Крис поднял голову и посмотрел ей в глаза. Это была его привычка. С кем бы он ни говорил, он всегда смотрел собеседнику в глаза открыто и прямо.
— Я думал о вас, Льют, — начал он, — я думал о вашем будущем, как только это началось… Я должен был уйти от вас. Я знал это и все же не ушел. Я люблю вас и не могу уйти. Не могу справиться с собой. Не раз принимал я твердое решение уйти и… не исполнял его. Я похож на пьяницу. Я пьян вами. Конечно, это слабость, я знаю. У меня не хватает сил уйти от вас. Однажды я пытался. Помните, я уехал. Вы удивлялись тогда — почему; теперь вы знаете. Я уехал, но… вернулся. Зная, что брак между нами невозможен, я все же вернулся. Прогоните меня, Льют. У меня нет сил уйти самому.
— Но почему? Почему вы должны уйти? — спросила она. — Почему я должна прогнать вас? Я хочу знать.
— Не спрашивайте…
— Скажите, скажите все. — Голос ее звучал нежно и властно.
— Не надо, Льют. Не принуждайте меня… — В его голосе и глазах была мольба.
— Но вы должны сказать мне, — настаивала она, — вы должны.
Он колебался.
— Если я скажу… — начал он и затем решительно закончил: — Я никогда не простил бы себе этого. Нет, я не могу сказать. Не принуждайте меня, Льют. Вы пожалеете об этом так же, как и я.
— Если у вас… если это какие-нибудь препятствия… если эта тайна действительно мешает вам жениться… — Она говорила медленно, с паузами, подыскивая наиболее деликатную форму для выражения своих мыслей. — Крис, я люблю вас так глубоко, как только возможно любить. Я уверена в этом. И если бы вы сказали мне: «Пойдем!» — я пошла бы за вами всюду, куда бы вы ни повели меня. Я была бы вашим пажом, как в те времена, когда дамы со своими рыцарями уходили в далекие страны. Вы — мой рыцарь, вы не можете сделать ничего дурного. Ваша воля — моя воля. Для меня ничего не существует, кроме вас. И если вы скажете: «Пойдем!» — я…
— Нет, нет, — воскликнул он, — это невозможно! Я не могу позвать вас за собой. Я не смею. И я докажу вам. Я скажу все.
Он сел рядом с нею. Во всех его движениях сквозила решимость. Он взял руку девушки и сжал ее. Его губы беззвучно шевелились, пытаясь сказать какое-то слово. Тайна трепетала в воздухе. Точно ожидая смертного приговора, девушка приготовилась слушать. Он медлил. Она почувствовала, как его пожатие ослабевает, и сжала его руку сочувственно и ободряюще. Но она ощущала уже, как напряжение постепенно оставляло его тело и как вместе с этим ослабевала его воля. Решимость оставила его. Она уже знала, что он не будет говорить.
Рассеянно глядела она перед собой. Тяжесть упала ей на сердце, точно и надежда и счастье умерли навсегда. Она следила, как пробивались лучи солнца сквозь хвою высоких деревьев. Но следила машинально. Она смотрела на все окружающее точно откуда-то издалека, чуждая всему, не являясь больше неотъемлемой частичкой этой земли, деревьев и цветов, которые она любила. С каким-то странным любопытством смотрела она вокруг себя. Она видела на поляне могучий бук, весь в цвету, и смотрела на него, точно видела его в первый раз. Глаза ее надолго остановились на желтых кистях «диогеновых фонарей». Цветы всегда вызывали в ней трепет радости. Но теперь она оставалась равнодушной. Она смотрела на цветы упорным невидящим взглядом, как смотрит курильщик гашиша, одурманенный ядом, на какой-нибудь причудливый цветок, появившийся вдруг среди его видений. До ее ушей доносился невнятный голос ручья, сонного старого великана, бормочущего свои сказки. Но эти звуки уже не действовали на ее воображение, как обычно, она знала, что это просто шумит вода, переливаясь по камешкам глубокого ущелья, — только это, и ничего больше. Она перевела взгляд на открытый склон холма. В диком овсе там паслись две лошади одной масти, обе караковые, прекрасная пара. В лучах солнца их гладкая весенняя шерсть отливала золотом, а иногда переливалась блеском драгоценных камней. Она почти с испугом осознала вдруг, что одна из этих лошадей была ее Долли, товарищ ее отрочества и девичества, на шее которой она выплакивала свои печали и которой поверяла в песнях свои радости. Глаза девушки увлажнились, и она очнулась от своего оцепенения, снова стала сама собой, живой частью всего окружавшего ее мира.
Крис опустился на землю и со стоном уронил голову на ее колени. Она склонилась над ним и прижала губы к его волосам.
