– Что ты сделала?
Юля не могла ни пошевелиться, ни успокоить испуганного Оррена, сказав, что с ней все в порядке, зато ему ответила Хель:
– Всего лишь исполнила твое желание… – Лареллин больше здесь нет. Думаю, пока скрыть исчезновение княжны будет нетрудно, а после родов все решат, что она умерла… Сейчас я уберу тело.
А затем реальность начала стремительно сереть, растворяясь в холодной пустоте.
Дневник, к безграничному счастью, со своего места никуда не исчез. Мне оставалось только крепко сжать его в руках и позвать Пресветлую мать, ни капли не сомневаясь, что творец отзовется. И Алевтина не заставила себя ждать, сразу же возникнув в комнате.
Хель многое рассказала мне об этой женщине. Например, то, что она появляется всегда в таком обличье, которое произведет на собеседника максимально выгодное для Алив впечатление: одному – всесильное существо не от мира сего, другому – усталая женщина, быть может, юная девчонка с задорными бронзовыми косичками или же невинный ребенок. Видимо, ради наглого герцога она решила себя не утруждать или же посчитала подобный вид наиболее удачным, хотя, в чем именно заключалась фишка, я понять сразу не смог. Для меня Пресветлая мать оказалась невзрачной, худенькой женщиной за тридцать в простенькой темной одежде, с недлинными, какими-то линялыми рыжими волосами и блеклыми болотными глазами. Только спустя несколько долгих мгновений я понял, что выбор действительно был неслучайным – этой небрежностью и невзрачностью творец пыталась вызвать у меня ассоциации сразу с двумя женщинами, сыгравшими в моей жизни большие роли. И как только я это понял, словно упала пелена – блеклые глаза стали мертвыми, а уставшая улыбка обернулась голодным оскалом опасного хищника.
Не нужно было слушать воду – подсказка призрака заключалась в существовании самих строчек. Все это время у меня под боком лежал ключ к решению проблемы, а я с упорством осла искал второе дно.
– Это не совсем вежливо – позвав даму, так бесцеремонно разглядывать ее и молчать. – Алив красиво изогнула брови, словно бы показывая, что совершенно не представляет, зачем я – слуга ее оппонентки – позвал Пресветлую мать.
– Прикажи эольцам, чтобы они убирались. Хватит играть нашими жизнями, Великая, – не здороваясь, начал я.
– И что ты сделаешь, Оррен Рит, если я откажусь? Погрозишь пальчиком, отшлепаешь меня или умрешь от негодования? – Речь Алив оказалась настолько переполнена какими-то нелепо затертыми фразами, что даже она сама это поняла. Алевтина поморщилась и попыталась исправиться: – Вижу, ты захватил с собой козырь? Глупо. Я легко могу забрать дневник с собой, а ты наверняка не догадываешься, как его можно использовать…
– Не приукрашивай, – я покачал головой, – если бы ты могла, то забрала бы дневник сразу же, как он попал ко мне в руки… Или в тот момент, когда мы начали его переводить… Как же там было?
Я сделал вид, что усиленно вспоминаю строчки из дневника:
– Кажется, ты написала, что общаешься с Рием, и об этом не должен знать никто из творцов? Правда, я не представляю, кто такой – этот Рий, но думаю, если сказать Хель, она быстро поймет, что к чему. Так как? Ну же, отнимай свою игрушку!
Алив опустила взгляд в пол, то ли подыгрывая, то ли действительно не зная, что можно ответить.
– Если об этом узнает Хель… – начала она, вдруг запнулась и замолчала.
Я не торопил Пресветлую мать, прекрасно понимая, что долго ощущать удивительное чувство превосходства мне не позволят. Алевтина быстро найдет способ отыграться за минуты унижения, но пока я мог позволить себе эту небольшую слабость.
– Нет, ты не поймешь тот ужас, что произойдет, если кто-либо узнает об этом. Особенно Хель. Как можно объяснить суть огромного мира ничтожному микробу, возомнившему себя богом?
– Попробуй, – предложил. – Вдруг я проникнусь?
– Хватит! – резко одернула меня творец и закусила губу, явно убеждая себя, что не стоит развеивать меня по ветру. – Значит, если я отзову эольцев, снова притворившись их драгоценной Хель, ты отдашь мне дневник?
– Нет, не так. Ты отзываешь убийцепоклонников и оставляешь нас в покое, а я, так уж и быть, не стану ничего говорить Хель. Вот мои условия.
