утренним поездом, поужинал и потребовал ночлега. Однажды какой-то
famulus* поинтересовался, не стоит ли ему случайно напомнить, под каким именем он прибыл? Впрочем, коварный вопрос был вполне обоснованным: человек, который запамятовал, что он делал предыдущим днем, может и не знать, как его зовут. Всякий раз эти импровизированные путешествия Тадеуша Шигоня были отмечены некими таинственными и необъяснимыми чертами: их бесцельность, полное забвение минувших событий, странная амнезия, охватывавшая все, что происходило от момента выезда до финального прибытия в незнакомую местность, красноречиво свидетельствовали, что д
анное явление было как минимум загадочным.
После возвращения из каждой такой авантюрной поездки все вновь возвращалось в норму — он, как и прежде, активно посещал в казино, играл в бридж, делал свои знаменитые ставки во время конных состязаний. Все шло по старинке, привычно, обыденно и банально...
Но однажды утром Шигонь внезапно исчезал и снова пропадал бесследно...
Причина этих побегов оставалась необъяснимой. По мнению некоторых, источник нужно было искать в атавистической стихии, коренившейся в самой его природе; в жилах Шигоня, похоже, текла цыганская кровь. Видимо, он унаследовал от своих вольных странствующих предков тоску по вечному бродяжничеству, жажду новых впечатлений, присущую этим королям торных дорог. В качестве прямого доказательства его «кочевничества» приводили тот факт, что Шигонь никогда не мог долго находиться на одном месте,
____________
* Famulus {лат.) — служитель.
- 129 -
зато непрерывно менял свое местожительство, переезжая из одной квартиры в другую. Какими бы ни были причины, побуждавшие этого чудака к романтическим путешествиям без явно определенной цели — он сам, несомненно, не одобрял их ex post* возвращения. Через некоторое время после таинственного исчезновения он так же неожиданно возвращался, злой, измотанный и мрачный. На протяжении нескольких последующих дней он закрывался дома, видимо избегая людей, перед которыми испытывал стыд и смущение.
Вероятно, наиболее интересным во всем этом было состояние Шигоня на протяжении таких «побегов» — состояние почти полного автоматизма с преобладанием подсознательных элементов.
Какая-то темная сила вырывала его из дома, гнала на вокзал, вталкивала в вагон — какой-то непреодолимый приказ не раз заставлял его посреди глубокой ночи покинуть уютную постель, вел, как обреченного, по лабиринтам улиц, убирая с дороги тысячи преград, усаживал в купе и отправлял в широкий мир. Начиналась езда вперед, на ощупь, наугад, какие-то полустанки, пересадки в неопределенном направлении и, наконец, остановка в каком-то городе, местечке или деревне, в неведомом краю, под незнакомым небом, неведомо почему именно здесь, а не где-то в другом месте — и, наконец, роковое пробуждение в неожиданной, дико чуждой местности...
Шигонь никогда не приезжал в одно и то же место: поезд всегда выбрасывал его в случайном пункте. Никогда не «пробуждался», то есть не осознавал бесцельности своих поступков во время поездки — нормальное психическое состояние возвращалось к нему полностью только после того, как он окончательно покидал поезд, и происходило это обычно вслед за глубоким освежающим сном в придорожной гостинице или на квартире.
И в данный момент он находился в состоянии, словно близком к трансу. Поезд, который его вез, выехал вчера
____________
* Ex post {англ.) — постфактум, после.
- 130 -
утром из Парижа. Сел ли он на него в столице Франции или на какой-то станции по дороге — не ведал. Выехал откуда-то и ехал куда-то — вот и все, что можно было сказать по этому поводу...
Поерзал на подушках, выпрямил ноги и закурил сигару. Испытывал ощущение безвкусицы, едва ли не отвращения. Подобные чувства всегда возникали при виде кондуктора или вообще кого-то из железнодорожников. Эти люди сделались символом определенных недостатков или недочетов, воплощением несовершенств, которые он видел в устройстве поезда и железнодорожного движения. Шигонь понимал, что свои необычайные путешествия он совершал под влиянием космических, стихийных сил, реализация которых в форме поездки по железной дороге была ребяческим компромиссом, обусловленным характером его окружения и условиями земной среды. Он более чем ясно представлял себе это, полностью сознавая, что если бы ему не мешало данное печальное обстоятельство, если бы он не был прикован к Земле и ее законам, то его странствия стали бы несравненно более роскошными и великолепными, отбросив прочь все истертые шаблоны и методы.
И именно поезд, железная дорога и ее служащие олицетворяли для него эту тесную формулу, этот порочный круг без выхода, из которого он, человек, бедный сын земли тщетно пытался вырваться.
Поэтому он презирал этих людей, иногда даже ненавидел их. Порой эта ненависть к «прислужникам дарованной свыше свободы передвижения», как он их презрительно называл, возрастала по мере повторения тех странных «побегов», которых он стыдился не столько из-за их бесцельности, но скорее из-за того, что они совершались в таких жалких масштабах.
Эти чувства побуждали к мелким конфликтам или спорам с железнодорожным начальством, неизбежным из-за ненормального состояния путешественника. На некоторых линиях его уже хорошо знали; он не раз ловил на лету ироническую улыбку носильщика, кондуктора или начальника станции.
- 131 -
Кондуктор, обслуживавший вагон, в котором сейчас ехал, показался ему особенно знакомым — уже не раз перед его глазами, рассеянно всматривавшимися в пространство, мелькало это худощавое, побитое оспой лицо, при взгляде на него озарявшееся глумливой улыбкой. По крайней мере, так ему казалось...
Особенно Шигоня раздражали железнодорожные объявления, рекламы и мундиры. Каким смешным был пафос аллегорий движения, развешанных в залах ожидания, какими претенциозными были широкие жесты мелких гениев стремительного движения!
Но самое комичное впечатление производили эти крылатые колеса на фуражках и лацканах чиновников. Вот уж, что называется, размах! Вот фантазия!
При виде этих знаков отличия у Шигоня неоднократно возникало шальное желание содрать их и заменить изображением собаки, вертящейся в погоне за собственным хвостом...
Сигара медленно тлела, рассеивая по купе облачка синеватого дыма. Державшие ее пальцы лениво разжались, и ароматная Trabucco покатилась под диван, брызнув ракетой мелких искр: курильщик задремал...
Пущенный по трубам горячий пар тихо зашипел под ногами, разливая по купе уютное домашнее тепло. Какой-то запоздалый комар запел тонкую, слабую мелодию, сделал несколько нервных кругов и спрятался в темном закутке между выпуклостями плюшевых подушек. И снова только тихое гудение горелки и мерный перестук колес...
Через какое-то время Шигонь проснулся. Потер лоб, сонно потянулся, меняя позу, и оглянулся вокруг. К своему немалому изумлению он заметил, что находится в купе не один: у него появился попутчик. Напротив, удобно устроившись на подушках, сидел какой-то железнодорожный служащий и курил папиросу, нагло пуская дым в его сторону. Из-под небрежно расстегнутой служебной блузы выглядывала бархатная жилетка,
