Сведения о назревающей кончине Доктора колонию удивили, но не сильно: провокация Стива упала на благодатную почву. Единственным кандидатом на ближайшую трансплантацию со всеобщего молчаливого согласия и так уже стал Гонза, которому была уготована роль пробного камня. Ничего не подозревающий Мысливечек, как обычно, дремал в подвале, куда перебрался сразу после отдыха на четвертом этаже. Теперь же Гонза — будь он в состоянии понять, что ему грозило — мог благодарить судьбу (а, скорее всего, привезенный Богенбрумом люпус, роковым образом не совпавший с гипофизом Доктора) за неожиданное избавление от участи подопытного животного. Собравшись в помещении бывшей столовой, селениты решили обсудить, как дальше поступать с пленниками и монстром. После кратких дискуссий было принято демократическое решение: дождаться, пока Доктор помрет, после чего всех землян, включая чудище, перебить. Своим душеприказчиком селениты избрали Дитриха Зумпеля: без надежд на медицинскую помощь колония, трезво оценив перспективы, приготовилась к массовому умиранию. Всякие обязанности, кроме кормежки пленников, были отменены, и селениты решили остаток дней провести в сладком ничегонеделании, утонув в холовизионных развлечениях. При этом все почему-то позабыли о Гонзе, привыкшем питаться в столовой и неспособном самостоятельно заказать себе еду. На обсуждение он, естественно, приглашен не был.
Окончание дискуссии совпало с завершением трудов Богенбрума над дудочкой. Инструмент был почти готов, но, к несчастью, Францу попался гниловатый или треснувший бамбук: при расширении седьмого отверстия дудочка распалась на продольные половинки. Посокрушавшись по этому поводу, Богенбрум отломал следующий кусок от циновки и вновь принялся за дело, заметив, что у него теперь выработался навык и следующая дудка получится гораздо быстрее. Философский разговор в камере уже затих; Стив поманил в дальний угол камеры Филомелу, решив с ней посовещаться.
— Ты как? Думаешь, он нас вытащит отсюда? — зашептал он на ухо. Венис утвердительно кивнула.
— А я — нет. Он врал нам в Кантабиле, наверное, врет и сейчас. Может, он с селенитами сговорился о чем-то?
— О чем? — изумилась Филомела. — Разве с ними можно договориться?
— Нельзя, конечно, — немного смутился Стив. — Тем не менее, Богенбруму я не доверяю. Что он собирается делать с дудкой против вооруженной охраны? Смешно даже.
— И что же, ты ему не скажешь шифр?
— Шифр я скажу тебе. Слушай и запоминай, — Стив очень тихо проговорил ей заветную комбинацию. — Запомнила?
— Да. Но зачем мне код? Я ведь не умею обращаться с интерферотроном.
— Мы с тобой вдвоем должны знать все шифры. На тот случай, если с кем-нибудь из нас что-нибудь случится.
Франц из вежливости не обращал внимания на тайные переговоры своих сокамерников, делая вид, что целиком поглощен ковырянием бамбука. Густав дремал; спал монстр или нет — сказать было невозможно по причине отсутствия глаз. Как бы то ни было, вел он себя спокойно, лишь тихонько урчал. Нашептавшись, Стив с Филомелой вернулись в середину камеры и улеглись на свои подстилки. В помещении установилась тишина, нарушаемая скрежетом заколки о бамбук и пыхтением Богенбрума. Через несколько минут он взял ноту на дудочке, чем слегка потревожил задремавшую Филомелу, а еще спустя четверть часа — вторую, вследствие чего во сне задергал ногами Макналти. Третья, четвертая и пятая дырки были просверлены и продуты без всякой реакции со стороны сокамерников. Возясь с бамбуком, Франц услыхал, как в конце коридора хлопнула дверь и кто-то побежал к выходу с этажа.
Это был Рибаяз, который мчался известить колонию о кончине Доктора. Услыхав эту новость, Зумпель, бродивший по второму этажу, посоветовал Рибаязу оповестить остальных, а сам поднялся наверх. Доктор лежал в спальне сморщенный и крошечный, как изюм.
— Когда он должен рассыпаться? — поинтересовался Дитрих у Грубера, стоявшего возле смертного одра эскулапа.
— Не знаю. По его виду — минут через тридцать. Траурную церемонию будем устраивать?
— Зачем? Пока народ соберется, от него ничего не останется. На нем и так уже все крест поставили. Закрывай комнату, пошли отсюда.
На выходе из спальни они столкнулись с Корнелиусом и Шейдтом. Едва заглянув в комнату Доктора, оба сразу вышли и задали тот же вопрос о траурном митинге. Получив аналогичный ответ, они не стали спорить.
— Кто будет заниматься уродом и живцами? — спросил Корнелиус.
— Кто хочет — тот пусть и занимается, — бросил Зумпель. — Меня назначили заниматься вами, а не добычей. Поступайте с ними как знаете.
С этими словами он удалился. Оставшись втроем, селениты принялись размышлять над техникой уничтожения землян. Первым заговорил Грубер:
— Предлагаю их гасить по одному. Если вламываться к ним в камеру и палить из торсанов, то можно и своих зацепить. Комната не очень большая, вдруг свалка начнется.
— По одному — это как часто? — ухмыльнулся Шейдт. — Каждые пять минут? Ты выведешь одного, он не вернется к ужину и что? Думаешь, остальные такие дураки, что не догадаются?
