Искренно преданный вам
Геодор барон фон С.»
На обратной стороне листка был написан ответ Шнюспельпольда:
«Высокоблагородный г-н барон! Созвездия вам благоприятны. Несмотря на ваше чудовищное легкомыслие, которое могло погубить нас обоих, кабалистическая операция отнюдь не может считаться неудавшейся, хотя теперь нужно много времени и труда, чтобы предпринять чары, как это однажды было нами сделано. Попугай находится еще в волшебном сне; моя воспитанница еще я до сих пор в том состоянии, в какое я привел ее. Она жаловалась, однако, мне, что в тот миг, когда она надеялась в высшем восторге любви обнять свой идол, князя Теодора Капитанаки, между ними появился неуклюжий пробковый трусишка, и просила меня при случае заколоть его, так как самой ей сделать это неприятно, или, по крайней мере, открыть ему жилы, чтобы люди, которых он так долго коварно обманывал, убедились, что в нем течет холодная белая кровь. Тем не менее, уважаемый барон, вы можете считать себя уже помолвленным с княжной. Теперь только необходимо вам так вести себя, чтобы не разрушить всего снова, так как теперь чары будут разрушены уже совершенно и непоправимо. Прежде всего не бегайте по сто раз в день мимо моих окон. Кроме того что это само по себе выходит очень глупо, княжна все более и более утверждается в принятом ею мнении, что вы только пробковый… из Тиргартена. Затем имейте в виду, что вы будете видеть княжну не иначе как находясь в некоторого рода сонном состоянии, в которое вы, если меня не обманет моя наука, будете впадать каждую ночь около полуночи. Но для этого необходимо, чтобы бы каждый вечер ровно в десять часов ложились в постель и особенно, чтобы вели тихую и уединенную жизнь. Рано утром, около пяти или самое позднее около шести часов, вы должны вставать и если погода будет благоприятна, совершать прогулку в Тиргартен. Вы сделаете хорошо, если будете доходить до статуи Аполлона. Там вы можете, не опасаясь причинить себе вред, делать какие-нибудь безумные жесты и громко декламировать любовные, безумные стихи, даже вашего собственного сочинения, если только они касаются вашей любви к княжне. Возвратясь (до этих пор вы не должны ничего есть), вы можете выпить чашку кофе, но без сахара и без рома. Около десяти часов вы можете съесть ломоть вестфальской ветчины или пару ломтиков салями, запив их стаканом йостского пива. Ровно в час садитесь одни в вашей комнате за стол и кушайте тарелку супа из кореньев, кусок вареной говядины с соответствующим количеством маринованных огурцов, и если вам очень захочется жаркого, то вы можете закусить жареными голубями или жареной щукой, которых вы можете есть с салатом, не слишком пряным, всего лучше с черносливовым вареньем. Все это вы можете запить полбутылкой легкого белого вина, которое уже само по себе содержит достаточную примесь воды. Его можно получить во всех местных виноторговлях. Что касается ваших занятий, то избегайте всего, что может вас разгорячить. Читайте романы Лафонтена, комедии Иффланда, стихи женщин-поэтесс, печатающиеся во всех новых альманахах и сборниках, или, всего лучше, сочиняйте стихи сами. Нравственные страдания, испытываемые вами при этом, не возбуждая вашего воодушевления, удивительно помогут нашей цели. Но более всего я предостерегаю вас от двух вещей: ни под каким видом не пейте ни стакана шампанского и не ухаживайте за барышнями. Каждый нежный взгляд, каждое сладкое слово, даже поцелуй руки считается низкой изменой, которая тут же на месте будет наказана очень неприятным для вас образом, чтобы возвратить вас на истинный путь. Особенно же избегайте дома Симсонов. Амалия Симсон, уже уверявшая вас, что я — смирнский еврей, а княжна — моя сумасшедшая дочь, старается поймать вас в свои сети. Быть может, вы не знаете, что Натанаэль Симсон хочет выдать за меня его прокисшую дочь. Он сам еврей, хотя и обжирается ветчиной и колбасой. Он в союзе со своей дочерью; но если он будет действовать слишком хитро, то достаточно, чтобы какой-нибудь демон крикнул ему в то время, как он ест: «Яд в твое кушанье, проклятый жид!» — и он погиб… Избегайте также верховой езды. У вас было уже два несчастных случая с лошадью. Следуйте же, высокочтимый г-н барон, всем тем предписаниям, и вскоре я сообщу вам о дальнейшем. С почтением и проч.»
К изложенному можно добавить следующие краткие замечания из заметок барона Ахациуса фон Ф.
