Вероятно, кто-то из слуг подслушал их и рассказал обо всем графине. Вечером она пришла в спальню Габриэля и умоляла отменить дуэль. Когда он отказался, мать сказала, что пойдет к Александру и будет просить его извиниться за смертельное оскорбление.
– Я не прощу его, – сказал Габриэль. – И я все еще хочу жениться на этой девушке, понимаешь?
– На Розе? – дрожащим голосом переспросила графиня. – Но ты не можешь!
– Я женился бы на ней, даже если бы не любил ее. Просто чтобы доказать Александру: он не может отнять у меня то, что я не хочу отдавать. Я женился бы даже ему назло. Но я люблю Розу.
Графиня ушла, заламывая руки.
Лучи солнца, похожие на языки оранжевого пламени, уже пожирали темноту на востоке, когда Александр явился на место дуэли. Он был пьян, едва стоял на ногах. Двое друзей поддерживали его, чтобы он не упал. Габриэль был один, мерил шагами снег, на его плечах сверкал иней.
– Ганя! – воскликнул Александр. Казалось, он счастлив видеть младшего брата. – Давно ждешь?
Габриэль покачал головой:
– Нет. Не долго.
– Ты не можешь стреляться, – произнес Владимир, один из друзей Александра, поддерживая того под руки.
– Иди к черту, – отвечал Александр, отталкивая друга. Он достал пистолет и, размахивая им, заковылял к Габриэлю.
– Братишка хочет стреляться! Пускай! Я-то думал, у него духу не хватит. Давай, Ганя! Стреляй! Чего ты ждешь?
– Саша еле стоит на ногах, – крикнул Владимир. – Опомнитесь!
«Он и это хочет у меня отнять», – подумал Габриэль. Александр не принимает всерьез дуэль. Не принимает всерьез младшего брата. И он, Габриэль, теперь стоит перед выбором: застрелить мертвецки пьяного или жить с позором. Александр будет смеяться над ним. «Не настолько я был пьян, – скажет он. – А даже если и так, что с того? Не будь ты маменькиным сынком, ты бы…»
Габриэль поднял пистолет и выстрелил брату в сердце.
Минуту, показавшуюся вечностью, для него не существовало ничего, кроме обжигающего руку пистолета и крови Александра, алеющей на снегу, как россыпь рубинов. Никто не произнес ни слова. Габриэль бросил оружие и направился к дому. Он чувствовал себя холодным как снег, по которому шел.
К вечеру известие о смерти Александра достигло ушей Розы. Обезумев от горя, она бросилась в прорубь и утонула. Мать Габриэля, лишившись одного сына, не захотела терять другого: она отдала ему все оставшиеся драгоценности и отправила в Париж, чтобы он избежал ареста.
Там, в Париже, он исполнил пророчество, запечатленное в его чувственных губах и страстных глазах, исполнил то, что было написано в его крови. Его брат был порочен, он собирался стать еще хуже. Его брат пил вино, он будет пить абсент и проигрывать в карты собственные ботинки. Александр был распутным, и Габриэль намеревался превзойти его, не отказываясь от самых грубых, чудовищных, развратных предложений. Не отказываясь ни от чего.
Так он познакомился с Люсьеном.
Земли холодной холодней
Дыханье у меня;
Коснувшись глины моих губ,
Не проживешь и дня.
Баллады Чайлда, баллада 78, «Неспокойная могила»
Эйдан стоял у выхода из переулка и смотрел на Тану, подняв брови и неодобрительно поджав губы. Полночь усмехалась, уткнувшись в телефон, а Зима сверлил Тану нетерпеливым взглядом. Ветер подхватил волосы Полуночи и Зимы; пряди взметнулись к небу, как языки голубого пламени.
– Очень интересно, – кисло заметил Зима.
Тана провела рукой по лицу. Мысли были в полном беспорядке. Ясно было только одно: ей очень стыдно. Лицо горело, прокушенный язык болел, напоминая о том, что она сделала.
– Вы меня ждали…
Эйдан шагнул к ней и улыбка исчезла с его лица:
– Эй, с тобой все в порядке? Что он с тобой сделал?
У нее, должно быть, очень странное выражение лица, если Эйдан так реагирует, подумала Тана. Полночь закатила глаза, как будто он сказал что-то смешное.
– Думаю, раньше ты была хорошей девочкой, – сказала она Тане. – Всю жизнь была хорошей девочкой, пока не открыла для себя кое-что плохое, и оно тебе понравилось.
– Ты ее совсем не знаешь, – проворчал Эйдан и снова повернулся к Тане. – Он тебя укусил?
Она покачала головой. Чем больше она думала о случившемся, тем глупее себя чувствовала. Да, наверняка она заражена, но это ведь не значит, что она должна желать чего-то… подобного. Габриэль был голоден и безумен, и запросто мог выпить всю ее кровь – прижать к стене и прокусить шею. Она играла с огнем.
