соседке работы добавлять. Против воли взгляд метнулся к ее дому. На садовых качелях возле дома, лицом к ней, на коленях стояла черноволосая девочка и смотрела на нее. Встретившись глазами с Юлей, девочка улыбнулась и… исчезла. Только качели продолжали слегка раскачиваться в утреннем сумраке, словно от ветра. Тряхнув головой, точно отгоняя назойливого комара, Юля выплеснула воду и вернулась в дом.
Баб Шура уж налила чаю и достала пирогов, да конфет в вазочку насыпала.
— Варенье-то мое попробуешь, ась? Хорошее варенье в этом году получилось, густое, как прям желе, аж стоит в ложке. Будешь?
— Нет, баб Шур, спасибо, — обхватывая двумя руками кружку, задумчиво произнесла Юля. — Можно, я просто чай попью?
— Пей, девк, пей! Вот пирожки бери, — затараторила соседка. — Замерзла, поди? Сейчас! — метнулась она в комнату и принесла халат. — На-кось вот, одень. Большой он тебе, ну да ничего, теплее будет.
Юля одела предложенный халат, запахнулась. Снова уселась, уставилась в чашку. Напряжение начинало отпускать. Постепенно проходила дрожь, дыхание выравнивалось. Соседка погладила девушку по голове.
— Сколько седых волос-то у тебя, девк… Не рано ль? — покачала она головой.
— Потом покрашусь. Неважно это, баб Шур… — вздохнув, улыбнулась Юля. — Прорвемся. Главное, что все живы.
— Так-то оно так… Ох, девка… И занесло же тебя… — горестно оперевшись подбородком в ладонь, проговорила женщина.
— Нормально меня занесло. Все будет прекрасно, вот увидите! — широко улыбнулась Юля. Правда, улыбка получилась совсем не веселой. — Вы лучше расскажите, что с тем братом, с Петром, стало? Отвез он сестру в монастырь, а сам?
— Ну а сам что? Жить они с Нюркой стали. Настька-то спилась совсем, — обходя стол и усаживаясь на свое место, со вздохом начала баб Шура. — А после ее балкой пришибло насмерть. Прямо острым краем ей в спину вошла, насилу вынули потом.
* * *
Петька-то в отца, видать, пошел — ладный парень был, рукастый. Только как ни бился он, как ни старался — все хиной пролетало. За что ни возьмется — вечно что-то случится. Лошадь умудрился у барина выпросить заместо платы — та ногу сломала, в яму попав, даже до дому не довел. Пришлось прирезать. Пошел на базар мясо с нее продать — вроде и наторговал хорошо, да подстерегли его босяки, отколошматили, да всего обобрали. Еле живым домой дополз, все лето отлеживался. А много Нюрка одна-то сделает?
Так они ту зиму еле-еле и пережили. Еще соседи кто что даст — жалели их, видели, что стараются обои, бьются изо всех сил, а толку нет. Нюрка-то все покорно принимала — жила и жила себе. Трудно — да, но сама ж виновата, кивать не на кого. Да с Аринкой нет-нет, да беседы вела, рассказывала ей все. Вроде бы как и с ума сошла, а нет — нормально у ней с головой-то все было. Скрывалась, конечно, от людей, что с Аринкой-то знается, да разве то скроешь?
А Петка — тот ярился. Жениться — и то не мог. К тому времени слава-то про Игнатовых уж далече пошла, так ни одна девка за него замуж идти не соглашалась. Вдовы — и те не шли. Злился Петька, а что сделаешь? Да и Нюрке женихов тож не было. Не забыли ей детскую дружбу с Аринкой, да и то, что сейчас с колдовкой общалась, да и проклятье то еще… Так и жили вдвоем, покамест Петька не разбился.
Тогда уж Нюрке лет двадцать пять было. Война началась, так стали по деревням молодых мужиков в солдаты забирать. Вот Петька пошел да сам напросился — мол, поеду германца бить. Ну, Нюрка поплакала, да стала собирать его. Только попросила крышу починить — потекла крыша-то. Уедет Петька на войну — кто ей ее делать-то станет?
Полез Петька на крышу. Уж доделал почти, по мелочи осталось: где неровно, где чуть топорщится, где понадежней прибить надо. Вот оседлал он крышу, доделывает, молоточком постукивает. Вдруг глядь — а перед ним Аринка так же на крыше сидит, молоточком сосредоточенно так постукивает, поправляет.
— Ну что, Петенька, помочь тебе? — спрашивает, и головку набок, да ждет.
— Чего тебе опять снадобилось, колдовка проклятая? Пошла с моей крыши! — зло отвечает ей Петька. — Все никак не успокоишься? Всех уж загубила, весь род под корень повывела. Может, хватит уже?
— Так вы-то не думали, когда сказать надо было? Что ж никто Нюрку-то не искал, да как врать стала, правду сказать не заставили? Неважно то было? Померла колдовка да померла, забот меньше станет? Так, Петенька? — Аринка с любопытством разглядывала мужчину. — Чего молчишь? Али не так ты думал-то? Так, Петенька, так все и было. А того ты не подумал, что не просто так в деревне-то вашей огневка объявилась. И того, что за мной жизни многих и многих стоят, тоже не думал, верно?
— Так обратно все одно уж ничего не воротишь! Так ради чего весь род-то губить? Нешто ты мало поигралася? — прямо, без страха глядя в карие глаза, требовательно спросил Петька.
— Поигралася? — подняла брови Аринка. — Не игралась я еще, Петенька. А с тобой стану. Но наперед запомни: жизнь за жизнь. Смелый ты, отчаянный, и солдатом хорошим станешь, дорого жизнь свою продашь. Но долги отдавать надо, Петенька. Вот и начнешь сейчас. А я поиграюсь, — с улыбкой, глядя ему прямо в глаза, Аринка ему молотком, что в руке держала, по пальцам сильно стукнула. И тут же по колену. Закричал Петька, за колено да за руку хватается, но за крышу цепко держится. Улыбнулась Аринка:
— Нет, скучная то игра, не интересная, — и ударила его по второму колену, да ручкой в бок толкнула, — Ну что ж ты так слабо держишься-то, Петенька? — глядя вниз на распростертое на земле тело, Аринка покачала головой и растаяла.
В понедельник Юля, завезя в садик Лерку, попыталась отпроситься с работы, чтобы сходить к психологу. Она все-таки решила обратиться к специалисту — поведение дочери ей совершенно не нравилось. Но Алексей Владимирович, буквально зубами выгрызший несколько заказов, отпускать работника никуда не собирался, пока не будет выполнена работа. Никакие доводы, что ребенка требуется срочно показать врачу, на него не действовали.
— Юлия Владимировна, я Вам тысячу раз говорил — решайте проблемы с ребенком самостоятельно! Я Вас рожать не просил, и в мои обязанности руководителя пункт о заботе о Вашей дочери не внесен никаким боком! Есть работа, и работа срочная, и ее необходимо выполнить, — сердито глядя на стоящую перед ним Юлю, отчитывал ее
