«Детская трудовая коммуна имени тов. Ягоды».
Я простоял, глядя на ворота, наверное, не меньше пяти минут. «Значит, «имени товарища Ягоды»? - колотилось в пустом, как очищенная до блеска хлебной коркой консервная банка, мозгу? – Вот именно, причём с ударением на «О, если кто запамятовал, и категорически не рекомендуется путать…»
Я помотал головой и огляделся. Вокруг буйствует поздняя весна – иначе, откуда взяться такой сочной зелени, такой ярко-зелёной травке на газонах, без следа жухлой желтизны, пронзительному птичьему гомону в ветвях клёнов, обступивших дорожку? Возле медчасти к кирпичного бордюру приткнулся грузовичок, выкрашенный в тёмно-зелёный цвет – это его тарахтенье я слышал, когда проснулся. Антикварная полуторка ГАЗ-АА, с гнутыми крыльями, проволочной сеткой радиатора, запаской, висящей на дверке кабины, укрытой брезентовым тентом вместо нормальной крыши. Однако, подойдя поближе, я понял, что ошибся - и после недолгих раздумий переквалифицировал агрегат в АМО, что тут же нашло подтверждение в виде в виде блестящего жестяного значка на радиаторной решётке.
Ещё один раритет? И ещё какой: первый советский серийный грузовик, потомок итальянского «Фиат-15», продукция «Автомобильного московского общества», оно же будущий автозавод им. Лихачёва.
Выводы, таким образом, выходили не слишком утешительные.
Несомненно, одно - я заблудился во времени. Всё, что окружает меня, относится к двадцатым-тридцатым годам двадцатого века, тогда как кое-какие прорывающиеся воспоминания относятся к куда более поздним временам. И это при том, что собственная личность по-прежнему оставалась для меня загадкой.
Что касается окружающей меня действительности – то память исправно выдавала порции сведений, стоило возникнуть подходящему поводу. Очень просто: увидел грузовичок, и сразу вспомнил и марку, и завод и даже кое-какие технические детали. Надпись и перевёрнутая звезда с пролетарскими символами над воротами тоже вызвали некоторые ассоциации – правда, в них только предстояло разобраться…
Ладно, это потом. А пока имеет смысл дать волю процессу возвращения памяти – пусть и такому, спонтанному и хаотическому. Благо, поводов вокруг сколько угодно, и каждый из них вызывает мгновенный импульс воспоминаний, обогащающий меня новой порцией ценной информации. А пока – я неторопливо шагал по дорожке дому с колоннами. Как назвала его уважаемая Галина Петровна – главный корпус. Видимо, этой самой детской трудовой коммуны.
И ведь похоже на то: дорожка ухоженная, посыпана свежим золотистым песком; попадающиеся навстречу мальчишки и девчонки (надо полагать, торопятся с обеда на который я, кажется, уже опоздал?) – все опрятно одеты, улыбчивые, энергичные. Мальчики в сатиновых, до колен, трусиках или тёмных шароварах, собранных у лодыжек; сверху – нечто вроде футболок, надо полагать, те самые голошейки. Многие босиком, остальные в лёгких тряпичных тапочках или сандалиях. Девочки, как водится, понаряднее - юбочки ниже колен, нередко плиссированные, и пёстрые блузки, иногда с кружавчиками или вышивкой по вороту. У многих «коммунаров» в руках книжки и тетради, а кое-кто даже читает на ходу - в точности, как в «Приключениях Шурика», заглядывая в книжку через плечо спутника.
Некоторые, впрочем, предпочитают спортивный стиль: например вон та, хорошенькая, лет пятнадцати, со вздернутым носиком и веселыми живыми глазами, щеголяет в шароварах и тенниске – у этой в руках не книжка, волейбольный мяч. Она задорно улыбнулась мне и, ничуть не стесняясь, крикнула подруге:
- Новенький! Смотрите, какой красивый, в парадке…
Я криво улыбнулся в ответ.
Возраст попадавшихся мне навстречу «коммунаров» был самый разный – попадались и мелкие, лет одиннадцати-двенадцати, и совсем взрослые девчонки и парни с пробивающейся над верхней губой тёмной полоской. Мелькали и взрослые, правда, совсем немного - на некоторых я заметил спецовки из плотной, похожей на брезент, ткани с масляными пятнами. Ну да, коммуна-то рабочая…
Я обернулся – так и есть, за кронами деревьев пачкала небо угольной копотью тонкая железная труба. Завод? Фабрика? В памяти тут же всплыло название то ли фильма, то ли книги - «Флаги на башнях». Только вот автора, хоть убей, не вспомню. Но – тридцатые годы прошлого века, это точно.