«Умная девочка. Играешь с огнем и хочешь в нем сгореть», – так, кажется, сказал Габриэль Полуночи.
Тану охватила страшная усталость. Они добрались до Холодного города, но теперь ей хотелось лечь прямо здесь, среди мусора, и закрыть слипающиеся глаза, как будто вокруг ничего больше нет. Она сделала все, чтобы спасти мир от себя и Эйдана – точнее, от того, чем они могут стать. А теперь на нее обрушилось отчаяние.
Она не хотела заболеть. Не хотела думать о вкусе собственной крови или о том, что если надавить на ранку, этот вкус вновь наполнит ее рот. Тана потерла шрам на руке и представила, каково было бы впиться зубами в кожу – как сделала ее мать, пытаясь отгрызть ей руку. Поднеся запястье ко рту, она опомнилась.
Зима вздохнул, взял ее под руку и повел вперед:
– Ты уверена, что он тебя не укусил? Ты какая-то странная.
– Я в порядке. Понимаешь, я просто не думала… – наконец сказала она, идя по потрескавшемуся тротуару и виновато улыбаясь. – Я даже не думала, что им вообще такое может нравиться.
Зима слегка улыбнулся:
– Выглядела ты так, как будто…
– Ладно, ладно! – Тана подняла руки, пытаясь остановить его. Она вспомнила, как смотрела на рот Габриэля, испачканный кровью Эйдана. Там, на заправке… Тогда ей хотелось поцеловать его. Но это была просто безумная фантазия, порожденная стрессом. Странная, но безобидная. Он бы даже никогда не узнал…
– Разве ты не смотрела трансляции? – спросил Зима. – Вампирам нравится все, что избавляет от скуки. Все что угодно.
Тана встряхнула головой, пытаясь прекратить разговор, и вздрогнула.
– А вот и фото влюбленной парочки, – сладко пропела Полночь, протягивая телефон. Было не очень хорошо видно: просто две прижавшиеся друг к другу тени. Выделялись только скулы Габриэля и его пальцы в волосах Таны. Видимо, свет из окна над ними помешал сделать четкий снимок.
– Лучше сотри, – сказала Тана, покраснев, и потянулась за телефоном. – Все равно ничего не разобрать.
– Я так не думаю, – засмеялась Полночь и отпрыгнула в сторону. Она явно была довольна, что ей удалось поддеть Тану. – Пока ты так бурно прощалась, я нашла место, куда нам идти. Тут недалеко. Мой друг Руфус живет на одной из переименованных улиц. На Полынной.
Тана кивнула, пытаясь улыбнуться. Ей нужен сон. Нужно как следует выспаться.
– Веди, – сказал Эйдан. Его кожа странно блестела, он был бледен, словно его кровь остывала и ему скоро придется красть чужое тепло.
На тротуаре стояло несколько машин. В одной на заднем сиденье среди мешков с мусором лежала женщина, завернутая в плед. Жива ли она? Тана не видела, чтобы плед поднимался или опускался. Другая машина полыхала ярким пламенем, в небо поднимался едкий черный дым.
Мимо прошли две девушки, поддерживая друг друга: они явно возвращались с вечеринки. У одной в волосах были зеленые ленты, разорванное платье второй было обсыпано золотыми блестками. Туфли они, похоже, потеряли, их ноги были в синяках и следах от уколов, но выглядели они довольными и словно не замечали ничего вокруг.
Совсем рядом кто-то закричал, затем послышался еще один голос, и еще один. Три разных голоса, не умолкая ни на мгновение, сливались в чудовищную мелодию. Босоногие девушки остановились, обернувшись на звук, но тут же пошли дальше, тихо разговаривая друг с другом.
Полночь прикусила губу с серебряным колечком и тряхнула головой. Эйдан закрыл глаза, будто наслаждаясь звуком.
– Пойдем, – сказала Тана, сворачивая в заваленный мусором переулок, туда, откуда раздавались крики. «Вот в чем моя проблема, – сказала она себе. – Если где-то опасно, я иду прямиком туда».
– Ты уверена? – спросил Зима, но все-таки пошел следом.
Через несколько кварталов они оказались на площади. По периметру стояли люди, некоторые держали в руках белые цветы. В центре, под давно неработающим светофором, на коленях стояли трое вампиров: мужчина, женщина и девочка. Они кричали, сгорая на солнце. Их волосы пылали, кожа темнела и осыпалась, как хлопья краски со старого деревянного дома. Под кожей виднелось что-то ярко-алое, как будто вампиры состояли из раскаленных углей, а не из мышц и связок. Крики сменились стонами, стало тише. Двое из толпы попытались подойти к ним, и вампирша внезапно выпрямилась. Тана заметила, как блеснули клыки, прежде чем она упала в облаке черного дыма и пепла. В толпе раздался тихий вздох, кое-кто отошел подальше.