– Договорились, – неожиданно согласилась Алив, – насчет покоя не обещаю, против своей природы не пойдешь, как ни крутись, но эольцы вас оставят. Только не думай, что так легко отделаешься… – Неожиданно творец оказалась слишком близко, извращая само понятие личного пространства, поднялась на цыпочки и заглянула мне в глаза: – Да… один раз фокус с дневником удался, спорить не стану. Могу даже поздравить – давно меня так не тыкали носом в собственные ошибки. Но если ты решишь повторить трюк, я скорее пожертвую множественной вселенной, чем еще раз унижусь. Понятно?
– Безусловно. – Я улыбнулся и только после того, как творец, не попрощавшись, исчезла, позволил себе сползти на пол и несколько минут бездумно пялился в стену, думая, что к Хель такие приключения – Пресветлую матерь шантажировать! Да мне же теперь всю оставшуюся (боюсь, удручающе короткую) жизнь придется от каждого шороха вздрагивать… – все-таки Алевтина считается среди творцов не только величайшей, но и самой мстительной.
А мне, как обычно, все шишки…
Что ж, хватит рассиживаться, отдохнул немного, а теперь стоит пойти проверить, уладила ли Алив проблемы и можно ли нам праздновать победу.
На крепостной стене творилось что-то неописуемое – всего за каких-то полчаса мы вышли из безнадежно-проигрышного положения, сумев немыслимым образом перетянуть удачу на свою сторону. Так что стоило мне только подняться к друзьям, как те, подобно коршунам, налетели выведывать подробности.
– Как ты это сделал? Они уходят! Когда Маришка остановилась, они еще пробовали возобновить атаку, а потом вдруг, как по команде, начали отступать! Что произошло, Оррен?
Сияющие лица Василия, Маришки, Ливия, Эриама, уже вернувшихся Альги и Рика, незнакомых мне гвардейцев и оборотней заполнили собой всю мою реальность, неожиданно сжавшуюся до открытой площадки башни.
– Поговорил с Пресветлой матерью, – с удовольствием сказал я правду. – Попросил ее прекратить это безумие и заставить эольцев отступить. Она согласилась, как вы могли заметить.
На этих словах Ливий посмотрел на меня так, будто я сам неожиданно стал Алив. Приятно, Хель побери! Ну а то, что согласилась она с неохотой, упоминать вовсе не обязательно…
Хм… может, попросить поставить себе памятник? Всегда мечтал!
Мои размышления прервал недоуменный вопрос Лерана, который беззастенчиво перебил ректора, уже просчитывающего, когда же можно будет отправляться назад домой:
– Почему Пресветлая мать всего лишь заставила убийцепоклонников отступить, а не дала нам сил втоптать их в пыль?
Я опешил. Остальные уже потянулись в сторону лестницы, спеша оставить обзорную площадку и отметить нашу победу, и вопроса не расслышали.
– Потому что я попросил именно об отступлении. Зачем лишний раз кровь проливать? Между прочим, у нас нет даже раненых, а после выступления Маришки состав эольцев заметно поредел – они получили хороший урок и смогли его правильно усвоить.
Граф недовольно поджал губы, но спорить не стал. Как оказалось – припас напоследок более весомый аргумент. И стоило только повернуться спиной к Дирру, как мне под левую лопатку всадили нож.
– Ты недостоин быть защитником, если отказываешься вести нас против служителей Убийцы… – вкрадчиво оповестили меня, с омерзительным хрустом проворачивая лезвие.
Да, конечно, друзья быстро поняли: случилось что-то не то. Они кинулись ко мне, скрутили Лерана, вытащили нож, применили исцеляющие заклинания. Напрасно. Я сразу почувствовал, что в сталь была вплетена сила Алив, – видимо, оружие когда-то принадлежало одному из прежних защитников, и будь я так же отмечен Пресветлой матерью, нож не смог бы мне повредить, но тот, кто дал его Дирру, знал: нет лучшего способа убить слугу Хель.
Почему-то вспомнился случай в трактире Дилры Ли – он не ударил так подло в спину.
Вот о чем предупредила нас Пресветлая мать – некто на ее стороне, по своему незнанию помогающий врагам. Леран, мечтающий уничтожить врага, за пеленой ненависти, застилающей ему глаза, забыл о цене простой человеческой жизни.
Неловко завалившись набок, я наблюдал за суетящимся ректором и что-то причитающей Альгой. Ох, бросьте! Никуда я не денусь, не зря же Алив прямо намекнула, что очень скоро стрясет с меня по полной программе за свое унижение, Леран – самый быстрый способ меня достать…
Дышать было невыносимо трудно, каждый вздох казался подвигом. В груди мерзко хлюпало, а ноги стремительно немели; хотелось просто закрыть глаза и уснуть, не дожидаясь, когда же меня изволят спасти или Алив сочтет паузу достаточно театральной и снова переместится на сцену.