«Нет, решительно невозможно понять, что случилось с этим молодым человеком, твоим племянником Теодором. Он бледен как смерть, расстроен всем своим существом, — словом, совсем не тот, что был раньше… Прихожу к нему в десять часов утра, опасаясь, что застану его еще в постели. Вместо того застаю его за завтраком и угадай, из чего состоял его завтрак? Нет, это невозможно угадать!.. На тарелке лежали два тонких ломтика салями и возле стоял стакан, в котором… пенилось пиво!.. Вспомни об отвращении, какое всегда питал Теодор к чесноку!.. Попадала ли когда на его губы хоть капля пива? Я выразил ему свое удивление по поводу роскошного сытного завтрака, который он собирался съесть. Он стал говорить много и несвязно о необходимости для него строгой диеты, о кофе без сахара и рома, о супе из кореньев, о маринованных огурцах, жареных щуках с черносливовым вареньем и водянистым вином. Жареная щука с черносливовым вареньем вызвала на глазах его слезы… Он был, по-видимому, не совсем доволен моим посещением, вследствие чего я вскоре ушел от него.
Твой племянник не болен нисколько, но он воображает какие-то удивительные вещи. Несмотря на то, что в поведении его не заметно никаких следов душевного расстройства, доктор полагает, что он страдает скрытым помешательством — mania occulta, отличительные свойства которого состоят в том, что его никоим образом нельзя обнаружить ни по физическим, ни по душевным проявлениям, и таким образом оно похоже на врага, неуязвимого, потому что он нигде не показывается. Жаль мне твоего племянника!..
Что же это? Неужели я должен стать суеверным и поверить в колдовство? Ты знаешь, что дух мой совершенно здоров и не имеет никакой наклонности к фантазиям; но то что я слышал собственными ушами, видел собственными глазами, этого никак не объяснить естественным образом… С большими усилиями уговорил я твоего племянника идти со мной на ужин к госпоже фон Г. Там были хорошенькие барышни фон Т., в полном блеске красоты, разодетые, как ангелы.
Они дружески и любезно заговорили с твоим мрачным сосредоточенным кузеном, и я наблюдал, с какими усилиями Теодор старался не останавливать своих взглядов на прекрасных личиках. Уж не влюблен ли он в какую-нибудь ревнивицу, которая так его деспотизирует? Так мне показалось сначала. Было около десяти часов, когда собирались садиться за стол. Теодор хотел идти домой, но пока я его уговаривал остаться, вошла одна из барышен фон Т.
— Как, кузен? Вы должны вести меня к столу, — сказала она с наивной ревностью и без дальнейших разговоров повисла на его руках. Я сел против этой пары и заметил, к своему удовольствию, что Теодор все более и более таял от соседства с хорошенькой барышней. Он быстро выпил один за другим несколько стаканов шампанского; его взгляды становились все горячее, бледность все более сходила с его щек. Встали из-за стола. Тут Теодор схватил руку своей изящной кузины и нежно прижал ее к своим губам. Но в ту же минуту на всю залу раздался звук оплеухи, и Теодор, отскочив в ужасе, поднес руку к своей щеке, которая оставалась багровой и вспухшей. Тогда, как сумасшедший, бросился он из зала. Все были перепуганы, в особенности хорошенькая кузина; последняя, впрочем, была более встревожена испугом и внезапным бегством Теодора, чем оплеухой, данной ему невидимой рукой. На эту глупую шутку духов обратили внимание, впрочем, лишь немногие, несмотря на то, что я от страха чувствую еще до сих пор ужасный озноб.
Теодор заперся у себя. Он не хочет ни с кем разговаривать. Его навещает врач.
Можно ли угадать, на что способна стареющая невеста?.. Амалия Симсон, особа до глубины души мне противная, проникла сквозь замки и запоры. В сопровождении одной из своих подруг она побывала у Теодора и уговорила его отправиться в Тиргартен. В полдень он завтракал у банкира и был в отличном расположении духа, даже читал стихи, которыми разогнал всех гостей, так что, наконец, остался один вместе с очаровательной Амалией.
Ах, как дурно, как дурно! У меня голова идет кругом, как на мельнице; я едва держусь на ногах и чувствую безумное утомление… Вчера я был приглашен на ужин к банкиру Натанаэлю Симсону. Я пошел туда, потому что надеялся встретить там Теодора. Он, действительно, там, одетый элегантнее, то есть глупее и фантастичнее, чем когда-либо, и держит себя, как избранный поклонник Амалии. Амалия тщательно освежила свои поблекшие прелести и, действительно, при вечернем освещении имеет вид настолько изящный и молодой, что мне захотелось выбросить ее за окно. Теодор пожимает и целует ее руки. Амалия бросает вокруг победоносные взгляды. После ужина оба ухитрились искусно удалиться в кабинет. Я пошел за ними и взглянул в полуотворенную дверь. Несчастный пламенно обнимал роковую еврейку. Но вдруг раздается: «хлоп… хлоп… хлоп», и сыплется целый дождь затрещин, наделяемых барону неведомой рукой. Теодор почти без сознания выбегает в зал; «хлоп… хлоп», раздается и в зале, и даже после того, как барон выбежал на улицу без шляпы, вслед за ним все еще слышалось: «хлоп… хлоп… хлоп…» Амалия Симсон лежит без чувств… Выражение глубокого ужаса застыло на смертельно бледных лицах гостей… Никто не решается сказать ни слова по поводу того, что случилось… Все расходятся в глубоком молчании, расстроенные.