В широко распахнутых дверях «главного корпуса» стоял пацан лет тринадцати, стриженный под машинку, лобастый, чрезвычайно серьёзный. Среди прочих коммунаров он выделялся строго официальным костюмом, в точности повторявшим тот, что был на мне, да трёхлинейной винтовкой с примкнутым штыком. Оружие было несообразно длинное для его росточка, и пацан держал его обеими руками за дуло – на рукаве я заметил вышитый золотыми нитками вензель «Д.Т.К. им. Тов. Ягоды».
Между прочим, судя по названию, заведение находится под покровительством чекистов – если обрывки памяти мне не лгут, именно это учреждение и возглавлял Генрих Гершенович… прошу прощения, Генрих Григорьевич. Ну, хорошо, не возглавлял, но фактически, руководил, занимая пост первого зама при вечно больном Менжинском.
…Вот откуда я всё это знаю? А знаю ведь...
Ответ возник почти сразу, в ставшем уже привычным режиме флэшбэка. Жёлтая обложка, на ней строгое лицо человека в фуражке на фоне каких-то архивных бумаг и даже, кажется, отпечатков пальцев на дактилоскопической карточке. Название: «Генрих Ягода – смерть главного чекиста». Имени автора я не разобрал, зато ясно разглядел идущую понизу надпись: «Мемуары под грифом «секретно». И, ниже - год издания, 1994.
То есть, я эту книгу читал? Выходит – да, читал, причём в том самом 1994-м году. Ну, или немного позже.
Значит, всё-таки попаданец? Вот ведь, прилипло неизвестно откуда дурацкое словечко…. А по-другому не объяснить всплывающие то и дело картинки из восьмидесятых, девяностых годов, даже начала следующего, двадцать первого века? Правда, они совсем уж фрагментарны, обрывочны, ну так лиха беда начало…
Нет, главное сейчас – это разобраться с самим собой, с воспоминаниями, касающимися собственного прошлого. А прочее рано или поздно приложится.
- Тебе чего? – неласково спросил часовой и, не дожидаясь ответа, повернулся и крикнул в дверь:
- Тоха?! Тошка, ты что там, заснул? Тут новенький пришёл, сбегай за Стеценко! Он ведь сегодня дежурный командир?
Из дверей ответили жизнерадостным «Ага, щас!», потом застучали по полу пятки – судя по звуку, не отягощённые обувью.
- Посиди тут пока, подожди. – распорядился часовой и кивнул на стоящую возле крыльца скамейку.– Когда ещё Стеценко придёт – что тебе, торчать на проходе, под ногами путаться?
Я спорить не стал и уселся, куда было сказано. Не прошло и пяти минут, как на крыльце возник пацан в белой, майке-голошейке и синих трусиках – судя по босым ногам, это и был давешний Тоха. Под мышкой он зажимал длинную сигнальную трубу, золотящуюся на солнце начищенной латунью. Он кивнул часовому - «Стеценко занят, пусть немного подождёт…», - встал на краю верхней ступеньки, быстро облизал губы и, вскинув, свой инструмент, издал несколько отрывистых музыкальных трелей. И почти сразу из дверей хлынул поток обитателей коммуны – весело переговариваясь, они торопились в сторону дымящей за деревьями трубы.
Трубач, поймав мой взгляд, озорно подмигнул и скрылся в здании.
- Что это было, а? – спросил я у часового. – В смысле – кому сигналили?
- Кто, Тоха? Так это на работу, после обеда.
Поток коммунаров быстро редел, и через полминуты из дверей выбегали только одиночки.
Шагах в трёх от скамейки, возле ступеней возник из ничего большой полосатый кот. Он уселся столбиком и начал умываться, совершенно не обращая внимания на пробегающих мимо пацанов и девчонок.
- Кис-кис-кис! – позвал я.
В ответ кот смерил меня презрительным взглядом жёлтых глаз, зевнул, широко разинув розовую пасть, и продолжил прерванное занятие. Я вздохнул и повозился, устраиваясь на скамейке поудобнее.
