Это мне папа говорил.
Мысль обожгла, как удар бичом, и все тело напряглось. Я услышала шорох крыльев, ощутила на лице их прикосновение. Сильно отклоняться назад не надо. Просто оттолкнуться и подтянуться, словно вылезаешь из бассейна.
Острый край шифера врезался мне в ладони. Я резко выдохнула и подняла колено. К счастью, на мне были джинсы. Следующее, что помню, — как карабкаюсь по наклонной крыше и благодарю бога, что я в кроссовках, а не в ботинках. Стопы сводило судорогой, ногти на руках ломались — так сильно я всаживала их в шифер.
Черт. Еле забравшись по крутому склону крыши, я села верхом на конек. Ноги тряслись, руки болезненно пульсировали, синяк на плече ныл. Я была песней боли. Оказалось, ванны помогают меньше, чем я ожидала. Горячие мокрые ладони саднило, пальцы были расцарапаны до крови. Я постаралась сесть так, чтобы не потерять равновесие, и подняла голову.
В лицо бил ветер, какой встречается только на высоте. Тумана не было. Во все стороны расстилались лесные дали, деревья стояли, тесно прижавшись друг к другу. Их массу рассекала на две части двухполосная асфальтовая дорога, ведущая, как я уже знала, к главному шоссе округа. Крыша, на которой я сидела, оказалась самой высокой точкой местности. Далеко к югу на горизонте виднелась синяя полоса — Аллеганские горы. Впрочем, может, просто туман или облака.
Внизу у подножия холма протекал извилистый ручей, поблескивая холодным серебром в тусклом свете пасмурного дня. Правда, облака стремительно рассеивались — значит, солнце покажется еще до полного их исчезновения. Я увидела сарай для лодок — ветхую лачугу, которая, на первый взгляд, не выдержит и резкого порыва ветра. Школа неприветливо раскинула флигеля-крылья, как хищная птица — серая, с острым клювом, — задремавшая на гнезде.
Мне не очень хорошо было видно подъездную дорогу, ведущую прямо к дверям Школы, но в глаза бросились две увитых плющом тумбы, стоящие по обе стороны от дороги. Я поморгала. Протерла глаза. Могу поклясться, что раньше там сидели каменные львы…
Теперь не сидят, прошептал внутренний голос. Сидели, а теперь нет. И неважно, почему.
В голове тут же возникла яркая картинка и стала вертеться, как навязчивая мелодия, застрявшая где-то между мозгом и ушами.
Серый каменный лев тихо крадется по залитому солнцем лесу, мощные мускулы играют под гладкой, выровненной временем кожей. Лев поднимает голову на могучей шее, пустые каменные глаза осматривают все вокруг. Открывает пасть, полную острых, тесно посаженных, серебристых зубов, и выдыхает, разметая сухие листья. Он смотрит на них, и удивление зарождается в огромной каменной голове. Его глаза Властителя глядят куда-то вдаль, а завитки каменной гривы спадают на плечи со звуком оползающей мокрой глины…
Видение поблекло. Я потрясла головой, чтобы избавиться от него. Надо крепко держаться — по обеим сторонам крыша резко уходила вниз, а шифер кое-где скользкий. Ничего не стоило оступиться и полететь кубарем до края, а потом и на землю. И было бы совсем не смешно.
Я прижала окровавленные руки к груди. Жаль, что не надела перчатки. Но тогда не было бы такого сцепления. Всегда приходится идти на жертвы.
Чем я и занимаюсь в последнее время.
Ветер свистел во впадинах и выпуклостях шиферного покрытия. Некоторые куски отсутствовали, другие прогнулись, но в целом крыша выглядела вполне надежно. У меня дернулась рука, и я усилием воли оттянула ее от медальона. С силой выдохнула, размышляя. Сердце раза два подпрыгнуло и быстро-быстро забилось. Да это же не страх, а… радость!
Она наполнила меня изнутри, я вскинула руки с растопыренными пальцами и широко улыбнулась. Со стороны — дура-дурой: сидит на коньке крыши с поднятыми руками, как акробат в цирке. Но здесь, когда мимо пролетал ветер, и деревья толпились вокруг здания Школы, я ощущала… свободу. Впервые за долгое время. Здесь только я и ветер. Заныли зубы — теперь я знала, что это пробивается мое второе обличье. На этот раз ощущения были теплыми и уютными, они отогнали боль. Ладони перестали кровоточить. Я глянула на них: порезы уже покрылись корочкой. Медный запах моей собственной крови быстро рассеялся на свежем влажном воздухе, хотя мне почудился еще и легкий аромат духов. Слегка сжав кулаки, я обнаружила, что почти совсем не больно, а корочки и не думали трескаться.
