Почувствовав рядом чье-то присутствие, он, не глядя, мог сказать, кто это.
— Вы выслеживаете меня? — спросил он, продолжая смотреть в витрину.
— Да нет, просто догадался, куда вы направитесь, — отвечал Гейб; он дрожал от холода и грел руки в карманах. — Ну, как вы здесь себя чувствуете? Развлекаете общество, как обычно?
— Что происходит, Гейб?
— С таким вечно занятым человеком, как вы? Вы получили желаемое, добились своего. Теперь вы все успеваете. Но имейте в виду: к утру все это окончится, так что будьте настороже.
— Который из двух «я» настоящий?
— Ни тот ни другой, по-моему.
Лу хмуро взглянул на него:
— Бросьте-ка лучше ваши идиотские психологические экскурсы! Ко мне они не применимы.
Гейб вздохнул:
— Оба они — это вы. Оба ведут себя, как это свойственно вам. Потом оба они сольются воедино, и все будет тип-топ.
— А вы кто?
Гейб сделал большие глаза.
— Вы, наверное, разных фильмов насмотрелись. Я Гейб. Тот самый парень, которого вы подобрали на улице.
— А что содержится в этих таблетках? Очень они опасны?
— Немножко психологических экскурсов. Такая доза еще никого не убила.
— Но таблетки могли бы принести вам кучу денег. Кому-нибудь о них известно?
— Известно тем, кому должно быть известно, — тем, кто их изготовил. А сколотить на них состояние нечего и пытаться, чтобы не пришлось кое перед кем держать ответ.
На секунду Лу оторопел и несколько сбавил тон:
— Знаете, Гейб, разделив меня надвое, вы вряд ли ожидали, что я восприму это безоговорочно и без вопросов. Это может иметь серьезные последствия для моего здоровья, не говоря уж о кардинальных психологических нарушениях. Скрывать это от мира — чистое безумие. Нам необходимо сесть и обсудить все это.
— Мы это конечно же сделаем. — Гейб смерил его пристальным взглядом. — А потом, когда вы расскажете об этом всем и мир это узнает, вас запрут в палате с мягкими стенками или же в кунсткамере, и газеты станут посвящать вам каждый день одинаковое количество столбцов, как это было с клонированной овечкой Долли. На вашем месте я бы помалкивал и постарался извлечь максимальную выгоду из того, что вам так посчастливилось. Вы такой бледный… Вам нехорошо?
Лу лишь истерически расхохотался в ответ.
— Да! Мне нехорошо! Ведь все это ненормально, так почему же вы ведете себя так, будто ничего особенного не происходит?
Гейб пожал плечами.
— Должно быть, привык.
— Ах, привыкли! — скрипнул зубами Лу. — Ну а мне теперь куда?
— Ну, вы занимались делами в офисе, в то время как ваше «я», похоже, занимается делами здесь. — Гейб улыбнулся. — Стало быть, остается только одно приятное местечко, куда вы можете отправиться.
Лу поразмыслил, и постепенно лицо его прояснилось, в глазах зажегся свет, и он улыбнулся, кажется, впервые за этот вечер поняв Гейба.
— Ладно. Давайте пойдем!
— Что? — Казалось, Гейб опешил. — Пойдем куда?
— В паб! Первая кружка — за мой счет. Господи, как у вас лицо-то вытянулось! А куда, вы думали, мне стоит отправиться?
— Домой, Лу.
— Домой? — Лу поморщился. — С какой это стати мне ехать домой? — Он опять отвернулся к витринному стеклу, где увидел себя, уже начавшего рассказывать другую историю. А-а, это я вспоминаю, как я заблудился в Бостонском аэропорту. Там была еще эта бабенка, которая летела со мной одним рейсом… — Он с улыбкой повернулся к Гейбу, чтобы рассказать эту историю ему, но Гейба уже не было рядом.
— Ну, как знаешь, — буркнул Лу. Он еще немного потрясенно понаблюдал за собой через стекло, так и не зная в точности, не сон ли весь этот вечер. Определенно пинта пива ему не помешает, и если одна его половина после ужина отправляется домой, значит, другая вольна всю ночь шляться где угодно — никто и не заметит. Никто, кроме человека, который был с ним. Вот счастье-то привалило!
