Ювелир слегка сжал мою ладонь и поднес к моноклю. Пальцы у него оказались холодными и пухлыми. Он медлил. Возможно, пытался разобрать девиз.
— Буквы изображены зеркально, — подсказала я. — Там написано: «Редкая птица…»
— Ну, разумеется, — пробормотал он. — На самом деле, я видел надпись и раньше. Погодите-ка…
Я не успела возразить. Ювелир поднялся с табурета. Он оказался выше ростом и сложен был более крепко, чем я думала. Пока он сидел, просторный жилет скрывал его фигуру, а теперь старик произвел на меня сильное впечатление. Он являлся ровесником моего отца. Наверняка ему исполнилось не меньше семидесяти пяти, но мой папа уже начал дряхлеть, а хозяин магазина выглядел прямо-таки могучим мужчиной. Я даже немного испугалась — как будто седина и одежда являлись маскировкой.
Он попросил меня подождать и исчез за багряной шелковой занавеской. Я обошла небольшое помещение по периметру, а «очи возлюбленных» словно неотступно следили за мной. Замерев у окна, я стала наблюдать за потоками воды через запотевшее стекло. Интересно, почему я вообще здесь задержалась? У меня нет ни малейшего желания что-либо купить — особенно после новостей про семейное финансовое положение.
Адвокат моего отца, Чарльз Ченнери, изложил мне всю правду в своей привычной манере уроженца Коннектикута. Пять месяцев назад папа взял два с половиной миллиона долларов в кредит у одной фирмы с Уолл-стрит — под залог таунхауса на Джейн-стрит. Стоимость последнего составляла четыре миллиона. Деньги он истратил на приобретение нескольких картин — как он заверил Чарльза, краденых. Полотна для перепродажи были оценены в пять миллионов долларов. Это случилось до финансового кризиса на рынке произведений искусства, который грянул осенью. Тогда даже аукционы не приносили пользы — работы продавались по заниженным ценам. А от отца стали требовать досрочного погашения ссуды. («Никто никогда не читает написанное мелким шрифтом», — рассудительно произнес Ченнери, когда я удивилась — разве банки имеют право так поступать?) Стоимость дома с каждым днем падала, и ни один кредитор не желал рисковать. Короче говоря, в случае невозврата ссуды фирма с Уолл-стрит грозила в течение тридцати дней забрать себе и таунхаус, и галерею. «К одиннадцатому января», — напомнила я себе. Чак Ченнери посоветовал мне кое-что для спасения ситуации, но отнюдь не обнадежил. Если бы нам удалось реструктурировать долг, у нас появилось бы больше времени на его выплату, а проценты по кредиту также возросли бы. Пришлось бы выкладывать пятьдесят тысяч долларов ежемесячно. Откуда взять деньги? Если бы мы продали галерею, чтобы расплатиться, на что бы жили? И где? Таунхаус служил и жильем, и местом работы. От одной лишь мысли об этом у меня кружилась голова. Не удивительно, что я заблудилась и застряла в антикварной лавке.
— Да, конечно. Герб практически идентичен тому, что изображен на вашем кольце и медальоне. — Голос владельца магазина ворвался в разверзшуюся пропасть финансовой катастрофы и прервал мои размышления. — Я считаю, что это, вполне вероятно, один и тот же герб.
Я обернулась и посмотрела на предмет, который антиквар положил на лоскут темно-синего бархата. Передо мной была неглубокая серебряная шкатулка, размерами приблизительно с мой тринадцатидюймовый ноутбук. Ее поверхность потускнела, и гравировка почти не выделялась. Странно, что владелец ухоженного магазинчика ухитрился так запустить свой товар. Я принялась разглядывать рисунок на крышке, пытаясь обнаружить лебедя, но не нашла ничего, кроме абстрактного орнамента из концентрических овалов.
— Герб здесь, — пояснил старик и указал на переднюю часть шкатулки, вблизи от края крышки. По идее, именно там должна была находиться защелка. Но вместо нее (или же поверх нее) я обнаружила круглую пластину, скреплявшую крышку с основанием. Ее неровные края оказались обрамлены «бахромой» из сглаженных зазубрин — совсем как на отливке с восковой модели. Действительно, пластина походила на медальоны, которые я изготавливала с восковых слепков. Кроме того, она в точности повторяла рисунок на моем перстне: теперь-то я увидела лебедя с раскинутыми крыльями. И те же буквы, и даже… невероятно!..
Я наклонилась, и антиквар молча протянул мне монокль. Я приложила его к правому глазу и вздрогнула, как от легкого электрического разряда, распространившегося по брови и скуле. Лупа будто зарядилась током от антиквара. Как бы то ни было, толстое увеличительное стекло мне пригодилось. Поверхность металла была подернута тонкими линиями. Данные отметины остаются от бороздок на восковой модели, а те, в свою очередь, повторяют мелкие трещинки на печатке. Я скосила глаза на свое кольцо и перевела взгляд на шкатулку. Линии совпадали.
