— Опять ни одной!.. Помрем, Григорий Константинович, чую сердцем — конец уж близок! — плакался Иванов опекуну в жилетку.
— Экий ты пессимист! — мягко журил его Григорий Константинович, боявшийся перегнуть палку. — Ложись–ка и сегодня спать пораньше. Чтобы поутру, натощак, еще бросок километров на тридцать одолеть.
Когда они, затянув ремни, миновали–таки половину пути, то Григориади, очень не любивший возиться с посудой, попросил Иванова «довести котел до толку». Чтоб потом долго не чистить. И заодно наточить нож…
Никогда до этого человечины Григориади не ел. Откровенно говоря, ожидал большего, что будет похожа на свинину. Но та скорее напоминала говядину; причем даже не ту, которая с рынка, а магазинную. Мог бы и сообразить, что не лучшую. Какая корова могла сохранить вкусовые качества после шестисоткилометрового пробега на лыжах? Хорошо еще, что Григориади, специально для «максимятины», купил тогда в газпромовском поселке перец и лавровый лист.
Хлеба, жалко, к тому времени уже не осталось ни крошки. Трудно пришлось и без чеснока: ну что за отбивные могли получиться, а жаркое? Ведь Григориади умел неплохо готовить, и кстати, особенно удавались ему блюда мясные.
Разумеется, ни о каких укорах совести не могло быть и речи. Более того, после прохождения очередной дневной дистанции, поужинав Максимовой плотью, Григорию нравилось посидеть еще с часок у костра и пофилософствовать.
Хороший был парень Максим… Ну и хрен с ним… Кто–то, помнится, рассказывал, будто человек рождается с определенной программой. Вот Попов, например, чтобы изобрести радио, Эдисон — патефон.
Но для чего родился Иванов?.. Конечно, не для подделки накладных. Ведь в качестве программиста — Бог, поэтому, в принципе, программа должна иметь созидательный характер. Значит, цель жизни Иванова… кормить меня собой… В конце концов, ведь именно так и получилось! Чтобы не дать сгинуть в пути, чтобы я смог пройти эту долбаную тундру и, в конце концов, добраться до родного дома, прижаться к материнской груди…
Интересно, как там моя мама?.. Мама, мамуся, твой беспутный сын преодолеет все преграды и скоро припадет к твоим диабетическим стопам. Наверно, ты стала совсем старенькой? Потерпи, мамочка, еще немного. Теперь я уж точно отсюда выберусь!
Ну что могу сказать о тебе еще, Иванов? Если сделать попытку оценить тебя беспристрастно, — ведь нельзя забывать, что мы кунаки, — то все же вкусный ты был парень, мой дорогой Максимка–бухгалтер. Да будет тебе тундра пухом!.. Только, извини за откровенность, если бы у меня была хотя бы одна головка чеснока, тогда бы тебе цены вообще не было.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Родительский дом, начало начал…
На исходе одной из последних январских ночей, в прихожей небольшого старого дома на окраине Минска раздался одиночный, короткий звонок. Маргарита, жена брата Григория Григориади Василия, мучавшаяся бессонницей по причине неудовлетворенности вообще и порядком мироздания в частности, принялась энергично, с мстительным удовольствием расталкивать безмятежно спавшего мужа:
— Просыпайся, не слышишь что ли?.. Вот же сурок, тюлень несчастный! Звонит кто–то. Сразу не открывай. Спроси, что нужно?
Вася сел на кровати и потер слипающиеся веки. Не по возрасту стариковской походкой, подтягивая сползающие семейные трусы, пошаркал в прихожую.
— Кто?
— Это я, Гриша.
— Какой еще Гриша? — недовольно пробормотал Вася, хотя уже узнал брата.
Открыл. Братья неохотно обнялись. Они оказались близнецами. Только борода у Васи была обыкновенной, как у дворника, и не чувствовалось в нем даже ампера той звериной силы. Это был тихий, никчемный, состарившийся намного раньше срока алкаш. С серым от неумеренного потребления плохо очищенной водки лицом, бегающим от постоянного вранья взглядом, натруженными от работы за бутылку руками.
— Тебе же еще пять лет сидеть. Неужели амнистировали? — просипел он озадаченно.
— Да ну, дождешься от них. — Григорий ухмыльнулся. — Сбежал я. — По мордочке тихой водочной мыши пробежала тень тревоги. — Да не бойся — здесь искать точно не будут. Я ведь под чужим именем сидел. А соседям скажешь, будто брат из Москвы с заработков вернулся.
Карабас направился к двери своей бывшей комнаты. Вася придержал его за рукав:
— Там теперь мать, пусть спит.
