Горько вздохнув, Василиса уткнулась в подушку. Бабочек нет, чего проснулась? Нырнула в прерванный сон, вынырнула из бассейна, повинуясь строгому няниному пальцу, поплыла навстречу полотенцу. Платон тоже вылез, от полотенца увернулся, визжа, понёсся от няни в кусты жасмина. Чёрный злыдень протянул руки к Платону, будто играя в жмурки. Василиса проснулась в слезах.
Когда бабушка жаловалась маме на невоспитанных соседских детей, Василиса разводила ручками: «Какой ужас!». Взрослым это нравилось, и они смеялись. Но Василиса ни за что не стала бы так говорить, если б знала, что «ужас» – это то, что она чувствовала сейчас. Пятки сделались противно холодными, в горле застрял ком. Рядом с кроватью Платона висела тень большой собаки, только без собаки. Поползла по полу, шмыгнула под кровать, полезла на потолок. Василиса поняла, что тень кого-то ищет, но не может найти. Глаз у тени нет. Папа рассказывал, что собакам глаза не нужны, собаки носом нюхают. Наверно, тень тоже нюхает. Брат застонал во сне. Край тени, похожий на пасть, лёг ему на подушку, рядом с затылком. Платон страшно заворочался, вскидывая руки и ноги, дёргая головой. Василиса, наконец, проглотила ком и заревела в голос.
***
Дима поднялся на веранду так тихо, что Лена отвлеклась от похождений японского вампира, только ощутив его на периферии зрения. Он был бос, в одних шортах, мускулы всё же неплохие от всех этих боевых искусств, надо лбом красовался солидный репей. Лена строго запретила превращаться в её присутствии: Димка не увлекался воем с выворачиванием суставов, и шерстью мучительно не обрастал, но от его превращений долго чесались глаза и ныли виски.
– Пива выпьешь? – спросил Димка, бросив кислый взгляд на экран. Он предпочитал брутальные хроники из жизни шпионов и ментов, расстраивавшие Лену (заговоры против всех её также не вдохновляли).
Лена захлопнула ноутбук. Пора завязывать с мультиками, а то опять придётся пялиться в лицо реальности, силясь вспомнить, что это за хрень. – Давай. Дим, давно хочу спросить: ты видишь фей? Нюся болтает, что Фанта их ловит, а вы с Кешей? Небось, тупо мышкуете?
– Фей? – Дима задумался. – Поди угадай, что она называет феями. Мы с Кешей охотимся на мышей и кротов, лягушек ещё. За Фанту не скажу, она у тебя такая же с придурью, как вся ваша семейка.
– По поводу придури – спорный вопрос, – надменно заметила Лена. – Никто из моей так называемой семейки не бросается на людей из-за отсутствия в их квартирах мохнатых слизней.
– Я ведь сто раз извинился! Про фей правда не знаю, ты же заметила, я мало соображаю, становясь собакой. Иногда боюсь, что не смогу вернуться назад.
«Удивительно, что до сих пор возвращался», – подумала Лена. Димка и человеком собачью сущность так себе контролировал, а уж «на собачьей территории» вопрос лидерства был явно решён в пользу собаки. Даже Кеша вил из хозяина верёвки. С другой стороны, сколькими людьми управляют их малолетние дети, а то и кот!
– Я помню то, что вижу на грани трансформации, – продолжал Димка. – Как раз завтра собираюсь притормозить её в сортире…
– Сортир предназначен для совершенно других вещей!
– А Нюся тебе не рассказывала, что там живут разбегающиеся глазки?
– Рассказывала, – вздохнула Лена. – Если правда живут, держи это знание при себе: Нюсин горшок мне мал, а гадить в глаза я не в состоянии.
Дима поставил на стол две ледяные бутылки. Зверь-холодильник, у бабушки такой был, даже круче: яйца к дверце примерзали.
– Ромке так и не звонила?
– Сил нет. Как вспомню Москву – резко заканчиваются.
– Зря ты телефон отключила. Две недели тут сидим, всякое могло случиться.
Пиво обожгло язык. Лена вернула бутылку на стол – пусть немного согреется, не хватало испортить отпуск больным горлом.
– Могу я отдохнуть или как? Чего комплексуешь? Новые неполадки в астральной флоре? Из меня вроде ничего не выпрыгивает, хотя тебе видней, конечно.
Дима серьёзно посмотрел на неё.