19
Лу встречает Лу
Веселый, возбужденный, Лу подкатил к дому и порадовался скрипу колес по гравию подъездной аллеи и виду ворот, закрывающихся за его спиной. Встреча за ужином прошла как нельзя лучше: он царил за столом, вел переговоры, развлекал участников встречи и был убедителен и забавен как никогда. Все смеялись его остротам и историям, из запаса которых он выбрал самые комические, и ловили каждое его слово. Участники встречи встали из-за стола довольные и полные единодушия. Последнюю рюмку, перед тем как ехать домой, он выпил, чокнувшись с Альфредом, также повеселевшим.
Свет внизу был полностью потушен, но наверху, несмотря на поздний час, он горел всюду и ярко — впору самолет сажать на посадочную полосу.
Он ступил во мрак нижнего этажа. Обычно Рут оставляла гореть свет при входе, но сейчас он ощупывал стены в поисках выключателя.
В воздухе чувствовался подозрительный запах.
— Привет! — воскликнул Лу. Голос его эхом отозвался на всех трех этажах до самого смотрового окна в крыше.
В доме был беспорядок, хотя обычно к его приходу все бывало убрано. На полу валялись игрушки. Лу досадливо поцокал языком.
— Эй! — Он начал подниматься по лестнице. — Рут?
Он ожидал ответного «ш-ш!», но его не последовало.
Вместо этого, поднявшись на площадку, он увидел Рут, которая выскочила из комнаты Люси, вытаращив глаза и зажимая рукой рот. Промчавшись мимо него, она бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Тут же из-за двери послышались звуки рвоты.
С конца коридора доносились крики Люси — она звала мать.
Лу стоял на площадке, переводя взгляд с одной двери на другую, застыв, не зная, что делать.
— Пойди к ней, Лу, — успела выговорить Рут перед тем, как вновь скорчиться перед унитазом.
Он колебался в нерешительности, а между тем крики Люси стали громче.
— Лу! — вскрикнула Рут, на этот раз с большим нетерпением.
Он вздрогнул, испуганный ее тоном, и направился в комнату Люси. Медленно открыл дверь, заглянул внутрь, чувствуя себя каким-то захватчиком в мире, в который редко осмеливался вторгаться. Первая, кто встретила его там, была Дора-путешественница. В комнате дочери сильно и едко пахло рвотой. Кровать Люси была пуста, разобрана, а простыни и розовое пуховое одеяло валялись смятые.
Он пошел на звук ее голоса, доносившийся из ванной, и застал девочку там: она сидела на кафельном полу в тапочках с зайчиками, склонившись головой в унитаз. При этом она тихонько заливалась слезами, потом плевалась, ее рвало, она отфыркивалась и снова плакала, уткнувшись в унитаз.
Лу стоял, озираясь, с портфелем в руке и не знал, как быть. Он достал из кармана платок и закрыл им нос и рот, чтобы самого не затошнило от скверного запаха.
На его счастье вернулась Рут, и, увидев, как он бессмысленно стоит и наблюдает за страданиями пятилетнего ребенка, она, пренебрежительно и брезгливо обойдя его, бросилась на помощь дочери.
— Ничего, ничего, милая! — Рут опустилась на колени и обняла девочку. — Лу, принеси-ка нам два влажных полотенца.
— Влажных?
— Ну, смочи их холодной водой и выжми, чтоб не капало.
— Да, да, конечно! — Он покачал головой, огорченный своей непонятливостью, медленно вышел из спальни и вновь застыл, остановившись на площадке. Поглядел налево, потом направо. И вернулся в спальню.
— Полотенца лежат в…
— Гладильном прессе, — сказала Рут.
— Да, конечно.
Подойдя к прессу, он, все еще с портфелем в руке, стал перебирать свободной рукой разноцветные полотенца — коричневые, белые, кремовые, — не зная, какие взять. Остановив наконец свой выбор на коричневых, он вернулся к Люси и Рут, сунул полотенца под холодный кран и передал их Рут, надеясь, что сделал все как надо.
— Пока рано, — бросила Рут. Она гладила спину дочери во время очередной передышки. — И смени ей постельное белье. Это запачкано.
Люси опять зарыдала, устало приникнув к материнской груди. Лицо Рут было бледно, волосы небрежно стянуты назад, глаза вспухли и покраснели. Похоже, вечер им выдался нелегкий.
