Если бы некто задался целью свести все писания Святой Земли в одну крупицу практической мудрости, Майкл мог сказать ему, что это должно быть. Бойся Господа Бога твоего всею силою, всею крепостию и всем сердцем твоим.
Нет, — подумал он, — не нужно даже изучать писания. Наставление о вере в страхе высечено на здешних скалах. Оно было здесь всегда. Матери учили своих детей, что иные верования прокляты, ибо им недостаточно присущ страх Божий. Или на долю их последователей выпало недостаточно страданий, кар, ударов плетьми, пыток, лишений, неволи и казней для должной святости. Каким образом, спрашивал он, страх столь глубоко въелся в то, что задумывалось как радостное служение?
И вдруг Майкл понял, что точно знает, зачем пришел Пророк — чтобы дать ожидавшим Армагеддона то, чего они действительно — действительно! — хотели.
Мысли Сьюзен шли в ином направлении. Она стояла под душем, позволяя тепловатой воде смывать песок и грязь, накопившиеся в течение одного из наиболее странных в ее жизни дней. Она не видела тех чудес, что так впечатлили Майкла, но чувствовала, что он обеспокоен событиями прошедшего дня. Ей тоже было не по себе, и не только из-за его рассказов об увиденном. Майкл явно не расстался с мыслью о самоистязании. Она лишь мельком пересекалась с ним за последние несколько дней — но симптомы распознала. И она понимала, что в их отношениях уже ничто не будет прежним. Что бы ни случилось потом, той связующей нити, которой они нерешительно оплетали друг друга, суждено было вот-вот пройти испытание на прочность. Они стояли на берегу реки нового отношения друг к другу. И перспектива быть затянутой ее течением заставляла Сьюзен беспокойно напрячься.
«Что он такое в действительности, этот Майкл?» — спрашивала она себя. Не то чтобы ей нужно было знать о нем все, но какая-то часть ее существа требовала узнать о нем больше. Вот уже три года длятся их отрывочные свидания посреди войны; они успели переговорить обо всем сущем под солнцем, но в каком-то смысле Майкл и по сей день остался для нее незнакомцем. Бурные же события прошедших суток лишь отчетливо высветили этот факт. Кто этот человек, видевший чудеса и безумие в этой пустыне? Можно ли ему верить?
Пожалуй, ее осторожность чрезмерна, — подумала она, — в конце концов, в тех обстоятельствах, в которых им случилось оказаться, в окружении этой суровой местности и тех жутких страданий, которые они пытались хоть сколько-нибудь облегчить, истинная сущность человека проявляется довольно быстро. Майкл был хорошим человеком. И все же она беспокоилась. После Кристиана ей это казалось только естественным.
Кристиан. Он был ее непродолжительной попыткой притвориться взрослой в свои двадцать с чем-то лет. Будь она тогда честна с самой собой, ей пришлось бы признать, что для нее имело значение не столько за кого выходить замуж, сколько шикарная свадьба и все положенные атрибуты, а также возможность обставить «настоящую» квартиру и при случае небрежно обронить в беседе словосочетание «мой муж». Две карьеры, одна квартира, стиль жизни по образу и подобию журнальных обложек и поощряемая всеми окружающими роль, которую ей нужно было играть.
Никто из ее друзей не задавал вопросов по поводу предпринимаемых ею шагов и даже не высказывал предположения, что шаги эти не были единственно возможными.
Пять горьких лет того, что точнее всего можно было бы назвать окопной войной, продемонстрировали ей всю несуразность подобного союза. Кристиан чувствовал, что она ему лжет, сам обещал стать чем-то таким, чем он не был, и в конце концов возненавидел ее, когда она отказалась от дальнейшего соблюдения договора. К тому времени, как она поняла, что он относится ко всему этому серьезно, он успел уязвить ее гордость и донельзя ее разозлить — теперь ей не хотелось ничего, кроме бунта. В итоге она выбралась из-под дымящихся развалин своего брака с тем же чувством, какое испытывает пилот, уцелевший в катастрофе.
«Как говорится, каково бы ни было приземление, лишь бы уцелеть…»
Теперь у нее не было уверенности относительно того, чего можно ждать от других людей, потому она избегала какой бы то ни было близости. Не терпевшая никакого лицемерия, она заработала репутацию не ведавшего жалости администратора, человека, способного устоять перед любым давлением. Со временем она поняла, что ее поведение в эмоциональной сфере объясняется закоренелой привычкой воспроизводить старые битвы на том поле, где у нее есть возможность победить.
