«Кто ты?» — хотел спросить я, но вышло только:
— Ты понимаешшшшшшшь, что если убьешшшшшшь меня, сам умрешшшшшь!
— Это всегда пожалуйста. Я так заеб*лся с тобой, что готов сдохнуть, только бы избавится от тебя. Ты мне всю жизнь искалечил, сломал, разрушил, ты лишил меня надежды на будущее, лишил меня нормальных человеческих чувств. Я ненавижу тебя урод и готов следом за тобой отправится, только бы тебя не было.
— Ты пожалеешшшшшь, ты станешшшшь слабаком безссссс меня! Я давал тебе ссссилу, эмоции делают тебя ссссопливым придурком. Зссссачем они тебе нужшшшшны?
— Тебе все равно не понять никогда. Ты просто выродок, таким не место на земле, как и не место было Джанин. Ты ее детище, и отправишься туда, где тебе самое место — в преисподнюю.
— Я тебя уничтожшшшшу, — злобное шипение, исходящее откуда-то изнутри моего нового тела. Как я ни старался себя рассмотреть, ничего не выходило. Я пытался сконцентрироваться и рассмотреть себя через ощущения, но кроме того что я стою на четырех конечностях, у меня ничего не вышло. Да и говорить я не могу, только шипеть. Что со мной приключилось? Кем я вдруг стал?
— Пока она жива, жив и я, — был мне ответ. Человек наступает на меня, он давит меня своим желанием жить. Мне трудно сопротивляться, и я отступаю, хоть привык никогда не сдаваться. Мои конечности скребут мокрый холодный бетон, я распаляю себя и пытаюсь ненавидеть этого человека также, как он ненавидит меня.
Во мраке тоннеля, чуя смесь ненависти, злобы, смертельной опасности, бешенства, ярости и нескончаемого противостояния, из моей груди вырывается вой, угрожающий и зловещий. Я не хочу умирать, я еще не все сделал, что должен был и просто так я не сдамся. Я снова попытался встать на ноги, но у меня опять не вышло, однако я смог разглядеть свои… лапы. Да, по-другому не скажешь, именно лапы, обтянутые тонкой перепончатой кожей с кривыми когтями на концах.
И тут я осознал себя. Я понял, что представляет собой мое тело, будто бы увидел себя в зеркале. Редкая шерсть покрывает довольно крупный торс, большая продолговатая голова на мощной шее не имеет признаков органов чувств. Все, что я вижу, приходит ко мне через… ощущения. Чьи и как я не знаю, но понимаю, что пришла пора обороняться. Теперь когда я понимая что я такое есть, мне легче управлять свои телом и я готов к схватке.
Я бросился на него со всей возможной злобой, которая придает мне сил. Его ненависть, острая и тонкая, как клинок, впивается в мою плоть, я чувствую ее и чувствую боль, которую она приносит мне, рассекая мое тело. У меня хватило сил поднять лапу и вмазать человеку куда-то, от чего он застонал и рухнул на бетонный пол рядом со мной.
Я ощущаю, как из моей раны вытекает кровь, но силы все еще не покинули меня. Не время еще сдаваться.
— Я не буду мириться с тобой! — кричит он мне моим собственным голосом, — я все равно избавлюсь от тебя, ты порождение мерзоты, ты не будешь жить во мне!
Приподнявшись на передних лапах, низко опустив голову, я бросаюсь ему на грудь, стараясь когтями разодрать его, порвать горло, чтобы кровь залила все вокруг, придала мне сил. Я знаю, что не могу, но мне очень хочется завыть, напугать его, деморализовать. И я слышу этот вой, он исходит не от меня, а будто извне, обрушиваясь на нас откуда-то сверху и человек дрогнул, стараясь оглядеться.
— Нет! — шиплю я, что очень удивительно, ведь это именно то, что я хотел сказать, — я не сдамся! Ты без меня ничто! Всего лишь человек, неспособный защитить даже себя!
Он явно опешил, потому что ослабил хватку, чем я воспользовался и вцепился зубами в его горло. Он тоже не сдается, сомкнул пальцы на моей шее, душит, не дает воздуху поникать внутрь меня, и я чувствую, что начинаю терять силы, и он перекатывается так, чтобы оказаться сверху.
Рванувшись из последних сил, я сбросил его с себя. В боку зияющая рана, кровь из нее вытекает прямо на сырой бетонный пол. Он тоже хорош, теперь я его четко вижу. Лоб рассечен, на груди рваные раны. Он дышит тяжело, с присвистом, с трудом сглатывая, и я понял, что повредил ему горло.
