишь об одном — обогатиться, а я всё-таки дочка самого казначея и ссориться со мной невыгодно. Смешки, естественно, за спиной раздаются, но тихенькие.
— И ни одного таланта?
— Есть. Многие талантливы, но как представлю, какое убожество красивую картину написало, то смотреть на неё нет никакого желания. Лучше, как прежде, не знать, кто за произведением искусства стоит.
— Будем покупать лишь картины неизвестных авторов?
— Не лишено смысла, пап. Но одного я бы прикупила уже сейчас!
— Ну-ка?
— Слышал, что Ипрохан Весёлый одного из своих шутов в наказание к нам определил?
— Не только слышал, но и присутствовал при этом. Парб Скала, кажется?
— Верно! Вначале показался идиотом, который конфетный фантик от гобелена не отличит. Досталось парню и от преподавателей, и от учеников. Терпел шут недолго — подпёр однажды дверь мастерской огромным шкафом, чтобы никто из наших хиляков выбежать не смог, взял самого ехидного преподавателя за шкварник, макнул в краски мордой и давай по холсту водить! Кругом паника, призывы о помощи, а этот Скала знай себе “рисует”! Я, признаться, даже сама струхнула! Потом остальных учеников постигла та же участь быть “запечатлёнными”…
— И… Тебя тоже?!
— Нет, пап! Троих девушек не тронул, а только сказал: ”Учитесь, госпожи, как размазывать надо!” На этом не остановился, а пинками выстроив всех в ряд, спросил, какая картина хуже всего получилась и чего дописать надо. Что тут началось! Каждый выгораживал свою, очерняя других. Мол, и нос у них не так повёрнут для законченности рисунка, губы слишком губошлёпные — портят мазок… Дорисовывал не раз, ссылаясь на мнения "экспертов"! Я так никогда не смеялась! Тогда сама поняла, как нужно вести себя с этой “богемой”, но задора не хватает… Странно другое… Парб, действительно, талантлив. Он даже в этой мазне лицами умудрился передать характер каждого! Сплошные причудливые линии и кляксы, а не узнать невозможно! Теперь осваивает классическую технику живописи под терпеливым присмотром обгадившихся от страха преподавателей… Признаюсь, завидую ему, подсматривая за успехами. То, чему сама с трудом обучалась, этот бугай за несколько дней схватывает.
— Так и подружилась бы с таким неординарным человеком.
— С жополизом короля? Ты знаешь, насколько мне неприятен Ипрохан Весёлый! А тут — его шут! Человек, опустившийся до такого, не может быть не только в друзьях, но даже в знакомых! Противно!
— Ланирия! — Саним, серьёзно посмотрел на дочь. — Я тоже работаю на Владыку!
— Пап! Не сравнивай!
— Буду! Ты видела, что творилось на Празднике Молодого Вина? Хотя… Откуда?! Идти отказалась! Эти шуты впервые превратили попойку в настоящий праздник! Ни одной смерти, ни одной драки! И Парб на первых ролях! Не было кровавой “Охоты на свиней”… Понимаешь, о чём я? Не стоит принижать труд шутов.
— Какой там “труд”?! Они…
— А хочешь посмотреть, как их весёлость отрабатывается? Думаю, что мнение своё изменишь.
— Ну да! К шутам пристроить — самоё моё место…
— Дочка! Предлагаю спор!
— Какой?
— Желание на желание! Посмотришь на шутовскую братию изнутри и сама решишь, кто из нас выиграл!
— Пап! Я и смухлевать могу!
— С родным отцом?! Не верю!
— Уговорил! Но один раз к ним поеду — на большее не согласна!
Следующее начало рабочего дня Саним Бельжский начал не как обычно с отчётов, а пригласил к себе Короля Шутов.
— Кажется, не всё так плохо! — начал казначей.
— О чём ты? — хмуро ответил Илий, которого явно вытащили из кровати.
— Я всё про дочь свою! Не против, если у вас на репетиции побудет?
— Зачем? Мы посторонних обычно…
— Да втемяшилось ей в голову, что шуты — реальные дураки и подхалимы! Пусть изнутри посмотрит. К тому же ребята вы задорные — может и “оттает” немного. Заодно с Парбом познакомится вне стен школы.
— Договорились. Когда ждать?
— После обеда нормально?
— В самый раз! Заодно и своих к гостье подготовлю.
…Фанни была раздражена, впрочем, как и вся шутовская команда. Сценка, которая так интересно выглядела на бумаге, во время репетиции превратилась в нечто плоское. Всё утро бились над ней, но ничего не получалось — только время теряли в бессмысленных попытках оживить. И вроде простой сюжет: Хитрован застукан Скалой во время очередных любовных признаний Колокольчику, пока Король Шутов не видит. Разъярённый Парб, сам пришедший “клеиться”, произносит гневную глупую речь и лупит Штиха под общий смех… которого не видать. Как бы ни комбинировали, что бы ни придумывали — убожество, не способное развеселить не только публику, привыкшую к их представлениям, но и неискушённого зрителя.
— …хватит здесь и одного идиота, так что проваливай и оставь нас вдвоём! — грозно выкрикнул Скала, но неожиданно тонко ойкнул и скрылся за дверью.
— Чего он? — спросила Фаннория, видя, что всё идёт не по сценарию.
— Оглянись… — на ухо прошептал ей Илий. — Зазноба пришла. Надо было всё-таки ему сказать…
Колокольчик повернулась и увидела у входа массивную девушку, угрюмо смотрящую на шутов. Действительно, идеальная пара для Парба! Такому росту и ширине плеч позавидует любой гвардеец.
— Ланирия Бельжская, — представилась она, слегка высокомерно. — Мой отец договаривался, чтобы я просмотрела ваши… эээ…