Она всегда пыталась докопаться до сути происходящего, однако осознавала, что не способна понять, какое значение для нее имеют другие люди или хотя бы служение им; по этой причине она решила, что целью ее приезда сюда является уединение. Если бы в написанной ею книге фигурировал первородный грех, он состоял бы в том, что люди в массе своей чересчур низко себя ценят, обеими руками отвергая счастье самопознания.
Она не собиралась грешить снова, но и предотвратить это было не в ее силах.
Шум воды прекратился, и несколько мгновений спустя из ванной вышла Сьюзен, закутанная в белый махровый купальный халат с вышитой на груди надписью «Шепердс-отель, Каир». Насухо вытерев свои длинные до плеч волосы, она повесила полотенце на дверь.
— О, да ты красавец, — сказала она, расчесывая влажные волосы пальцами. — В этой простыне ты похож на древнего римлянина.
Майкл улыбнулся.
— Любуйся, пока есть возможность. Я ведь не собираюсь оставаться здесь навсегда.
— Тебе стоило бы остаться в Дамаске хотя бы на несколько дней, — сказала Сьюзен. — Посмотри на себя. Чем бы ни было то, что грызет тебя последние месяцы, тебе все хуже и хуже, правда? Наверное, тебе не стоит и дальше нести этот груз в одиночку.
Ее слова прозвучали беспристрастным вердиктом хирурга, лишенным гнева и страха.
— Ну, что скажешь?
— Ты когда-нибудь видела ангелов? — спросил Майкл, вглядываясь в ее лицо.
Голос его звучал резко, напряженно, словно бы принадлежа чему-то инородному. Сьюзен покачала головой и повернулась к раскрытому шкафу в поисках какой-нибудь одежды.
— Ну и?.. — спросила она.
— Я долго думал об этом. Слово «ангел» означает «посланник». Им не было нужды являться в длинных одеяниях и с крыльями. В каждой из библейских историй говорится, что люди, столкнувшиеся с ангелами, никогда не узнавали их сразу. Думаю, это относится и к тем, кто видел ангелов в свой смертный час, — каким бы ни было послание, ужасным или прекрасным.
— Так ты думаешь, что видел ангела? — спросила Сьюзен, снова усаживаясь рядом с ним. — Так вот что произошло?
— Не обязательно, — ответил Майкл. — Но я просто рассуждаю: как можно понять, что ты встретил ангела — или, скажем так, посланника? Большинство людей привыкли ко всем этим крыльям, нимбам и лирам и потому считают ангелов чем-то вроде огромных церковных свечей, благословленных Богом эльфов-переростков или, на худой конец, стражей, охраняющих от злых демонов. Которых они, впрочем, тоже никогда не видели.
— Не могу сказать ничего определенного. Меня не волнуют декоративные и бесполезные ангелы. Пусть они будут эльфами, гномами, кем угодно — что плохого в разыгравшемся воображении?
— Но что, если их внешний вид вовсе не имеет значения? Что, если мы веками рисовали посланцев, упуская из виду само послание?
— Ну-ка, ну-ка…
Лицо Майкла стало серьезным, как у мальчика во время первого причастия.
— Мы зациклились на изображениях крылатых существ потому, что именно к этому нас приучили. Мы смотрим теми глазами, что принадлежат нашему телу. Но все это время к нам приходили послания, направленные на то, чтобы открыть нам совсем другие глаза. Ангельское послание всегда одно и то же: смотрите, смотрите, смотрите — но мы не смотрим. Мы раз за разом повторяем одни и те же ошибки, не желая знать никакого другого способа видения.
Майкл запнулся на полуслове.
— Для тебя все это, наверное, звучит бессмыслицей?
— Меня не особенно волнуют такие вещи, если ты об этом, — равнодушно сказала Сьюзен.
Она заметила в его лице разочарование. Он ждал от нее большего.
— Знаешь, когда я была маленькой, меня от души кормили историями об этом ином мире, якобы столь же близком, как то, что я могу увидеть и потрогать. Там были и твои ангелы, наблюдающие за нами вместе с Иисусом, Девой Марией и Отцом Небесным. Но человек не может жить одними лишь историями. Опыт подсказывает, что можно провести всю жизнь молясь, отправляя в бутылках послания в этот иной мир и надеясь, что они достигнут того берега, которого ты не увидишь, пока не умрешь. И они не доходят — мои, по крайней мере, не дошли. Вот потому-то я и забочусь о себе и не беспокоюсь больше по поводу этого иного мира.
— Сьюзен, многое в тех историях было правдой, — убежденно сказал Майкл.
