— Клянусь всеми святыми, у меня и в мыслях не было как-то тебя выделять! Я просто дружил с тобой, и все! И уж если кто и завидовал, то это я. Я завидовал твоей легкости, оригинальным отношениям с девушками…
— Оригинальным? — Алекс засмеялся. — Это ты верно подметил… А теперь о деле. Сказать тебе откровенно? Я всегда чувствовал, что должно что-то произойти… из ряда вон! И именно с тобой… Черт его знает, почему мне так казалось… Я думаю, тебе надо продолжать жить так, будто ничего не произошло. Ничего! Не нашего ума все это… Жили мы без них — проживем как-нибудь и с ними. Если есть Бог, значит, это Им предусмотрено. И ты не в силах помешать. Все слишком масштабно, чтобы ты мог каким-то образом повлиять на ход событий и изменить его. Ты им был нужен постольку, поскольку. И все мы винтики, давно пора понять это, а не корчить из себя великанов. Кто-то когда-то развивал мысль о роли личности в истории. Так вот, это не про тебя. Ты — отдельно, история — отдельно. И скажи спасибо, что ты пока цел. И не терзай себя, твоей вины нет в том, что эти чудища, я имею в виду Сталина и прочий сброд, явились на свет Божий и в ногу с многомиллионными массами уверенной поступью скоро замаршируют в коммунистическое будущее. И вообще, может, это и к лучшему: ведь в вашей стране — в моей бывшей стране — такой бардак, что, не сомневаюсь, именно Сталин в силах навести там у вас порядок.
— Если он дорвется до власти, то наведет "порядок" не только у нас… А ты как был дураком, так им и остался. Как у тебя язык повернулся сказать такое? Думаешь, если ты гражданин независимого сопредельного государства, то тебе и бояться нечего? Кстати, поделись, зачем тебе вся эта шелуха: машина с "мигалкой", женитьба на дочери чуть ли не самого главного человека в стране? Никогда не поверю, что ты влюблен в нее без памяти и женился на ней исключительно из бескорыстных побуждений.
— Вот же наглец! Не знаю, как я еще терплю тебя?.. Сидит, понимаешь, у меня в доме, дует мое вино. Как же ты, старик, бестактен! Прощаю тебя лишь потому, что ты мой друг… Моя жена — замечательная женщина, у нее масса достоинств, главное из которых — толерантность. Проще говоря, она мне не мешает. А это, согласись, такая редкость… А что касается любви, то это такое драгоценное чувство, что с ним надо обращаться очень бережно и экономно, его надо баюкать, культивировать и лелеять, чтобы хватило на всех, кого я удостаиваю своим высоким вниманием. Некоторая часть этого драгоценного чувства перепадает и моей жене. И будет с нее! В мире должны быть соразмерность, порядок, справедливость…
— Проклятый циник!
— Еще в молодости я понял, что лишен талантов. Да что талантов! Мои способности были в лучшем случае на среднем уровне. Я был ленив не только от рождения. Я был ленив еще и потому, что вовремя заметил свои дюжинность и посредственность. Это открытие чуть не убило меня. Я понял, как мне ни биться, как ни упираться, мне не достичь успеха в творческих профессиях. А раз так, то надо было как-то устраиваться в этой жизни. Как я завидовал тебе! Как завидовал! Ты был талантлив, это знали все. И, что самое главное, это знал ты сам. Но, слава Богу, моя зависть не была агрессивной. Моя зависть была с привкусом грусти и сожаления, что Господь почему-то обделил талантами именно меня. Но надо было жить! Голова на плечах у меня была, и то, что ты называешь цинизмом, на самом деле лишь способ найти себе место под солнцем. Это вовсе не цинизм. Это гедонизм. Это любовь к красивой жизни и беспрестанным удовольствиям. Это извечная погоня за новыми наслаждениями. Древние греки были далеко не идиоты и знали, в чем смысл жизни. И я последовал за греками. Я нашел свой личный смысл жизни. Я щедр и готов поделиться своей находкой с каждым. Я начал горячо и с искренним чувством поклоняться гедонизму, сообразив, что из этого можно для себя сделать религию. И на всей территории бывшего Советского Союза я первый, кто без стеснения, смело признаётся в этом во всеуслышание. Мой Бог — это женщины и вино. Моя религия, кстати, как и любая другая, освобождает меня от необходимости мучить себя всякими неразрешимыми вопросами, вроде вопросов о смысле жизни. Для меня все предельно ясно и понятно — жить надо ради удовольствий. Таким образом, для меня все вопросы разом решены. Одного не могу понять, почему все остальные люди до сих пор не додумались до этого?..
