Мы поставили новый загон так далеко от лагеря, как только осмелились, но этого было недостаточно. Собаки всё не переставали лаять.
Они почувствовали запах крови, если это можно назвать кровью, которая сочилась из одного существа, которого профессор Лейк принёс в палатку, чтобы разморозить и препарировать. Я тоже почувствовал этот запах, когда вышел из палатки с подветренной стороны. Пахло не то, чтобы плохо, просто неестественно, я никогда раньше не нюхал ничего подобного. Это заставило мой желудок скрутиться, но более того, запах заставил меня почувствовать страх. Я думаю, что именно это чувствовали все собаки — страх перед неизвестным.
Лейк приказал, чтобы другие существа, вытащенные из пещеры, были выстроены в ряд на снегу перед научной палаткой. Они представляли собой странное зрелище — склонённые друг к другу, как поле прямостоящих гигантских дынь с цветущими на их верхушках морскими звёздами. Было достаточно холодно с этим дьявольским ветром, так что не было никакой опасности, что они оттают, но солнечный свет, косо падающий через ледник на юг, освещал верхушки морских звёзд всевозможными цветами. Я думаю, это был первый раз, когда они увидели солнечный свет за миллионы лет.
Ни у кого не было много времени, чтобы глазеть на уродливых тварей, потому что ветер не утихал, а дул всё сильнее и сильнее. Это сделало строительство второго загона для собак ужасно тяжёлой работой. Нам пришлось переводить собак по две штуки, они так безумно хотели добраться до этих монстров на льду. Когда они увидели их, то чуть не разорвали поводки. Нам с юным Лейком пришлось использовать дубинки, чтобы заставить собак обратить на нас внимание и пойти в новый загон, а я никогда так не поступаю с собаками.
Мне не понадобилась палка для Сержанта. Он каким-то образом сохранил самообладание, но я видел, что он так же стремился добраться до этих существ, как и другие собаки. Но я разговаривал с ним так, как обычно, тихо и медленно, и он меня выслушал. И это тоже хорошо, потому что я сомневаюсь, что мы смогли бы удержать Сержанта, если бы он вздумал вырваться на свободу.
Как бы то ни было, мы закончили перемещение собак в новый загон, накормили их и напоили. Другие помощники и механики были заняты изготовлением более высоких ветрозащитных стен, чтобы укрыть самолёты и палатки. Тот шторм, который дул с тех гор, был подобен дыханию из пасти ада. Большинство людей думают, что ад горячий и обжигающий, но мой старый отец читал греческую классику — он получил образование в колледже, и он сказал мне, что ад на самом деле — это место льда и холода; только он всегда называл его Аидом. Раньше я смеялся над ним, да простит меня Бог, но теперь я знаю, что он был прав. Я был в аду, и это очень холодное место, холоднее смерти.
Когда я закончил с собаками, я подошёл к большой палатке, чтобы спросить профессора, не требуется ли ему ещё какая-либо помощь. В палатке было так тесно, что я с трудом протиснулся сквозь полог. Все, кто не работал снаружи, пришли посмотреть на то чудовище, которое Лейк разделывал на столе для образцов. К тому времени, как я туда добрался, он уже разделил существо на отдельные органы. Мне пришлось зажать нос рукой и дышать ртом, настолько отвратительным был запах. Даже когда я это сделал, я всё ещё чувствовал его вонь.
Из того, что я подслушал, Лейку и выпускникам удалось вскрыть существо ледорубами вдоль тех швов, которые шли вверх и вниз по его телу. Оно уже было частично расколото от дробления в пещере, когда на нём образовался известняк, так что тело не было слишком твёрдым. Я заглянул через плечи тех, кто стоял передо мной, но ничего не смог разобрать. Всё, что я увидел — массу серых и коричневых комков, что могли быть органами, и несколько длинных белых волокон, которые, насколько я знал, могли служить венами, сухожилиями или даже нервами.
Я выскользнул из палатки на холод и поднял меховой воротник, защищаясь от ветра. Он дул маленькими резкими порывами, которые заставляли меня пошатываться и не давали мне сохранять равновесие. Я прошёл мимо тварей, оставленных на снегу, возвращаясь к своей палатке. Они раскачивались взад-вперёд на ветру, и те ветки деревьев, которые у них были вместо рук, кружились в воздухе, как будто они ожили. От одного взгляда на них меня бросало в дрожь, поэтому я держался на расстоянии и не поворачивался спиной, пока не оказался далеко от них.
Меня разбудили крики. Я приподнялся на койке в своей палатке, прислушиваясь к вою ветра и хлопанью брезента. Сначала я подумал, что всё ещё сплю, и что в моём сне кричала женщина, но, когда крики раздались снова и стали громче, и к ним добавился вой собак, я понял, что проснулся и что происходит что-то ужасное.
Внутри палатки царил полумрак. Мы создавали темноту на время сна, чтобы это больше походило на ночь, хотя солнце никогда не заходит в Антарктиде в течение летних месяцев. Света было достаточно, чтобы я увидел, что все койки пусты, кроме койки молодого Лейка. Юноша только что проснулся, как и я. Он уставился на меня широко раскрытыми глазами.
— Что происходит, Хоббс? — спросил он дрожащим голосом.
Я выглянул в открытый клапан палатки, который раскачивался взад-вперёд на ветру. Всё, что я мог видеть, — движущийся снег, который нёсся прямо справа налево, как картечь, выпущенная из ружья.
— Кого-то убивают — ответил я ему.
Я не знаю, почему я это сказал. Я ничего не видел и не понимал, что происходит. Это были просто крики, такие высокие и протяжные, как женские, только среди нас не было женщин, чтобы их издавать.
Из-за холода мы спали в одежде, так что мне осталось только надеть сапоги и рукавицы. Я схватил первое попавшееся мне пальто с вешалки. Только позже я понял, что оно было не моим, а принадлежало кому-то другому, вероятно, одному из механиков. Прежде чем выйти наружу, я прихватил топор. У нас имелись топоры с большими широкими лезвиями для прорубания снега и льда.
Лейк последовал за мной. Мы постояли секунду или две, не зная, что делать, а потом услышали крики, доносящиеся со стороны научной палатки. Мы не могли видеть больше чем на дюжину футов или около того перед собой из-за метели. Снег создавал расплывчатую белую дымку. Время от времени