— Вставайте, поедем, — сказала она шепотом, и у нее вырвался не то вздох, не то полурыдание, но она сжала губы и встала. Лицо Криса было бледно, почти мертвенно. Так потрясла его борьба, через которую он прошел. Не глядя друг на друга, они быстро пошли к лошадям. Девушка прижалась лбом к шее Долли, пока мужчина подтягивал подпруги. Затем собрала поводья в левую руку и ждала. Он взглянул на нее с мольбой о прощении, и ее глаза ответили ему. Она оперлась ногой о его руку и легко вскочила на седло. Молча повернули они лошадей и стали спускаться по узкой тропе через темный хвойный лес, а затем через безлесную равнину, вниз к пастбищам. Тропинка переходила в коровью тропу. Тропа вела к проселочной дороге, а та — к большому шоссе. Они ехали рысью по высоким, пологим холмам Калифорнии к тому месту, где начиналось шоссе, отделявшееся загородкой: между двумя вертикальными столбами, вбитыми по обе стороны дорожки, вкладывались поперечные брусья. Чтобы выехать на шоссе, нужно было вынуть брусья. Девушка осталась на лошади, а мужчина соскочил с седла и начал вынимать их.
— Подождите, довольно! — закричала девушка прежде, чем он вынул два последних нижних бруса. Девушка пришпорила Долли, и лошадь легко взяла барьер коротким прыжком. Крис зааплодировал.
— Красотка, красотка моя! — воскликнула девушка, наклоняясь и прижимаясь щекой к шее лошади.
— Пустим теперь лошадей побыстрее, — предложила она, когда Крис провел свою лошадь через нижние брусья загородки. — Вы никогда не ценили по достоинству качества моей Долли. Я знаю, вы думаете, что она слишком стара, слишком спокойна, — добавила Льют. — Правда, ей уже шестнадцать лет, но она обгонит девять лошадей из десяти, и при этом никогда не горячится. Она слишком благоразумна для этого. Но вы ее не цените. Не спорьте — я вижу. А я убеждена, что она обгонит вашего хваленого Бена. Знаете что, я вызываю вас на состязание. Нет, еще лучше, вы сами поедете на Долли и на собственном опыте убедитесь, чего можно с ней достигнуть.
Они спешились и стали менять седла, радуясь новому развлечению.
— Я счастлива, что родилась в Калифорнии, — сказала Льют, когда села по-мужски верхом на Бена. — Ведь это оскорбление и для лошади, и для женщины ездить на глупых боковых седлах.
— Вы на лошади точно древняя амазонка, — сказал, улыбаясь, Крис и нежно взглянул на девушку.
— Вы готовы? — спросила она.
— Готов!
— К старой мельнице, — крикнула она, когда лошади помчались вперед, — туда меньше мили!
— Это будет конечный пункт? — спросил он.
Она кивнула, и лошади, почувствовав прикосновение мундштуков, рванулись вперед. Пыль облаками поднималась позади, когда они мчались по ровному шоссе. Часто деревья близко подбегали к краям дороги, и всадники наклонялись к седлам, чтобы избежать ударов о низко спускающиеся ветви. Лошади выбивали подковами четкую дробь, проносясь по деревянным мосткам, а на железных мостах поднимали гулкий грохот.
Льют и Крис скакали рядом, бок о бок, приберегая силы лошадей для последней части пути, для финиша.
Дорога сделала крутой поворот у дубовой рощи и вытянулась затем, прямая и ровная, на несколько сот ярдов; в конце ее виднелась разрушенная мельница.
— Теперь к мельнице! — закричала девушка. Она подалась вперед всем телом, на мгновение ослабила повод и прикоснулась к шее лошади левой рукой, в которой держала поводья. Скоро она стала обгонять своего спутника.
— Ударьте ее слегка по шее! — крикнула она.
Долли пошла быстрее и стала обгонять Бена. Крис и Льют одно мгновение смотрели друг на друга, но Долли быстро мчалась вперед, и Крис был вынужден медленно повернуть голову. Мельница находилась в ста ярдах от них.
— Можно дать ему шпоры? — спросила Льют.
Крис кивнул, и девушка пришпорила Бена, заставляя его развить максимальную быстроту, но в то же время следила за своей Долли, скакавшей впереди.
— Долли значительно опередила Бена! — с торжеством закричала Льют, когда они подъехали к мельнице. — Признавайтесь, вы и не думали, что старая лошадь может так скакать?
Льют подъехала к Крису и провела рукой по влажной шее Долли.
— Да, Бен просто ленивец по сравнению с ней, — подтвердил Крис. — Долли молодчина — она теперь переживает свое «индейское лето».
— Да, это вы удачно сказали, — заметила Льют. — Это верно — «индейское лето». Но она совсем не ленива. Она вся огонь, и в ней нет ни капли норова. Она очень мудра, потому что много прожила.
