И вот он, нужный дом. Возле подъезда — та же самая машина. Узнал сразу. «Дома, — отметил про себя. Так и было задумано — приехать в Москву в воскресенье. — Это хорошо. Ждать не придётся. Я им покажу театры… Тёпленькими… Обоих».
Кнопка вызова лифта горела красным. И не нужно. Двинулся наверх пешком. Даже лучше. Попривыкали к своим лифтам — на лестнице никого нет. Значит, и свидетелей не будет. Почему-то только теперь подумал, что станет делать после отмщения. До этого в голове было одно — убить своих обидчиков. Точно это и в его жизни было последним пределом… Он даже на миг остановился. Потом неспешно — не на свадьбу торопится — пошагал дальше.
Третий этаж.
Может, и в самом деле? Сначала их, потом — и себя. Заодно.
Четвёртый этаж.
Нет, так не сделает. Радости им, даже мёртвым, не будет. Пусть поймают, посадят, ему теперь всё равно, но радости им не доставит. Не для этого он здесь. Впрочем, зачем оплакивать себя наперёд? Может, ещё и не поймают. Если сделать по-умному. В селе только брат с женой знают, что он в Москве. Никого поблизости не было, когда заходил в подъезд. Если не увидят, как уйдёт, считай, здесь и не появлялся. Да разве мало тут шляющихся за весь день?! Потому и обвинить его никак нельзя. И — на ближайший поезд. Завтра-послезавтра — дома. Если спросят, почему рано вернулся, причина одна: в троллейбусе, пока добирался до вокзала, украли деньги вместе с паспортом. В Москву не только не ездил — даже не пытался. Или что-нибудь другое придумать. Это нетрудно. Сначала сделать то, ради чего поднимается вот по этой лестнице, и пусть без груза, всё равно тяжело, даже ноги еле волочит.
Пятый этаж.
Гриша достал из внутреннего кармана куртки оружие и переложил поближе — в наружный. Рукоятка была холодной, точно пистолет несли по морозу. А может, это руки такие — даже тёплое железо кажется ледяным?
Пока оружие было далеко, вовсе не ощущалось, теперь же, когда приготовил поближе, почему-то сразу потяжелело и начало оттягивать карман.
Вытянул руки вперёд и раздвинул пальцы. Ни один не дрожал. И сердце билось не чаще обычного. Будто и не людей убивать шёл, а к колодцу за водой. А ведь дома, прежде чем заколоть свинью, обязательно выпивал два стаканчика самогону. Иначе не мог воткнуть нож в животное, да и потом руки тряслись, покуда обрабатывали. Только когда уже хлебали селянку, и жена подносила ему с помощником ещё две-три чарочки, руки переставали трястись. Сколько годов уже закалывает свиней — до сих пор одно и то же. Не лежит душа — и всё тут. Просить кого-то другого — засмеют. Во, скажут, мужик! Свинью зарезать не может. Помочь собирает. А вот теперь руки нисколько не дрожат.
Вот и шестой этаж. Добрался. Скоро случится то, о чём думал долгими тёмными ночами без сна. Вот-вот исполнится последняя мечта, которая осталась в его жизни. В жилках на висках забилась-запульсировала кровь: скоро! скоро!
Скоро нажмёт на курок. Скоро курок исполнит желание.
Он шагнул с лестницы на площадку шестого этажа, огляделся вокруг. Ни души. Это хорошо. Достал пистолет, передёрнул затвор — загнал патрон в патронник, снял с предохранителя и осторожно опустил в тот же правый карман.
Теперь готов.
Скоро! Скоро!
Подошёл к двери с номером «55» и остановился перевести дух. Как-никак на шестой этаж поднялся, а не шесть шагов сделал. Прислушался. Из-за двери доносилась музыка. Может, она звучала в какой-нибудь другой квартире (на площадке их было четыре), только Грише казалось — именно в 55-й.
Поднял руку к кнопке звонка. Но, не нажав, опустил. Да оно и торопиться некуда. У него всего-то делов — два-три раза нажать на курок. Теперь, когда был на месте, совершенно не думал, что кто-то заметит его, — точно самое трудное позади, осталась самая малость, так, с песчинку какую-то.
Музыка всё доходила до его слуха, негромкая, медленная. Внутренним взором увидел, как Даша и кудрявый, обнявшись, медленно кружатся в танце.
Снова поднял руку вверх и опять не нажал на кнопку. Что-то сдерживало. Не было никаких причин для этого — никакой жалости, всё продумано наперёд. Однако кнопку нажать было отчего-то неимоверно тяжело. Неожиданно в голове Гриши молнией сверкнуло: «А кто ты такой — убивать людей? Разве жизнь им дал ты?» Мысль сверкнула и пропала. Но не совсем. Оставшееся от неё эхо занозой застряло где-то в мозгу и начало спорить с ним.
«Я обиженный, оскорблённый муж — вот кто».
«И что с того? Неужели ты единственный, от кого жена ушла к другому?»
«Зачем мне другие? У каждого своя жизнь».
«А как же сам? Неужели грехов не было?»