– Ты егоне уничтожила?
Лена промолчала.
– Рано или поздно он тебя достанет, – Дима упрямо поджал нижнюю губу (пухлую, точно подведённую помадой). – Я знаю, о чём говорю. Он же не просто так вокруг тебя крутился. У вас в роду шаманов нет?
– Я похожа на чукчу?
– Иногда шаман уговаривает волка, что быть в одном теле выгодней, чем порознь. Потом шаман волка убивает, и дальше, когда действует шаман, волк спит. Если удобней действовать зверю, волк активен, а человек контролирует ситуацию, если может. Когда шаман умирает, волк остаётся не при делах. В этом случае он так просто не отлезет: может, ему, кроме тебя, некуда деться?
– Это его проблемы, – отрезала Лена. – Кроме того, не стоит буквально воспринимать всю ерунду, которой начитался. Или ты из личного опыта? Ну, твой предок… – Лена прыснула, представив сурового воина духа в бусах и перьях, с гиканьем преследующего стайку трепетных колли.
Дима обиженно отвернулся, закурил.
– Дело твоё, я хотел предупредить. Я тоже пробовал послать своего зверя, и едва не загнулся. Мои предки русские, не слышал, чтоб в Курской губернии водились шаманы. У меня, наверно, атавизм. В древности трансформироваться в животных могли все, и сейчас могут в первобытных племенах, но там, где цивилизация, навык утрачен. Я случайно его восстановил: генетика подходящая, к тому же была история. Ещё со школы я занимался рукопашным боем. Отец устроил меня тренироваться к одному знакомому, бывшему инструктору из армейского спецназа. Он меня брать не хотел, но отец добился. Учитель рассказал нам про оборотней, правда, лишь в смысле их помощи в бою. С этого момента он начал учить нас совсем другому бою.
– Ты про собачьи бои? – удивилась Лена. – Вот же гад! Вдобавок идиотский выбор породы, был у меня один придурок, требовал, чтоб я натаскала его колли на охрану…
– Да слушай ты! Физическая трансформация на фиг не нужна, речь шла о том, чтобы отыскать в себе зверя (если он есть), и войти с ним в контакт. В экстремальных ситуациях зверь берет на себя саморегуляцию организма, переводя его в боевой режим. Мышечная активность возрастает, ускоряются метаболизм и регенерация, кости становятся более гибкими и прочными, слабеет инстинкт самосохранения. Реально даже не очень сильный человек способен творить практически невозможное для понимания и повторения обычным человеком. По словам учителя, отыскать в себе зверя способно восемьдесят процентов людей, но на этом первом этапе отсеилось большинство парней. Многие не верили или пугались и бросали. Из тех, кто не испугался, часть оказывались попросту без зверя в душе. А ещё зверь должен быть конкретный в плане боя, не кролик там и не хомяк.
Мне было легко поверить, и я не боялся, наоборот, с детства бабулиных россказней наслушался, размечтался, а тут такой облом! Когда я вошёл в контакт со своим зверем, учитель сразу разобрался, что это собака, а не волк, но сказал, что так тоже нормально: арийские маги впускали в себя ярость и мощь львиноподобных собак Тахо, и их силы удесятерялись…. Не мой случай. Меня легко делал даже парень с сущностью барсука, вдобавок я подцепил питомниковый кашель.
– Чего-чего?
– Истинный оборотень рискует переболеть всеми болезнями, присущими виду, – мрачно ответил Дима. – В смазанной форме, но радости мало. Учитель не стал морочиться вопросами ветеринарии, просто выпер меня из секции. Знаешь, в шестнадцать такие вещи тяжело переживаются. Ещё отец взбеленился, орал, что смотрел сквозь пальцы на суеверия, которым нас учили, лишь бы из меня сделали мужика, но теперь в них поверил, потому что у слюнтяя вроде меня может прижиться внутри только слюнявая болонка, и снаружи тоже. Скандал дома закончился тем, что я вылетел на улицу, а потом вправлял едва ли не все свои суставы на правой руке. Так зверь первый раз показал характер. Дело в том, что моё оборотничество изначально было открыто и запущено в боевых целях. Никто не учил меня нормально жить с собакой внутри, а я его, соответственно, не учил жить спокойно. Он ещё не умел смотреть моими глазами, пытался защититься от невидимой опасности. Проще говоря, пытался трансформировать нас, что сопровождалось дикой болью.
