Потом они втроем допили все пиво, оценили эту прелесть и пошли к радушному Николасу вкушать добрую еду с ромом и кока-колой. На судне работал кондиционер, блюдо тигровых креветок призывно требовало испачкать о него руки, а в своей каюте сидел Бастрюков. Про него сразу же вспомнили, охранник твердо заявил, что ни через проходную, ни через высокую стену с колючей проволокой тот пробраться не мог. Чудо! Взяли второго механика гидом и пошли на опознание: а тот ли Бастрюков залез в каюту?
Оказался тот, но почему-то совсем пьяный. Наверно, развезло. Он сидел на диване за прикрученным к палубе столом и смотрел в никуда. «Дед», — сказал второй механик Денис. — «Тут народ интересуется, как ты пробрался в порт». «Работник райисполкома пролезет везде!» — глубокомысленно изрек Бастрюков, зацепился взглядом за блестящие погоны охранника и наметил движение через стол, чтобы их укусить. Но Денис был начеку и вставил стармеху в рот подобранную здесь же подушку серого цвета с почти черными разводами. То ли это была подставка под ноги, то ли поглотитель соответствующих по окрасу мыслей. Бастрюков принялся ожесточенно ее трепать, а все четверо ушли, чтобы предаваться чревоугодию и винопитию.
Иногда Бастрюков бывал трезв и не лез ни на кого драться. Тогда он лез ремонтировать технику. «Это», — говорит, — «работает неправильно». Он брал сначала гаечные ключи, потом трубы для усиления момента затяжки болтов, потом самые тяжелые кувалды, потом убегал в запой. Техника, как правило, после такого обслуживания работать отказывалась и начинала приносить массу проблем для второго механика Дениса.
А под конец своего контракта, когда весь народ отказывался не только пить, но и разговаривать с Бастрюковым, тот начал заниматься даже самоубийством. Идет, бывало, по палубе и видит: сверху с крышки трюма свисает болтающийся на ветру кусок веревки. Просто так тот трепыхаться не может, значит к чему-то привязан. Бастрюков, стоя снизу, начинает эту веревку тащить на себя. Тяжело, но та подается и вываливает на голову десятикилограммовый талреп. В итоге: шишка в два кулака, из-под волос хлещет кровь, остановить которую можно только жгутом на шее, либо мочой, имеющей свойство в некоторых случаях свертывать кровь. Ссать себе на макушку, даже в профилактических целях, любой одессит не позволит, тем более бывший начальник райисполкома. Даже капитану. Смерть таких кудесников не берет, даже инвалидность их сторонится. Выжил Бастрюков, уничтожив судовые запасы бинтов и йода.
Снял повязку и опять с головой бросился в работу: поправил пластиковый шланг, в котором к тому моменту протекала вода температурой кипятка. Этот шланг был достаточно высоко, стало быть, поправлять его было не совсем удобно. Поэтому Бастрюков, ожегшийся пальцами, сделал неловкое движение и содрал шланг к едрене-фене. Визг самоубийцы был слышан даже на Кубе, мимо которой судно как раз проходило. Возникший на месте едва зарубцевавшегося шрама пузырь своими размерами напоминал вторую голову.
— Вот такие встречаются кадры, — подвел итог своей байке- Иван. — Манеру поведения каждый определяет для себя сам. Никто не сможет заставить бить беззащитного человека, никто не заставит вылить себе самому на голову кипятка. То, что люди делают — ответственность не коллективная. Каждый отвечает сам. Общество может, конечно, определить манеру поведения, но вина за содеянное будет всегда висеть на исполнителе. Прикрываться чужими приказами — пустое дело.
— Согласен, — сказал Эдик. — Пора, наверно, двигать- дальше?
Шурик, уложенный на все мягкое, что сумели найти в своем багаже, пока был привал, не стонал. Кажется, даже спал. Лицо его жестоко отекло и напоминало подушку. Несмотря на то, что мудрый Эдик в некоторых местах проколол кожу до крови, всех синяков избежать не удалось. Руки-ноги были не переломаны, а вот несколько ребер выглядели явно того. Короче говоря, Шурик, словно побывал в автокатастрофе, даже не в одной.
— Лишь бы отек грудной клетки никак на работу сердца не- повлиял, — заметил Эдик. — Снимки надо сделать, да с сотрясением мозга бороться. Лекарства необходимы. В общем, без врача никак не обойтись.
— Понятно, конечно, — мрачно кивнул Иван. — При всеобщей- коммерциализации былого государства, да в нынешних условиях задача становится достаточно сложной. Деньги можно найти, только являются ли они до сих пор платежным средством? А за бесплатно современные гиппократы и осмотр не проведут. Разве что под дулом автомата.
Он потряс своей автоматической винтовкой, Эдик с ухмылкой кивнул головой.
