Жрец достал из-под своей рясы отрубленную голову Жюльена, держа её над неподвижным телом девушки, прежде чем раскроить череп ударом своего жертвенного ножа! Мозги капали на живой, но неподвижный алтарь.
«Ф'нглуи мглв'афхн Ктулху Р'льеххгандгах'лн фхтгагн… Йр ет Дхо-Хна Эфрай нмагл'н нагогхнат, Иа Шуб-Ниггура'пвай Фейядиа гнл! Прими наше подношение, Великий Древний, Дремлющий в Пещерах Тьмы, Безымянный из-за Стены Сна, Крадущийся между вечными звёздами и тёмными пространствами между звёздами, Сновидец второй ночи, Ргтх'л! Р'Лийухай тек дживвай! Именем Тир-Фхарле и Существа с Тремя Лицами, прими наш скромный дар и спи, о Ты Великий, спи на Холме Тьмы, и да будем мы защищены пятью Вайенами от Твоего гнева, услышь нас, Выжидающая Тьма, и позволь нам быть, Чёрный Свет и Белый Огонь, Белая Тьма, которая чернее ночи, и Зелёная Луна, и Крылатая Женщина!»
Лицо викария находилось теперь совсем близко, его глаза превратились в сверкающие точки.
— Они сошли с ума, — захныкал он, — они сошли с ума!
Он уже не обращал на Герберта никакого внимания, но вдруг вскочил и проломился сквозь защитную стену кустов.
— Убийцы! — закричал он. — Вы кучка грязных язычников-убийц!
На мгновение воцарилась мёртвая тишина, затем толпа зашевелилась, и викарий бросился на них, размахивая пистолетом.
Герберт встал и снял череп с чаши. Пламя от горящих химикатов поднялось, испуская резкий, едкий дым.
— Откройся мне сейчас же, о Повелитель, — закричал он голосом, который больше не казался его собственным.
«Флегетор к'ярнак, Сайега кн'аа стеллхсна, нилгх'ре кадишту на Йа!»
Герберт взял Вайена обеими руками и поднял над своей головой. Его руки также больше не принадлежали ему; казалось, невообразимая сила бежала по его венам и мышцам, обжигая мозг холодом космоса. Он разломил статуэтку пополам, а затем раскрошил её в пыль между пальцами. Резкий порыв ветра закружился вокруг Герберта, и внезапно кусты наполнились шумом и движением, как будто множество мелких тварей поспешили прочь во всех направлениях. Та его часть, которая всё ещё думала как Герберт, стала испуганным застывшим существом где-то в глубине его мозга, безумно кричащим существом, которое пыталось удержать своё собственное знание, свою собственную реальность.
— Откройся мне, о Великий Сайега, о Отец! — завизжал Герберт.
Темнота стала жёсткой реальностью, проникая в его тело, замораживая Герберта и забирая с собой его разум. Его неосторожные ноги потревожили пентаграмму, прорвались сквозь три защитных круга. На долю секунды он провалился сквозь реальность и стал частью вакуума, пространства между реальностью и временем. В течение отвратительной секунды он являлся частью Существа, которое дремало в своём затопленном городе под Тихим океаном, Герберт был един с безымянным существом, бродившим по африканским джунглям, прячась в пещерах, куда ещё не ступала нога человека, и частью отвратительного существа, что бродило по Гималаям.
Долина менялась. Зелёный туман заволакивал Луну, и земля на холме становилась пурпурно-чёрной, заполняясь глубокими расселинами. А на том месте, где раньше был холм, стоял храм, отвратительный в своей чужеродной архитектуре. Вход в него был чёрным, как ожидающий чего-то тёмный рот. На крыше здания горел чуждый огонь, посылающий маленькие струйки пламени вверх к зёленой Луне.
Герберт пошёл вперед, больше не видя застывшей толпы молящихся, проходя сквозь них, словно они были нематериальными призраками мёртвого прошлого. Он вошёл в храм, где его шаги не отдавались эхом, прошёл через зал с его отвратительными статуями и надписями, пока не остановился перед находящимся там образом. Герберт не поднял головы и не посмотрел Ему в лицо, но протянул руки и взял раскрытую книгу, лежавшую у когтистых ног статуи. Всё его существо восставало от прикосновения к книге, но пальцы ласкали её, когда он переворачивал страницы. Его глаза смотрели вниз на формулы и слова, которые, как он знал, его язык не должен был произносить, но его рот двигался, и он начал говорить.
«Тек дживайга никойгх'лнадаэйи… микаройггхлрихде…»
Выбрось это, — мысленно кричал он своему телу. Брось это и беги!
Но его разум был пленником внутри его собственного черепа, его тело больше не подчинялось командам его мозга; и внезапно Герберт понял, что на самом деле его тело, казалось, действовало само по себе в течение некоторого времени. Он попытался закрыть глаза, но тщетно. Его губы продолжали формировать чужие слова, громко произнося их, и самым ужасным было то, что Герберт понимал их и знал, что делает.
«Ггх'лгха джекай Сайега пфх'гай д'вхоггл, микарой тек…»
Герберт закрыл книгу и развёл руками, впервые взглянув на отвратительное лицо титанической статуи.
«Тек Сайега дживайгх! Тек Сайега фхт'хгайн!» — закричал он, и стены храма приняли его слова и повторили их в бесконечно продолжающемся инопланетном бормотании.
Стены содрогнулись, и земля под его ногами медленно задвигалась, словно огромный жирный червь пытался выбраться наружу. Снаружи послышались смущённые вопли, но затем раздался крик такой громкий, что, казалось, он разрывал барабанные перепонки Герберта, и маниакальный бессмысленный гогот, который поднимался всё выше и выше, ужасный бессловесный звук триумфа и ненависти. В стенах храма появились трещины, и небольшие, но всё увеличивающиеся потоки пыли начали сыпаться вниз. Статуи рушились и разбивались, падая на пол. Над его головой по потолку с быстротой молнии расползались огромные трещины; большие куски камня отваливались и падали, но превращались в пыль прежде, чем достигали земли. Герберт упал на колени, зарылся лицом в грязь и судорожно зажал уши руками, тщетно пытаясь защититься от ужасных звуков.
Затем внезапно всё стихло, и на холм опустилась чужеродная тишина. Герберт медленно поднял голову. Он сидел на вершине Тёмного Холма, а храм исчез. Вокруг него на земле в разных позах лежали люди. Некоторые всё ещё извивались, их пальцы впивались в собственные головы, их лица были искажены в болезненных масках агонии. Другие тоже поднимались, их вытаращенные глаза выглядели испуганными сферами, ярко освещёнными всё ещё горящими кострами. Они посмотрели на Луну, большую зелёную Луну над долиной и холмом.
Затем послышался слабый, но быстро ускоряющийся звук воющего смеха, пронзительный визгливый и задыхающийся звук, который не смогло бы издать ни одно человеческое горло. Воздух начал двигаться вокруг Луны, как будто Луна являлась центром огромного чёрного облака, как раз перед тем, как перепончатые завесы разошлись в стороны, и люди увидели, что это был гигантский глаз, смотрящий на них сверху вниз. Вокруг глаза небо раскололось; открылись глубокие расселины, сквозь которые начала сочиться тьма, тьма чернее ночи, которая ползла вниз, как скопление скользких щупалец, принимая более определённую форму.
И вот наконец что-то встало, чётко вырисовываясь на фоне чёрного неба, что-то со