«О тех она не знала. А это — прямо на глазах».
«Ага! В селе — да не знала? Горяченькими доставляли твои похождения. Просто молчала — скандал дома не поднимать. Теперь платит тем же».
«Сама виновата. Что мне оставалось делать, если по месяцам дома не бывала? Я же не бревно бесчувственное. Живой человек».
«Нашёл причину! Вкалывал бы как следует — не то что на сторону пойти, на ум бы не пришло ничего такого».
«Можно подумать, не вкалывал. Если не я, то кто тогда?..»
«Ну-ну-ну!»
«И мужские, и женские дела — все мои были. И вот как отплатили. Облегчай таким жизнь!..»
«Выходит, не всё как следует исполнял. И плохое было».
«Какого чёрта ещё-то? И так уж чуть не наизнанку выворачивался. Всё домой да домой нёс. Не из дома. А она…»
«Выходит, не только в этом дело. Кроме добра ещё что-то потребно».
«Какого рожна?»
«Чего-то не хватало в жизни. А вот в нём нашла».
«Это — блуд».
«Твоё распутство надо забыть, а её — нет? Она корову не продавала и ружьё не покупала — тебя пристрелить».
От этих слов занозы-эха Грише стало неловко, точно на людях пристыдили. Засунул руку в карман, подержался за рукоять пистолета, затем пальцем нащупал предохранитель и почему-то перещёлкнул обратно.
«Не за что было».
«А Дашу есть за что? И мужчину этого? Кто давал тебе такое право — отнимать чужие души Не туда руки тянешь! Ты им жизнь не дарил, не тебе и отбирать».
«Они у меня душу отняли. Осталось пустое тело. На что оно мне?»
«Ах, вот в чём дело! Выходит, твоей душой была Даша? Тогда почему не сберёг её, свою душу?»
«Как ещё беречь? И так уж… как в горсточке носил».
«В горсти можно только тело держать. Оно жёсткое. Для души же нужна ласка. Много она видела от тебя?»
«Всегда».
«Нет, не всегда. И у самого душа задубела, и у неё зачерствела. И кого теперь винишь? Себя вини».
«Так ведь… жизнь такая. Как по-иному?..»
«Жизнь зависит от людей. Ты тоже свою сделал. Такою, какою она у вас есть… Была».
«И что теперь?»
«Уйди от неё. Оставь — и все дела».
«Как можно уйти брошенному?»
«Разведись. Не ты первый, не ты последний. Не совершай смертного греха…»
Где-то внизу хлопнула дверь, донёсся разговор. Слова были непонятны, различались только мужской и женский голоса. Они слышались всё чётче — говорящие поднимались.
Гриша отошёл от двери и по лестнице ступил чуть выше. На его счастье, поднимающиеся дошли до шестого этажа и свернули на площадку. Гриша свесился через перила и посмотрел на них. О боже! Это были Даша и тот, кудрявый. Одеты легко, в домашнее. Понятно: были у Тани.
Осторожно спустился по лестнице и поглядел вслед.
Хозяин открыл дверь; прежде, чем перешагнуть через порог, Даша обеими руками обняла мужчину за шею, притянула к себе его голову, тот тоже обнял её, и они соединились в поцелуе. Как будто специально, чтобы разорвать Гришино сердце, прямо на его глазах. Второй раз уже. Им что, другого места нету? Или невтерпёж?
Кровь закипела и ударила в голову так, что всё поплыло перед глазами, а в ушах появился противный писк. Больше не колеблясь ни секунды, Гриша засунул руку в карман, спустил предохранитель, вытащил пистолет, но не видел, куда стрелять — мешал туман перед взором. Несмотря на это, не выдержал. Вытянул руку в сторону, где должны были быть Даша с кудрявым и, не прицеливаясь, выпустил всю обойму.
От грохота выстрелов пришёл в себя. Туман перед глазами рассеялся.
Дверь в 55-ю квартиру была закрыта, площадка пуста.
8
Гриша не помнил, как вышел из подъезда, сколько времени шёл по тротуару, спотыкаясь и задевая прохожих — просто не видел их, как и всё окружающее. В голове было только одно: «Эх, ты! Не мужик, а половая тряпка. Даже этого не смог сделать. Никчёмный! Сколько думал, готовился, даже корову продал — и что вышло? Один пук, вот что!..»
Не заметил и того, как сошёл с тротуара, шагнул на мостовую и попал под автобус. Только почувствовал, как что-то сильно ударило по плечу, потом сразу — по голове… и провалился в темноту, точно в густую грязь нырнул…
Через какое-то время перед глазами посветлело. Но что это случилось с ним?! Он поднялся в воздух, реял там как птица и смотрел, как внизу, на городской улице, из-под автобуса вытаскивают сбитого мужчину. Несчастному размозжило голову, все кости переломаны, во всём теле — никакой крепи, точно и не человеческое тело было, а истрепанная верёвка. Оно и не удивительно. Переполненный людьми автобус проехался по нему не поперёк, а вдоль — так уж упал под колёса бедняга. От этой тяжести не то что в верёвку — в бечёвочку превратишься.