Ничего себе! Интересно только, почему так же не исчезала боль внутри меня. Но и она тоже поутихла. Моя ипостась, пробежав по телу, отступила с шорохом совиных крыльев.
Это и есть становление? Хорошо бы кого-то спросить. Бабушка поведала мне о Жизни достаточно рано, а папа в своей обычной немного резкой манере сказал то, что, как ему представлялось, я должна знать. Если кратко, то его напутствия сводились к следующему: «Не делай глупостей» и «Не покупай дешевых тампонов, деньги у нас есть».
«Становление», как и половое созревание, вызывало кучу вопросов. А задать их некому. И некуда пойти, чтобы провести, ну, научное исследование. Может, в библиотеке есть книги для любознательных девочек-дампиров? Что-то не верится. Я коротко рассмеялась этой мысли и вдруг почувствовала себя собой — больше, чем за все последнее время.
Просидев столько времени на крыше, как дура, я, наконец, решила спуститься. Вообще-то, у меня было дело, и я не намеревалась проторчать здесь весь день. Я оторвалась от созерцания леса и неба и вдыхания пропитанного дождем и счастьем холодного воздуха. Ощущение радости не оставляло меня, пока я скользила взглядом по крышам, пытаясь узнать в них те, что видела из окна бабушкиного дома. Раз есть точка обзора — можно построить маршрут в любую сторону, если, конечно, имеется компас и немного здравого смысла. Последний мне и был нужен.
Не знаю, где он пропадал, когда я залезала на крышу. Но теперь, когда я осмотрелась, внутри меня словно разжался кулак, и стали просыпаться искательские навыки. Я ждала внутреннего голоса, который выберет безопасный момент и подскажет, каким путем идти.
Такие тонкие материи подгонять нельзя. Так же, как нельзя спрашивать у маятника самое заветное желание, потому что оно встанет каменной стеной между вами и ответом — вы ничего не услышите. Не ждите, не прислушивайтесь нарочно, особенно, когда нужно уловить, что говорит вам интуиция. Заглушите все посторонние звуки, и тогда до вашего слуха долетит тихий шепот истины.
Но бабушка не уставала повторять, что маятник иногда скажет и то, что хочешь услышать, — тогда к черту сомнения. Здравый смысл? — усмехалась она. — Ха! Зачем искать его там, где он не нужен?
На меня обрушилась тоска по дому. Такая резкая и пронзительная, что я пошатнулась. Как мне хотелось сейчас оказаться в бабушкином небольшом домике в Аппалачах, холодным вечером слушать жужжание и стук ее прялки, вдыхать аромат ее стряпни и настоев для чистки пола и окон — тысячелистник, лаванда, дикая роза. Она постоянно что-нибудь мыла и скребла. Но наступало такое время, когда работать на улице было уже темно, и бабушка садилась за прялку, а я уютно устраивалась на диванчике и смотрела на огонь в чугунной печке. Как тепло и спокойно! И не надо ждать, пока бабушка приедет за мной. Она все время рядом.
Волшебный толчок в солнечное сплетение — наконец-то! Я еще раз внимательно осмотрела крыши вокруг и поняла, как можно спуститься. Путь казался не очень надежным: надо перевалить через пару крутых коньков и потом соскочить на длинную покатую крышу галереи. А оттуда незаметно прыгнуть вниз в контейнеры для мусора. Да, точно, они там есть — сразу за кухней. Вдруг даже удастся подсмотреть, кто же все-таки готовит еду за той стеной из пара?
А как возвращаться обратно? Раз ты такая умная, наверное, уже знаешь?
Не проблема. Просто возьму да и постучусь во входную дверь. Неужели не пустят?
Я вспомнила о пропавших каменных львах, и уверенности поубавилось. Но метаться уже поздно. Что-нибудь придумаю.
В последний раз глянув на покрытые шрамами руки, я пустилась в путь.
* * *
В сарай для лодок попасть было нетрудно: тонкая деревянная дверь, висячий замок проржавел и развалился. Я осмотрелась: ни души. Толкнула ногой дверь. Вздрогнув от визга заржавевших петель, шагнула внутрь, сжимая в руке стилет. Пистолет бы сейчас — прочесать тут все.
Сооружение почти полностью разрушилось. Темная вода тихо пошлепывала о стенки лачуги. Одна лодка гнила, целиком опустившись под воду. Другая висела над головой на ржавых цепях — ее точно не трогали уже лет двадцать: в бортах зияли дыры, а цепи едва не рвались.
По углам были разбросаны мотки каната. Пахло гнилью и плесенью с легким металлическим привкусом талой воды. Пол прогибался под каждым моим осторожным шагом.
У другой стены, где весельная лодка перекатывалась по песчаному дну под одеялом прозрачной воды, появился он. Внезапно.