— Поразительно, — вымолвила я и выпрямилась, оставив монокль на глазу. Я посмотрела на антиквара. Старик выглядел каким-то расплывшимся. Края его фигуры колебались — настоящие протуберанцы на солнце. У него над головой появилось облачко мерцающих огней. Не иначе стайка светлячков парила над его макушкой. Я сняла монокль и зажмурилась.
— Простите, — пробормотала я. — У меня…
— Искры? Нарушение зрительного восприятия? — спросил антиквар. Он упомянул о двух зрительных предвестниках приступа мигрени, которой я страдала с подросткового возраста.
— Да. Значит, вы мой товарищ по несчастью.
— Нас много, — ответил антиквар загадочно.
Что он имел в виду под словом «нас»? Определенно, он — чудной тип. Почему я просто не спросила, где ближайшая станция метро? Я, конечно же, не собиралась покупать шкатулку. Хотя, на самом деле, у меня появилось чувство, что она должна принадлежать мне. Какова вероятность встречи с предметом, изготовленным при помощи подарка моей матери? Причем именно в тот день, когда все остальное в моей жизни стало абсолютно безнадежным? Однако именно поэтому я не могла приобрести безделушку — при нынешнем безденежье я бы не пошла на легкомысленный и глупый поступок. Но… Я уже представляла, как полирую серебро до блеска… Я прикоснулась к крышке шкатулки кончиком пальца, воображая, что благородный металл очистился от слоя грязи и патины… и с изумлением увидела, что выгравированные линии засияли голубым светом. Я присмотрелась, а они подернулись рябью, качнулись и уплыли из-под моего пальца… будто мое прикосновение уподобилось камню, потревожившему поверхность водоема.
Я вздрогнула. Орнамент застыл и потускнел. Я подняла голову: антиквар впился в шкатулку взглядом. Затем он медленно взглянул на меня, и глаза у него засверкали тем же неугасимым светом. Я опять испугалась — не сделала ли я чего-то дурного? Вдруг я повредила его товар? Но вместо того, чтобы забрать шкатулку, антиквар подтолкнул ее ко мне.
— У меня к вам предложение, — произнес он.
— Что? — выдавила я, напуганная.
— Мне хотелось бы с вами обменяться.
Он указал на пластину, а потом — на мой перстень. Его руки заметно тряслись. Когда я вошла в магазин, он без всякой дрожи сжимал тонкие инструменты часовщика, а теперь его пальцы трепетали, как крылья мотылька.
— Простите, — выдохнула я, опасаясь разволновать старика еще сильнее, — я не понимаю. У меня ведь ничего нет…
— Я хочу обменяться на ваши услуги.
Антиквар стиснул кулаки и раздвинул губы в учтивой улыбке.
— Какие же? — спросила я с опаской и внезапно осознала, насколько я одинока в маленьком магазинчике на безлюдной улице. Входная дверь была закрыта, и тяжелая пелена дождя отгораживала нас от остального мира, как занавес из кольчуги. Наверное, старик был сумасшедшим. Вот и руки он заламывал так, словно боялся, что они улетят от него.
— Ваши услуги по отливке. Вы выполняете дивные работы в «Cygnet Designs»… и металлические скульптуры вы тоже изготавливаете, верно? В прошлом году у вас была выставка в Челси… Я искал кого-нибудь вроде вас. Работа крайне деликатная… — Хозяин магазина вновь уставился на свое сокровище.
Я обратила внимание на две вещи: к шкатулке старик не прикоснулся, а ногти у него оказались такого же янтарного оттенка, как глаза.
— Она запечатана по всему периметру.
Теперь я догадалась, что он имеет в виду. Вдоль щелочки между крышкой и основанием тянулась узкая полоска металла, который, в отличие от серебра, не почернел. Он блестел, как расплавленная ртуть. Кто-то заплавил шкатулку наглухо и запечатал клеймом — ларчик представлял собой письмо, и распечатать его мог лишь истинный адресат. А у меня как раз и имелась идентичная печатка.
— Странно…
— Да, и неудобно. Как мне продать ее потенциальному покупателю? Если вы ее откроете, я отдам вам печатку и заплачу тысячу долларов.
— По-моему, как-то уж слишком…
— Совсем немного за вашу ювелирную работу. Мне повезло, что я познакомился с таким умелым художником, как вы… к тому же, я верю, что вас сегодня сюда привело провидение. Кто мы такие, чтобы отказываться от возможностей, предлагаемых нам судьбой?
