Тут жарко…
— Чтобы опять куда-нибудь сбежала? Нет уж, будешь со мной за руку ходить, если сама не понимаешь, куда лезть можно, а куда нельзя! — строго ответила все еще сердитая на дочь Юля.
Мужчина ухмыльнулся и потрепал девочку по голове.
— А что ж ты мамку-то не слушаешься, а? — по-доброму спросил он. — Тебе же не разрешали на речку бегать?
— Тем более одной! — поддержала его Юля и снова подняла взгляд на мужчину. Нравился он ей. Не было в его словах той паники и страха, к которым она привыкла при упоминании Игнатовых. Да и веяло от него каким-то спокойствием, основательностью. — А про проклятие… Да рассказали, конечно. Да баб Шура начала рассказывать про их младшего мальчишку, сумасшедшего, который их дочь порезал, да нас отвлекли, и все… — улыбнулась Юля. — А Вы ту историю знаете?
— А я не одна! Я с подружкой пошла… — снова влезла в разговор Лерка.
— Чего ты врешь-то? — не выдержал Тимошка.
— Не вру я! Мы с Аришкой пошли! Ей тоже жарко было, а когда дядя на нас ругаться начал, она убежала! — толкнула Лера Тимошку.
Юля, заметив безобразие, дернула дочь за руку:
— Лера, прекрати так себя вести! С тобой дружить никто не будет!
— А чего он говорит, что я одна была, когда я не одна? — обиженно надула губки Лерка.
— Врушка, врушка! А то я не видел! Я тебе еще сказал, что туда нельзя ходить! Что, забыла уже? Врушка!
— Тимош… — Юля покачала головой, глядя на мальчика. — Знаете что? А бегите-ка вы вперед. Но не дальше, чем на десять шагов! — Лера подтолкнула дочь в сторону Тимошки. — И не драться, и не ругаться! Лера, ты слышала меня?
— Да! — отозвалась на бегу дочь, догнав Тимошку и шлепнув того по спине. — Это тебе за врушку!
Юля только головой покачала, глядя на выясняющих отношения детей, но лезть не стала — сами разберутся.
— Да кто ж ее, дочка, не знает-то, ту историю? — улыбнулся дядька, тоже наблюдая за бегающими в довольно высокой уже траве детьми. — А уж мне-то сам Бог велел знать. Сродственником ведь я им прихожусь. Ежели есть желание, могу рассказать. Покуда до деревни-то дойдем, и расскажу.
— Маам… Ну маааам! — заныла Лерка. — Я с Тимошкой пойду… Пожалуйста!
— Да пускай бежит. Тока с деревни ни шагу, поняла? — строго спросил он девочку. Та с готовностью закивала и с надеждой взглянула на мать.
— Тимош, заберешь эту егозу с собой? — спросила Юля у мальчика. Тот важно кивнул и взял девочку за руку. — Вот, скажи Тимошке спасибо, иначе никуда бы я тебя не пустила! — строго сказала Юля и перевела взгляд на дядьку Павла. — Родственником? А! Ну конечно! Дети-то выросли, своих детей нарожали… А на Вас что же, проклятие не действует? — с хитрой улыбкой глядя на него, спросила девушка, сорвав стебелек какой-то травки.
— На меня-то? — рассмеялся дядька Павел. — А я на Агафьин-то участок и не ходил ни разу, чего ж Левонихе ко мне цепляться-то? Да и Аринке я не нужен, потому как я не Игнатов. Захару-то я не родственник по крови. Дед Кузьма, который отец Агафьи-то, много детей нарожал. У него их аж двенадцать человек было. А Агафья старшей самой была, первой дочерью. Вот все через ее руки-то и прошли. А раньше-то как было? Лет в девять-десять девок уже полностью на хозяйстве и с детями оставляли, а сами на поля уходили. А что делать? Да и девке тренировка хорошая — уж лет в тринадцать порой и замуж выдавали, а значит, все уметь должна к тому времени.
— Серьезно в тринадцать? — удивилась Юля.
— Серьезно. В восемнадцать девка уж перестарком была. Никто такую старую замуж уж не возьмет, — улыбнулся Павел, хитро взглянув на девушку. — Ну, вдовец разве только какой, а парни ни… А так — сронила девка кровь — значит, созрела, детей рожать может. Вот и замуж можно уже. Это бабка Агафья в девках засиделась. Два года она Захара ждала, потому и замуж выходила уже старухой — восемнадцать зим ей минуло.
— А этот… младший который… — нахмурилась Юля.
— Глеб?
— Да, Глеб… Его что, и правда за печкой заперли?
— Правда. Илья и Петр, старшие братья, на другое не соглашались. Либо прибить его вовсе, либо запереть навечно. Очень они за младших сестер боялись.
* * *
Получив согласие отца, парни стали думать, как бы так клеть изладить, чтоб упыреныш из нее выбраться не смог.
— Вот гляди, Петька… Одна стена — печка, камень, тут он ниче сделать не сможет, верно? — Илья оглядывался в закутке за печью. Ну как в закутке? Три шага в ширину да четыре в длину. Прежде там сами братья спали, покуда на печку не перебрались, опосля тот закуток Маринка себе облюбовала, а теперя вот младшому отец определил. — Вторая и третья — стены дома. Как думаешь, смогет он с ними что сотворить?
— Не, Илюха, вряд ли… Тут надежно все. Ежели он где выбираться станет — так это либо через верх на печку, либо уж копать тока… — Петр не менее внимательно оглядывал место будущего заключения брата. Ударив ногой по хлипкой дощатой перегородке, что часть комнатки закрывала, он поморщился, глядя на то, как она зашаталась. — И вот тута даже он стенку вышибет. Не годится, братка. Намертво заделывать надоть.
— Таак… — наморщил лоб Илья. — А ежели мы тута каменную стену поставим? Тогда не смогет выбраться?
— Тогда не смогет. Тока и полы надоть тож каменными изладить. Чтоб и подкопать не смог.
— Дело говоришь. Тогда у нас тока печка опасная остается, и дверь. Отец сказывал, полати изладить крепкие надоть. Есть у нас доска такая, коя с пола осталась. Толстая она и крепкая. Но я с нее дверь хотел сделать, — Илья расстроенно присел на табуретку. — А ежели мы на полати пустим, то тут и низко будет сильно — ну да то не беда, пущай и за то спасибо скажет — но тогда нам на дверь доски не хватит. А со слабой делать опасно больно.
— А ежели… — Петька задумался, глядя то на край лежанки, то на потолок, то на основание печи, ровно прикидывая что-то. — Илюх, вот гляди… Печка-то крепко небось стоит, а?
— Вроде крепко… — нахмурился Илья, пытаясь уловить идею брата и пока не понимая, что тот хочет.
— И ежели на нее камней наложить, не поведет ее, как думаешь? — Петр вопросительно смотрел на старшего брата.
— А на что нам на печке камни? Он же ими нас и угробит, как зайти попытаемся. Да
