— Куда мы теперь?
— Обратно до Нави-парка, но, скорее всего, нас уже там могут ждать, так что выпрыгиваем возле Олд Тауна, и через подземные ходы за стену.
— Так вот как ты, значит, в город попадаешь… Эрик, — зову его, серьезно глядя в серые бездны глаз, — я хочу чтобы они все сдохли!
— «Они все» — это кто? — не менее серьезно спрашивает он не глядя на меня.
— Все, кто это устроил.
— Ну и кто же это, по-твоему? Конкретно?
— Сэм и его приспешники. «Вольники» эти, непонятно откуда взявшиеся… Я на самом деле не очень понимаю и плохо соображаю сейчас, но все это… так неправильно. Ужасно! Это нельзя так оставлять! Разве ты так не считаешь? Сам-то ты чего хочешь делать?
Мужчина молчит. Курит, глядя в разбитое окно, и ветер треплет его отросшую челку. Он всматривается в разрушенные городские здания, немного прищурившись, будто подбирает слова или гадает, можно и стоит ли, вообще, со мной разговаривать, или проигнорировать мои вопросы, как он обычно всегда делал. Наконец, он выбрасывает окурок и поворачивается ко мне. Смотрит на меня долго, тяжелым взглядом, не предвещающим ничего хорошего.
— Ты, вообще, понимаешь, на что хочешь подписаться? В Эрудиции сейчас засели те бесстрашные, которые верны Сэму, присягнули ему и работают на него. Я точно знаю, что мои командиры — Вайро, Джойс, Бартон, все они там, и уходить никто из них не планирует. Чтобы добраться до Сэма, их тоже придется убить. К этому ты готова?
Я не знаю, что ему ответить. Ворона мне жалко, ведь я хорошо знала его, а остальные… Ведь если они теперь с Сэмом, значит, им все равно, что случилось с Бесстрашием. Они разрушили Дружелюбие, и делая это, они вряд ли были под сывороткой, они исполняли приказ, но ведь по доброй воле… Одна-единственная мысль, что это нельзя так оставлять, бьется во мне, но как это будет выглядеть в подробностях, я как-то не задумывалась…
— Если они допустили все это, — я тыкаю на запертую дверь вагона, за которой, в моем воображении, все еще проносятся картины разрушенной, обугленной фракции, будто бы моей жизни, — они растоптали все, что было им дорого! Что нам было дорого! Мне! Они поддерживают ужасного человека, который не только все это допустил, все это устроил! Как это, вообще, возможно? — я закрываю лицо ладонями, и в нос мне бьет запах свежей крови, грязи и копоти, которой пропиталась кажется все моя одежда, — нужно бороться, нельзя сдаваться! Разве ты сам не этому меня учил?
Эрик едва заметно покачивает головой, а, может быть, это вагон так шатает, не знаю. Я как пьяная от всего, что случилось со мной за последние две недели, это какой-то непрекращающийся кошмар. Но только мысль о возможной мести и о том, что как-то, может быть, удастся все вернуть как было, расставить по местам! И если для этого придется убить этого уродского Сэма! Дайте мне кирпич, я ему въ*бу! ©
— Учил. — коротко бросает мужчина, — но после этого, тебе придется жить по локоть в крови, Эшли Финн. Ты готова к этому? Я вот смог. Сможешь ли ты?
Я где-то в глубине души чувствую, что это вопрос с подвохом. Эрик — монстр, конечно, ему убить, как соломинку сорвать, но почему он задает мне все эти вопросы, он же сам сказал, что нам надо держаться вместе? Что-то тут не так, но голова моя в данный момент соображает очень плохо. Очень. Может быть, поэтому я сказала… то, что сказала:
— Они не оставили нам выбора, они уже по шею в нашей крови, так за чем же дело встало? — дернув плечом, закусываю губу, только б не сорваться. Но слез уже нет, будто выскребло их злостью. Будьте вы все трижды прокляты, сволочи.
Я поднимаю глаза на Эрика и смотрю на него прямо, не отрываясь и не моргая. Он тоже уставился, потирая подбородок, явно в чем-то сомневаясь, но расплавленное серебро в его глазах окутывает надеждой и уверенностью. Я не отступлю. Пусть потом будет что угодно. Я хочу убить Сэма. И я сделаю все, чтобы он сдох. Даже если придется при этом идти по трупам.
— Смело. — бросает Эрик и отворачивается от меня, чтобы я вдруг не увидела одобрения в его взгляде. — Но ты должна понимать, что для нас с тобой это все может кончиться плохо. Очень плохо.
