Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 9 - Джон Р. Фульц

нём зубами. Я не слышу никакого жевания. Это либо слишком жёсткое блюдо для него, либо ему не нравится вкус, хотя к этому времени он, должно быть, уже проголодался. Я думаю, мы находимся здесь уже несколько дней. Должно быть, прошло не меньше недели, но трудно сказать. Время как бы бежит в темноте.

Иногда я, должно быть, сплю, но не могу сказать, сплю я или бодрствую, пока не запишу свои мысли в этот блокнот. Я начал видеть вещи в темноте. Картинки, но большие, как будто я сижу в кинотеатре на первом ряду, прямо у экрана. По какой-то причине это в основном то, что я помню с тех пор, как был мальчиком в Англии. Лондон, улицу Пикадилли, рынок Ковент-Гарден и Стрэнд.

Моя бабушка жила в коттедже в деревне, и иногда я вижу, как она стоит у открытой входной двери и машет мне рукой, чтобы я зашёл к ней, как она делала, когда меня отправляли к ней в гости на лето. Я чувствую запах её роз, которые росли по бокам дорожки перед домом, и вижу её серого кота Лаггера, вытянувшегося на подоконнике открытого переднего окна.

Я не вижу образов из Аркхэма или университета. Это странно. Может быть, это означает, что вещи, которые я делал в университете, не были настолько важными, чтобы их стоило запоминать. Или, может быть, воспоминания, которые мы создаём в начале жизни, возвращаются к нам, когда мы приближаемся к концу.

На какое-то время я, должно быть, заснул. Разбудил меня язык Сержанта. Он лизал мою сломанную ногу, где шов брюк разорвался, а кровь просочилась и засохла на штанине. Пёс отступил, когда услышал, что я просыпаюсь, но издал лишь тихий звук. Это было скорее урчание, чем рычание.

Я просил его не возражать и говорил, что он хороший пёс, снова и снова, пока, наконец, он не подошёл ко мне и не позволил мне погладить его по шее, как я обычно делал, когда мы тренировались с колёсной упряжкой в Новой Англии на пыльных летних дорогах. Он лизнул мою руку и как бы уткнулся в неё мордой. Его нос был не совсем в порядке. Он был горячим, а не прохладным и влажным, как должно быть.

Он хороший пёс, но, должно быть, он уже сильно проголодался. Как я уже говорил вам в начале этого дневника, ездовые собаки не совсем похожи на собак, которых вы держите в качестве домашних питомцев. В них есть дикость, которую никогда не укротишь. Где-то глубоко внутри они наполовину волки, а ни один волк не может вынести запаха крови и мяса, когда он умирает от голода.

Я не хочу, чтобы вы в чём-то обвиняли Сержанта. Он хороший пёс, лучший пёс, который у меня когда-либо был. Я просто хотел бы, чтобы он был моей личной собакой, но почему-то, учитывая мои обязанности в университете и то, что после смерти моей Мэри я жил один в съёмном доме, завести собственную собаку мне не представлялось разумным. Но то, что Сержант собирается сделать, это не его вина, просто помните об этом.

Теперь он тихо рычит. Думаю, что это продлится недолго. По крайней мере, мне не нужно будет нюхать эту гниющую тварь из ада. Может быть, когда Сержант поест, он наберётся достаточно сил, чтобы обыскать эту пещеру и найти выход наружу. Может быть, в лагере всё ещё найдётся кто-нибудь, кто отвезёт его домой. Надеюсь. Пёс не заслужил того, что с ним случилось. Никто из нас этого не заслужил, но, по крайней мере, мы, люди, знали, во что ввязываемся. Собаки просто перестали нам доверять.

Мне жаль, что я подвёл тебя, старина. Ты хороший пёс, Сержант, да, это так, ты хороший пёс…

* * *

Дополнительная записка профессора Старквезера, руководителя антарктической экспедиции Старквезера-Мура 1935 года из Мискатоникского университета, Аркхэм, Массачусетс:

"Приведённый выше отчёт, написанным карандашом, был найден рядом с телом Джека Хоббса, сорокачетырёхлетнего плотника, нанятого Мискатоникским университетом, который сопровождал экспедицию 1930 года в качестве кинолога. Он был вдовцом, детей не имел.

Хоббс держал блокнот в левой руке, а в правой сжимал огрызок карандаша длиной не более двух дюймов. Рядом с ним лежал открытый перочинный нож, а кедровые стружки на его вытянутых ногах указывали на то, что он много раз затачивал карандаш. Судя по всему, он умер от заражения крови, вызванного сложным переломом левой большеберцовой и малоберцовой костей.

Поперёк его ног лежал мёртвый большой, ездовой пёс маламут. Причиной смерти пса стал голод. Состояние его тела указывает на то, что каким-то образом ему удалось оставаться в живых в течение нескольких недель, возможно, целых двух месяцев, после смерти Хоббса. Я могу лишь предположить, что псу удалось найти какой-то источник воды глубже в пещере, но там не было еды. Пёс не пытался кормиться телом мёртвого Хоббса".

Перевод: Алексей Черепанов, октябрь, 2022 г.

Один из моих источников в семнадцатом участке сообщил мне по секрету, что тело серийного убийцы Джеймса Оута находится на вскрытии в морге Больницы Святого Джеймса.

Двенадцать недель этот Оут терроризировал город, задушив пять молодых женщин. Но, наконец, полиция настигла его в заброшенном многоквартирном доме, и после часовой перестрелки, которую транслировало телевидение по всей стране, преступник был убит. Однако не было обнародовано ни одной фотографии Оута. Всё, что появилось в средствах массовой информации, — это гипотетический карандашный набросок, сделанный несколько дней назад полицейским художником на основе воспоминаний женщины, которую кто-то пытался, но не смог задушить.

Я схватил фотоаппарат, запрыгнул в свою машину, и на дымящейся резине помчался в больницу, пока о местонахождении покойника не пронюхали вездесущие газетчики. Когда я говорю "дымящаяся резина", то это лишь образно. У моей умной машины недостаточно лошадиных сил, чтобы всерьёз сжечь шины. Но она отлично преодолевает городские пробки. Я чувствовал себя Фиолетовым Мстителем, проскальзывающим в щели, слишком маленькие для обычного автомобиля или грузовика, чтобы даже подумать о том, как в них протиснуться.

Мои часы показывали 21:30, больница всё ещё была открыта для посещений.