— О чем они, по-твоему, должны догадываться? — возразил Грубер. — Для них Доктор жив, здоров и приступил к операциям. Он же сам им сказал, что начнет их скоро резать. Выведем сначала этого шустрого, которого взяли в деревне, потом, после ужина, бабу. Остальных можно положить из торсанов.
— Кормить их будем? — уточнил Корнелиус.
— Конечно. Для камуфляжа. Вот только не знаю, что там Доктор разводил для этого урода, — Грубер в сомнении потер подбородок. — Если его не покормить, он орать начнет на весь дом.
— Не ломай себе голову. Затолкай в него то же, что и всем, — посоветовал Шейдт. — До вечера перетерпит, а там от него одни воспоминания останутся.
— Заходить будем втроем?
— Само собою. Уже забыл, что эта баба при захвате вытворяла? Нужно только кого-нибудь из женщин в официантки взять. С обедом, между прочим, мы уже опаздываем.
Обсуждая подробности экзекуции, компания удалилась с этажа.
Богенбрум закончил сверлить седьмую дырку, выдул из дудки пыль и принялся расширять отверстие. Вскоре продольная флейта работы мастера Франца была готова. Богенбрум повертел ее в руках, похлопал по ладони, проверяя на прочность, и остался весьма доволен результатами. Сверившись со временем, он обнаружил, что обед им почему-то не несут. Богенбрум разбудил Филомелу, с любезным видом возвращая ей заколку:
— Большое спасибо. Не могли бы вы поднять Стива? Я боюсь, что он спросонья меня неадекватно воспримет. Скоро, надеюсь, должны принести обед, а я обещал вас отсюда вывести.
Венис быстренько растолкала Стива, после чего Франц присел возле них на корточки и тихо заговорил:
— Вы должны чем-нибудь плотно заткнуть себе уши, чтобы не слышать звуков флейты. Хотя то, что я буду играть, на землян не рассчитано, вам лучше подстраховаться.
— Густаву тоже заткнуть уши? — спросила Венис.
— Да. Это действует на подсознание. Предупреждаю: после моего ухода вам можно будет покинуть камеру только минут через двадцать. Дверь останется открытой, ждите меня во дворе. Если селениты не разгромили кабриоджет, встречаемся возле него.
Оторвав от пижамной куртки Эшера полоски ткани, Филомела скрутила всем небольшие затычки. Когда они были вставлены в уши, Франц достал флейту, издал несколько заунывных нот, затем отнял ее ото рта и, прикрыв глаза, сделал несколько плавных движений. Стив с Филомелой почувствовали, как внутри камеры что-то изменилось: то ли свет стал ярче, то ли ветер подул неизвестно откуда. Они не слышали, как, звеня посудой, в коридоре появилась охрана с обедом. Зато это услыхал Богенбрум, спрятавший дудочку в рукав.
Дверь в камеру открылась; на пороге возник селенит с торсаном в руке. Поводив оружием из стороны в сторону, он сделал шаг назад и дал команду остальным заходить. Вошли два охранника, вооруженных традиционно: дубинки за поясами, торсаны в руках. За ними появилась официантка с тяжелым подносом, уставленным разными кастрюлями и тарелками, а вслед за ней вошел первый селенит, прикрыв дверь. Официантка налила в тарелки суп и жестом пригласила пленников обедать. Филомела принялась кормить Густава; Стив, настороженно поглядывая на Богенбрума, потихоньку хлебал свою порцию. Франц взял тарелку и спокойно начал есть.
Один из охранников взял кастрюлю, в которой оставалось изрядное количество супа, и, подойдя к монстру, одним махом влил ее содержимое тому в глотку. Чудовище, не справившись с таким потоком, извергло часть супа назад. Охранник, выругавшись, пнул урода ногой. Тот завалился на пол и жалобно завыл.
— Какого черта? — заорал старший селенит. — Теперь затыкай ему пасть. Охранник схватил монстра за край головы, из которой продолжал литься суп, и попробовал вернуть его в вертикальное положение. Существо несколько раз падало набок; наконец, с пятой или шестой попытки оно было задвинуто в угол, откуда продолжало, захлебываясь, громко выть. Селенит взял с подноса первую попавшуюся кастрюлю и, запустив в нее черпак, стал запихивать еду в макушку монстру, который не успевал поглощать пищу, но не мог ее и выплюнуть, так как кормилец после каждой закладки придавливал рот черпаком. Уродец издавал сдавленные жалобные звуки, кашлял, но охранник со злорадной улыбкой утрамбовывал питание до тех пор, пока над головой существа не образовался холмик из картофельного пюре — гарнира, предназначавшегося на второе землянам. Филомела, Стив и Франц опустили тарелки, с недоумением наблюдая за происходящим. Официантка, забыв о своих обязанностях, остолбенело смотрела на то, как охрана потешается над уродом. Отставив кастрюлю, селенит взял графин с соком, который начал лить в глотку монстру поверх пюре. Лил он долго, пока сок не потек по телу. Двое других охранников, глядя на своего товарища, с трудом сдерживали смех. Урод затих и начал синеть, по телу его пробежала одна судорога, потом вторая. Первым не выдержал Стив: с криком «Мерзавцы! Вы же его убиваете!» он ринулся в угол, где задыхался монстр, и, оттолкнув охранника, повалил существо набок. Из него тут же с приступами мучительного кашля стал вываливаться утрамбованный обед, а на Стива обрушились дубинки селенитов.