— Эрик, — на меня вдруг навалилась такая горечь, что я верила в каждое свое слово, до последней буквы, — у нас уже все кончилось плохо. Вряд ли может быть еще хуже. А если ты имеешь в виду наши жизни… Так, может быть нам просто продать их подороже?
Ему явно по душе то, что я говорю. Явно. Даже его спина выражает удовлетворение, но он, конечно, никогда этого не скажет. Он лишь бросает на меня короткий взгляд и идет к двери вагона, вдавливая кнопку и распахивая ее настежь.
— Прыгаем. Пора.
— А как же поезд?
— Он замедлится и остановится, — говорит мужчина через плечо, — нам поезда не понадобятся больше, «Вольники» будут ждать нас возле депо. Прыгаешь следом и не вздумай отставать! — и его мощная фигура исчезает в проеме.
Выскочив из поезда, взвыв от боли в трижды треклятой лодыжке, я как могу, догоняю Эрика, который прет по разрушенным улицам, как лось, не подумав даже ни разу оглянуться. Когда мы оказались в более или менее тихом районе, я, рывком нагнав мужчину, пихнула его в плечо, что есть мочи, заставив все-таки обернуться.
— У меня есть условия! — выкрикнула я ему в лицо, но он вдруг схватил меня за шкирку и впихнул в покореженный проем здания, мимо которого мы проходили.
— Ты действительно думаешь, что сейчас самое время для условий? — грозно спрашивает меня Эрик, пристально вглядываясь в пустынную улицу, — тут везде полно изгоев, а за твою голову назначена награда. Если мы идем, то идем быстро! — и он уже намеревался продолжать бег по пересеченной местности.
— Знаю и понимаю, но хочу договориться заранее о некоторых вещах. Никакого насилия в твоей стороны в отношении меня. Я не знаю, что у тебя там за моделирование и как ты с этим справляешься, но живой я тебе не дамся, буду защищаться до последнего вздоха…
— Я не понял, ты о чем сейчас? — совсем посмурнел мужчина.
— О домогательствах. Не смей протягивать ко мне свой член, и руки распускать завязывай. Тогда мы сработаемся.
Он вперился в меня колючим взглядом, и мне показалось: пристрелит меня прямо сейчас за милую душу. Желваки рвут скулы так, что я кажется даже слышу как скрипят его зубы. Как бы не высыпались они у него от такого напряга. Ну а что! Должна я себя хоть как-то обезопасить.
— А ничего, что ты меня выбешиваешь своими постоянными попытками изгадить мне жизнь! — рявкнул он, однако, не сделал ни одной попытки даже замахнуться, что меня одновременно обрадовало и обнадежило.
— Ты сам сказал, что нам надо держаться вместе. Ты первый это предложил. Ну вот… я согласна, но с условиями, — осторожно продолжаю гнуть свою линию, готовая стартануть в любой момент, ежели чего.
— Идиотства отставить. В х*йню не влезать. Исполнять мои приказы, даже самые безумные. Это мои условия.
— Пфф, и только-то… — начала я, но осеклась, испугавшись, что его сейчас Кондратий хватит, чет какой-то нездоровый румянец у него… — хорошо, я не буду тебя раздражать. Но и ты свои вот эти лидерские замашки брось. — осмелела я от его уступок. — Я признаю твой опыт и силу. Но не самодурство и нежелание держать себя в руках.
Что дальше произошло, я поняла уже постфактум. На меня сыпется штукатурка, а лидерский кулак, впечатанный в стену, чуть в стороне от моей головы, опять весь в крови. Он это сделал с такой силой, что я, кажется, чувствую на щеке капельки крови, брызнувшие из его руки. О, давно у нас заскоков не было!
— И запугивать меня не стоит. Я и так на всю голову чокнутая, ты же не хочешь иметь дело с окончательно лишившейся ума девкой? Вот и побереги нервишки.
С Эриком так нельзя разговаривать. Нельзя. Потому что он Эрик! Но у меня с какого-то момента атрофировались все инстинкты самосохранения и, вообще, все страхи и прочее отошло на второй план. Вероятно, сказывается усталость. Я не знаю. Я уже приготовилась к тому, что он будет меня убивать за сию дерзость и даже прикрыла глаза, ощущая холодные мурашки, ползущие по лопаткам. Когда почувствовала… его большой палец, который вытирал что-то с моей щеки. Провел им по лицу и я вижу из-под ресниц, как он уставился на размазанную по нему кровь. Ага, значит, не ошиблась, так вдарил, что раскровил себе все.
