человеческая — сосуд. И чем ты его наполнишь — только твоя воля. Можешь жить безгрешно, а можешь страстями баловаться. Можешь Бога в себе слушать, а можешь всяких кликуш. Последние много обещают: силу над людьми, здоровье, легкий прибыток — все что возжелаешь. Вот черви вредовые и завладевают умами. Да еще как! Но только от тебя зависит, как ты своей душой распорядишься, кого в нее пустишь. А ведь от этого судьба твоей бессмертной души зависит. Вот почему злыдни так бесятся. Знают, что не захвати они власть в царствии небесном, за все свои деяния черные отвечать придется.
— А что, у них есть шанс?
— Возможно. Иначе они на колени бы пали, а не хорохорились.
— Плохо дело, — согласился Валерий.
— На то и дана тебе Господом воля, чтобы ты выбирал. Искушения сладки, но всегда имеют дурные последствия. Выбирай доброе и живи.
— Пробую, а не получается.
— Думай больше. Мозги у всех одинаковые, искушения тоже, только одни живут праведно, а другие злобствуют.
Валерий согласился.
— Пойдем, однако, поработаем, а потом, коль душа попросит, то и побеседуем.
Впервые в жизни Валерий сажал груши. Вернее, он впервые в жизни сажал деревья. Сказал об этом Василию.
— Хорошее дело. Вроде как новую жизнь даешь. Вот наложим мы сейчас в ямку перегною, песочку, листвы сопревшей, вырастет это чудо и вознаградит плодами. Ты вдумайся хорошенько… Дереву плод не нужен, ему треба лишь семена отсеять, как сорняку какому, чтобы род свой продолжить. Ан нет. Оно плод дает, то есть отдает больше, чем необходимо. Вот и человеку так надо жить. Благодарить за малое, не обижаться, если не дают, не отбирать обманом и силой.
Закончив дела садоводческие, пошли помогать Герасиму.
Втроем дело заспорилось.
Работу Герасим организовал с немецкой старательностью, от помощников требовал не скорости и объема, а качества. Сразу накричал на Валерия, который, желая угодить этому привереде, принялся вбуравливаться в землю словно экскаватор.
— Глубже пока не ройте, только вширь, — предупредил немец. — А то вода подойдет. Копайся потом в грязи.
Выбрасывать землю куда попало он тоже не позволил, заставил таскать в яму неподалеку. И, как бы предупреждая недовольство помощников, пояснил:
— Работа должна делаться, чтобы потом не переделывать, причем желательно никогда. Да и некрасиво это — куча глины у пруда.
Вечером за ужином говорили о вещах насущных, теософских тем больше не касались. Выпили вина, поели колбасок, сала, картошки с грибами. Спать легли рано, сразу, как затемнело. Сказывалась усталость.
На другой день Василий подробно объяснил устройство гати, растолковал, как пользоваться ориентирами и наказал приходить в любое время, когда нужда возникнет.
— А поработать вздумается, тоже приходи. В Замошье пойдем. Остров там с лесом на горизонте виднеется, только не пройти к нему. Будем топь гачивать. На несколько лет работы хватит.
— Можно я кое-что спрошу?
— Как из болот выбраться?
— Сразу догадались. Надо же…
— Что ж за трудность такая? Давно живу, многие спрашивали. Только нет у меня советов. Когда молодой был, я любил по болотам без нужды шастать. Любопытный был, глупый. Далеко уходил, очень далеко, но никогда не терялся. Да и старшие толковали: невозможно Чарусы покинуть. Куда не иди, они тебя завсегда к себе воротят. Почему? Никто не знает. Да так и лучше.
— Что ж тут хорошего?
— Хорошего? Хорошее в том, что болота нам, как отец и мать. Строгие, но никогда не отринут. Вы вон какие с чужбины приходите: больные, голодные, злые. Не любят вас болота, потому и морочат, кружат.
— Понятно.
— А на людей не ропщи. Они разные тут. Я вот к примеру сам Прошку не люблю. Встретишься с ним, потом всякие пиявки мерещатся, пауки огромные, а то и чудища невиданные. Но ведь живем…
На тропинке он повстречал Пелагию. Та метнулась к нему, вроде как присосаться, но Валерий толкнул ее и сказал:
— Нехорошо, мать, к чужим мужикам приставать.
Пелагия посмотрела на него. Насмешливо хихикнула.
— Ой, ли? Тут чужих нету. Будет тебе чваниться. Хочешь, ночью приду. Или не понравилось?
— Что?! — не понял Валерий. — Да иди ты куда идешь…
— Совсем глупый, — опять хихикнула Пелагия и легкой девичьей походкой поспешила дальше.
Стоило заглянуть к Николаю. При отсутствии своей странной сожительницы он становился разговорчивым. Заодно не мешало расспросить его насчет костей. Когда многие врут об одном и том же, возникают противоречия, из которых можно извлечь истину. Это из детективов, но это правильно.
Николай сидел за столом. Он не повернул головы на приветствие, лишь что-то невнятно буркнул.
«Расценим это как приглашение», — решил Валерий, прошел в комнату и уселся напротив.
Бывший водитель вездехода колупал в носу. Вернее рвал из ноздрей волосы. По всей столешнице валялись эти короткие кривые волоски.
«Не замечал, что у него такие заросшие ноздри», — подумал гость брезгливо.
Хозяин отвлекся от своего занятия, посмотрел недружелюбно. Вроде как раздумывал: выгнать немедленно или подождать. Победило любопытство. Николай криво ухмыльнулся, глянул на стол, удивился, покачал головой и дунул. Волоски закружились как снежинки. Они долго не хотели падать и лишь через некоторое время куда-то исчезли.
Валерий потряс головой.
— Пообедаем? — предложил Николай. — Вдвоем. Как мужик с мужиком. — Усмешка так и не сползла с его лица.
— А Пелагия?
— Она к Прошке пошла. Что-то у него кудесы не проходят. Полечит она его.
— Я мясо не буду.
— Почему ж?
— Боюсь, рыбака того кушаете. У Прошки рука варилась. А у тебя что. Ребрышки?
Николай сморщился. Прикрыл глаза, будто с досады, потом посмотрел на Валерия. Пристально посмотрел…
— Капри-и-изный, — протянул недоброжелательно. — Нет у нас мяса сегодня. Вчера доели. Козленок то был. Пелагия уже и кости выбросила. Ты ж сам видел…
— Как видел?
— Да в кустах прятался… Ладно-ладно, неси вон корчагу с шестка. Щи там. Постные. Как раз по тебе.
Стали ужинать. Николай ел нехотя, что-то все время в своей тарелке отпихивал, хлеба почти не кусал. Потом ни с того ни с сего поперхнулся. Крошки полетели на стол. Он схватился за рот. Его губы и щеки ходили ходуном, как будто там что-то билось и пыталось вылезти. Николай изо всех сил сжимал челюсти, но вдруг из его рта, сквозь губы прорвался какой-то бурый отросток. Он стал биться по щекам, подбородку и все тянулся и тянулся дальше. Николай прихватил его зубами. Закапала кровь. Отросток еще раз дернулся и, выскользнув изо рта, шлепнулся в тарелку. Извиваясь как змея, он проплыл по поверхности щей и скрылся в глубине. Черная кровь все капала из раскрытого рта Николая. Он сплюнул ее на пол, вытер губы тыльной стороной