— Родной сын вернулся, как это «пусть спит».
Пытаясь продемонстрировать неизбывность горечи своего сердца, Вася закатил под лоб квашеные глаза и тяжело вздохнул:
— Она тебя все равно не узнает.
— …
— Ты разве не в курсе? — удивился Вася. — Я ведь писал, что после инсульта мать парализовало.
— Как я, по зоне Андрон Копытов, мог получать письма на Григория Григориади? — несколько обескуражено пробормотал, приготовившийся к материнским объятиям беспутный сын.
Отстранил близнеца, и все же прошел в комнату. На кровати лежала старуха, с первого взгляда даже показавшаяся ему незнакомой. Скорее похожая на покойницу, чем живую. Григорий с печалью всмотрелся в ее восковые подтаявшие черты. И все–таки это была она. Мама!
«Ну что же ты так не вовремя? Кто теперь будет готовить мои любимые вареники с картошкой и салом?» — мысленно упрекнул ее Григорий.
Раздраженно хлопнул дверью и направился к двери другой комнаты, но Василий опять мягко придержал брата:
— Там Гоша и Антоша, — сказал он умиротворенно.
— Какие еще Гоша и Антоша? — возмутился Григорий, и глаза его по–волчьи полыхнули. — Я знаю только одного Гошу — кидалу с авторынка, и одного Антошу — домушника с Грушевки. Что они здесь делают?
— Да это же дети мои. Я ведь писал.
— Опять двадцать пять! — пробормотал Григорий злобно. — Писал он — писатель… В моем собственном доме…
— Сейчас Маргарита постелет тебе в курятнике. — На лице Григория вспыхнули багровые пятна. — Ну, не кипятись, — испугался Вася. — Кур там давно нет. А завтра что–нибудь придумаем.
Помет, перья и прочий мусор из курятника были убраны, но насесты, сбитые из дощечек «гнезда» оставались на местах. Маргарита стелила постель. И неожиданно она и Григориади обменялись такими взглядами, что между ними вспыхнула белым энергетическим пламенем соединившая их дуга–любовь: страстная любовь с первого взгляда двух сердец, знающих друг друга века, возгоравшихся от соприкосновения друг с другом не впервые.
Оставшись один, Григорий с блаженным видом стал пялиться на полную луну, чей яркий мертвящий свет заливал двор, посреди которого ребрился четкий черный профиль соседской дощатой уборной.
И вдруг услышал в себе стихи Данте, которые раньше не знал:
Так благородна она и чиста,
Когда при встрече подарила знак привета,
Что взору не подняться для ответа
И сковывает губы немота.
Восторги возбуждая неспроста,
Счастливой безмятежностью одета,
Идет она — и кажется, что это
Чудесный сон, небесная мечта.
Увидишь — и, как будто через дверцу,
Проходит сладость через очи к сердцу,
Испытанными чувствами верша.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Брата я не ненавидел и маман не предавал
Проснувшись на следующее утро, Григорий обнаружил, что любовь наполнила каждую клеточку его тела особой светлой радостью, утроила и без того недюжинные силы. Он почувствовал себя способным не только горы переворотить, но и все моря–океаны заодно перечерпать, пустыни перелопатить, всех фрайеров переколошматить. Ему захотелось летать по небу птицей, бороздить глубины рыбой, вгрызаться в землю экскаватором. Короче, им овладела жажда бурной деятельности.
Первым делом — к мамочке. Вернее, в свою бывшую комнату. Оторвал заветную половицу. Пять лет назад он оборудовал там тайник и заложил пакет с сухими листьями индийской конопли да сверток с долларами. Все цело! Отлично! Перемерял рулеткой стены. Воровато оглянувшись по сторонам, спрятал под подушку безучастно лежащей матери и пакет, и сверток. Набрал на телефонном диске 02.
— Алло, милиция?..
— Дежурный на проводе.
— А вы знаете, что у вас под самым носом база наркотная организована, так сказать, анашаснаб? — прогнусил Григорий.
— А вы кто такой? Назовите фамилию, — раздраженно потребовал дежурный.
— Сударычев у аппарата, — манерно «представился» Карабас. — Так вот, ни за что не поверите, но шаманит на базе парализованная старушка — божий одуванчик.
— Что за чушь? — возмутился дежурный. — Как может парализованный человек…
— Может, выходит.
— …
— Дело заверчено так грамотно, что будет вертеться даже в том случае, если старушка, извиняюсь, бурки откинет. Она оптовик, приходят к ней розничные торговцы, а трава их под подушкой дожидается. Туда же расчет кладут. Все на взаимном доверии, партнеры друг друга много лет знают. Приезжайте, короче, сами убедитесь.