— Однако как быстро мы в партизан превращаемся, — сказал- он.
— Жизнь диктует правила поведения. Тем не менее, — отвлечемся и будем констатировать факт, что наша подземная одиссея подходит к своей финальной стадии. И она будет охарактеризована, как самая тошнотворная часть подземных скитаний.
После некоторого перерыва в обычном своем функционировании, город стал возвращаться к жизни. И если изначально свежесть и чистота воздуха могла равняться аналогичной на поверхности, то теперь с каждым часом она насыщалась более естественными запахами для замкнутых подземных систем. А именно — все отчетливее тянуло фекалиями. Дело понятное, найдется очень мало людей, выдающих фиалки после усвоения пищи. Чтобы выбраться наружу не где-нибудь в бункере с злыми охранниками, а в колодце двора здания бывшего СЗРП, надо было переходить в канализацию.
Ни Ваня, ни Эдик, ни даже Шурик не обладали в должной мере средствами, позволяющими гулять по потокам нечистот без всякого ущерба для своей обуви, одежды и обоняния. Оставалось надеяться, что вся система, устроенная еще при царе-горохе, достаточно просторна и пока не загажена всеми активными и пассивными пользователями.
Особую неприятность составляли крысы, которые не отличались излишней брезгливостью и могли неожиданно спрыгнуть из какой-нибудь неожиданной ниши прямо на голову. Бывало, что и кусались, подлые. Людям после этого непременно нужно было вколоть дозу противостолбнячного препарата. Но крысы о своем существовании до сих пор не напоминали, поэтому хотелось верить, что все они ушли на дальний кордон и там затаились.
Парни изготовили из подручных средств, точнее — майки Эдуарда, три ковбойских забрала для носа и рта, приняв, как эталон запаха — аромат пота, сдобренного былым антиперспирантом Нивея. Вокруг уже сгущалась совсем другая атмосфера, поэтому никакого побочного воздействия на нежные рецепторы носа никто не ощутил. Шурик так даже в себя не пришел.
Иван, как единственный проводник по подземельям пошел вперед, Эдик с привязанным на плечах раненным товарищем замыкал торжественное шествие. Дерьма было немного, вялотекущая вода с ингредиентами еле закрывала подошвы обувки. Не успел еще трудовой народ заявить о своих достижениях в полном объеме, не отошел от спячки.
Шурик, ранее бывший не очень тяжелым, все более набирал вес. Пот заливал глаза, проклятая тряпка на носу мешала вдохнуть вонь полной грудью. Эдик выбивался из сил.
Когда Ваньша указал рукой наверх, это было просто наградой, золотой медалью, ленинской премией и праздником. Едва Иван залез и со скрежетом отодвинул чугунный люк, в образовавшемся круглом проеме стали видны звезды. Эдик держался обеими руками за скобы лестницы и одними глазами пытался смотреть вверх. Он даже мысли, что они промахнулись, и вылезли где-нибудь на станции метро «Девяткино», не допускал. Больше лазать по норам с утяжелениями на плечах он был не в силах.
Иван добился ориентирования со стопроцентным попаданием. Ночь, объявшая Питер, аплодировала ему мерцанием незнакомых созвездий. Или эти звуки легких ударов, словно одной ладони о другую, раздавались из ближайшего здания. Ваньша не стал уточнять, сбросил Эдику веревку, чтобы тот обвязался ею: залезать с ношей без поддержки было довольно рискованно. Если из дома напротив кто-нибудь пялится в окна, то ни открытый люк, ни силуэт склонившегося над ним человека не будет виден — густая тень покрывала все действо густой, почти осязаемой темнотой. Если, конечно, у наблюдателей не окажется на голове прибора ночного видения.
Шурика решили приводить в чувство уже внутри здания. Конечно, оно могло быть заперто изнутри на какой-нибудь хитрый замок, но в таком случае там обязательно должен кто-то находиться. Впрочем, обычно такие старинные высокие и тяжелые двустворчатые двери использовали ручку швабры или щетки вместо запора. Ключи и замки тоже имелись, но где-нибудь в пожарном имуществе: от кого прятаться, если круглосуточно внутри сидит унылый охранник?
Удостоверившись, что это действительно здание былого СЗРП, Иван потянул на себя витую рукоять. Дверь отворилась, словно специально незапертая.
Пыльно, тихо и сумеречно: под пустым столом охраны что-то горело. То ли ночник, то ли опущенная на пол настольная лампа. И ни одной души. То ли сторож ушел, куда глаза глядят, то ли поднялся наверх. Смысла болтаться по пустым этажам и кабинетам не было никакого, разве что с целью воровства. Тогда бы входную дверь на швабру замкнул. Получалось, что на данный момент здание пустовало. И это было неплохо. И эта мысль была неверной.