— Зачем тебе избавляться от меня? — уже почти совсем теряя сознание от боли и кровопотери, спрашиваю я его.
— Ты монстр. Тебе нет прощения. То, что ты сделал… это бесчеловечно.
Ненависть в его руках снова сверкнула холодным металлическим блеском. Я собственно и не отрицаю. Меня убивали, я убивал. Можно подумать он не убивал вместе со мной. Да я из таких передряг его вытаскивал, где он сам сгинул бы. Человечно-бесчеловечно… Когда дело касается вопросов выживания мы все превращаемся в зверей, готовых глотку друг другу перегрызть за ресурсы или крышу над головой. В чем он меня обвиняет? В том, что я не позволил себя убить? В том, что я стремился наверх, вместо того, чтобы падать вместе со всеми в преисподнюю?
— Убьешь меня и что? У тебя самого есть какой-нибудь план или ты, как всегда разноешься и будешь трясти пистолетом возле своего виска? Ты сам-то думал, чего ты из себя представляешь?
— Я боролся со смертью! А ты ее только привлекаешь всеми возможными средствами!
— Жизнь такая, как еще выживать? Я, что ли, придумал все это моделирование? Я придумал уничтожить Отречение? Я никогда ничего не делал такого, что мне можно было предъявить! Я всего лишь пытался выжить!
— Да и сбежал, бросив всех убивать друг друга. Ты сейчас унижаешься, пытаешься спасти свою шкуру, да только хрен ты угадал, — он поднялся, и я почувствовал, как ветер со страшной силой ударил мне в морду. Человек наматывает на кулак веревку, конец которой охватывает мою шею. Мы как-то вдруг оказались на крыше башни, и он тащит меня к парапету.
— Подожди, — хриплю я, болтаясь на конце веревки, — а как же она?
— Что она? Ты уже однажды убил часть меня, теперь хочешь убить и ее? Тебе все мало, ты как ненасытный ублюдок будешь все время сеять вокруг себя смерть, пока я не избавлюсь от тебя наконец!
— Ты не сможешь ее спасти! У тебя нет плана, а если он и появится, ты все равно в первую очередь будешь думать не о ней! — последние слова я почти прошептал. Человек дотащил меня до парапета и замер, глядя вниз, на бушующие волны.
— Ты жалок! — выплевывает он мне, — ты же первый ее погубишь, оставь я тебя в живых! Ты чуть не убил ее, ты избивал и мучил ее! И ты смеешь мне сейчас говорить о ней?!
— Смею, — хриплю я, из-за того, что веревка все сильнее затягивается вокруг моего горла. — Потому что она единственное, что у меня есть…
Человек резко остановился и вперился в меня, а я получил доступ воздуха и первые секунды никак не мог надышаться.
— Что ты сказал? Повтори! — он дернул за веревку опять, и голова моя мотнулась в сторону. Я почувствовал его запах совсем остро, и очень сильно захотелось вонзить в него свои зубы.
— Я говорю, что она единственное, почему я все еще жив и почему все еще жив ты. Если ты еще не понял, она как-то остановила моделирование, она сдерживает меня и дает тебе возможность жить. Я смогу спасти ее, потому что кроме нее у меня нет больше стимула продолжать борьбу. А у тебя есть.
— Мне она тоже небезразлична! — заявляет он мне, но уже не так уверенно.
— Ну конечно. А еще есть твои командиры, запертые в Эрудиции, люди, прячущиеся в Искренности, и великая идея о том, что нужно как-то все вернуть. И ты пожертвуешь всеми, кто встанет у тебя на пути, потому что у тебя ответственность за людей, и всякая другая пурга. А у меня ничего нет. Я монстр. Я живу только для себя. И благодаря ей. Поэтому я буду защищать ее до последнего вздоха. А ты? Ты так сможешь?
Ненависть в его руках выжигает на моей коже клеймо. Мне нестерпимо больно, но я не показываю ему этого. Он смотрит на меня, и я чувствую, что он очень хочет меня убить, но вместе с тем он понимает, что я прав.
— Ты убьешь ее, как только окажешься на свободе!
— И что потом? Остаться таким навсегда? В этом смысл? Х*й там, я смогу вытащить ее из этого ада, потому что на остальных я срать хотел и ничего важнее ее спасения у меня нет. А там… делай что хочешь…