— Не все же настолько примитивны и ограничены… Алекс, мне плохо, я поэтому к тебе и приехал. Я — в растерянности, почти в отчаянии…
— Тебе надо отдохнуть, переключиться, развеяться и оттянуться. И как говорят еще более примитивные, чем я, американцы, ты будешь в порядке. Есть у меня на примете одна восхитительная девушка для тебя, пальчики оближешь. Специально для себя приберегал, но чего не сделаешь ради дорогого друга. Вах-вах, не дэвушка — пэрсик!
— Какой персик! — заревел я. — Какая, к черту, девушка! Я к тебе приехал…
— Знаю, знаю, но девушка не помешает…
…Мы, держа стаканы в руках, стояли на балконе и наслаждались теплой ночью. Внезапно Алекс сказал:
— Жену свою ненавижу…
— Ну-ну, остановись…
— Нет, правда… Ненавижу. Чего уж там… Женился я отчасти сдуру, отчасти, врать не буду, — по расчету, а теперь… Скажу по секрету, она ест за десятерых, а худая, как сушеная треска… Не понимаю!.. Не знаешь, может, у нее глисты?
— Не знаю…
— Она борщи жрет кастрюлями… Не веришь? Наварит себе целый котел адского варева и трескает его перед сном с чесночищем. И так каждый вечер. Прислуги стыдно… Это ужасно! Сядет на кухне, одна нога под столом, другая — винтом вокруг ножки табуретки, сидит косо, боком, ползадницы с табуретки свешивается. Ничего не замечает! Трескает! Сидит, тупо уставившись в одну точку, жрет, подлая, прямо из огненной кастрюли и хоть бы раз обожглась или поперхнулась! Куда там! Ее ничто не берет. А чавкает она с каким-то жутким людоедским присвистом… Из носища течет… Не вытирает! Наслаждается! Иногда, когда моя испорченная натура требует садомазохистских страстей, я удобно устраиваюсь напротив нее и с извращенным любопытством наблюдаю, как моя благоверная, это обжирающееся чудовище, в пешем, так сказать, строю и с ложкой наперевес, с азартом атакует свой проклятый борщ! Иногда переведет свой взгляд на меня и, жуя, как корова, смотрит так минут пять. Как на насекомое! Она меня не видит!
— Тише, ты! Соседей разбудишь.
— Черт с ними! Пусть знают, каково быть мужем дочки премьер-министра. Это еще не все — слушай дальше. Нажрется, как свинья, и завалится спать. Во сне стонет, видно, снится проклятый борщ! — храпит, как носорог, рыгает и пердит! Брр!.. Если я когда-нибудь придушу ее, меня наверняка оправдают. Господи, что я несу?! Господи, прости мою душу грешную. Кажется, я пьян…
На этом и закончился наш вечер воспоминаний. Ночь принесла покой, спал я, как убитый — крепко и без сновидений. Вино, как всегда у Алекса, было отменного качества.
Здоровье у Алекса также оказалось отменного качества: когда на следующее утро он пришел будить меня, то на его лице не было и следов вчерашней попойки.
Он благоухал дезодорантом и хорошими духами. Он принес два стакана холодного красного вина, один выпил сам, другой протянул мне и ревниво проследил, чтобы я его выпил до дна. И стремительно умчался, прокричав на прощание, что скоро вернется и повезет меня на пикничок с шашлыками, национальными закусками, шампанским и девушками…
Чертыхаясь, я попытался, было, снова отдаться сну, но, видимо, мой сон у Морфея перехватил кто-то более удачливый, и воленс-ноленс мне пришлось подниматься, бриться, брать ванну, варить кофе…
Недовольный и мрачный, я отправился побродить по городу. Воздух был влажный, душный. По мокрому после ночного дождя асфальту разгуливали глупые, бессмысленные птицы и урчали утробными голосами.
Редкие прохожие напоминали матерых уголовников, которых вывели на прогулку… Красивых девушек я что-то не встретил…
Бесцельно поворачивая то направо, то налево, я переулками вышел к входу в парк. Вход был бесплатным. Я, естественно, этим воспользовался и через некоторое время, погуляв по каштановым аллеям, наткнулся на летний театр.
Утомленный прогулкой и шумом в голове, присел на скамейку. Театр как театр: несколько рядов скамеек, на которых в скрюченных позах примостились пожилые пенсионеры и запущенные субъекты с небритыми подбородками и всклокоченными волосами на головах.
На лицах зрителей я увидел выражение тоскливой безнадежности. Здание летнего театра было выкрашено голубой больничной краской.
Афиша с грамматическими ошибками извещала граждан, что на сцене летнего театра проходит открытый песенный конкурс.
