Мэгги уже привыкла к тому, что Лиз использовала ее на этих прогулках в качестве вьючного животного, и это не вызывало у нее возражений. Она подняла несколько веток и сунула их под мышку.
— Нет, нет, нет, — сказала старуха. — Ты до сих пор не знаешь, какой хворост надо собирать. Этот не будет гореть. Та, кто знает, должна разбираться в таких вещах. Вот послушай:
Дуб тебя согреет снова —
Веток набери сухих.
Очень сладок дух сосновый,
Много искорок лихих.
Быстро береста сгорает,
А каштан чадит едва.
Вот боярышник пылает.
Срежь их, как падет листва.
Падуб мигом разгорится —
Можно срезать молодым,
Вязы тлеют, как тряпица, —
Нет огня, один лишь дым...
— Ты слушаешь?
— Да, Лиз.
— Нет, не слушаешь. Ты думаешь, все это забава. И ты не слушаешь.
Лиз прислонилась к изгороди, а Мэгги поднялась на приступок, и они какое-то время постояли молча. Потом старуха сказала что-то, чего Мэгги не поняла.
— Я думала, как мне все это тебе рассказать. Я даже думала, что смогу передать тебе мою строчку, когда придет мой час. А он уже не за горами. Но я не знаю, девонька. Ты какая-то жесткая в последнее время. Сегодня ты натянута как тетива, так что я не знаю.
Лиз отвернулась и уставилась на деревья.
— Но я только хотела спросить, — начала Мэгги, — возможно ли это — изменить обличье. Спросить, пытались ли вы когда-нибудь...
Она осеклась, потому что теперь не слушала старуха. Она разглядывала черного дрозда, сидевшего на ветке вяза не более чем в шести футах от них. Птица была совершенно неподвижна, ее перья гладкие и черные, а клюв ярко-оранжевый. Склонив голову набок, она встретилась глазами с Лиз; а может, это умный взгляд старухи приковал к себе светлый взгляд птицы. Слова оказались не нужны. Теперь у Мэгги был ответ. В свое время старая Лиз меняла обличье. Она знала способ и обладала мудростью трансцендентного опыта. Она пробовала огонь много-много раз.
Дрозд улетел.
— Выбрось это из головы, — сказала Лиз, — и сосредоточься на своих детях. Я уж боюсь, не бросаешь ли ты тень и на них. Кто знает. Может, и лучше, если ты какое-то время не будешь с ними видеться. Но если ты и впрямь хочешь их вернуть, то пойди и поговори с ним. Поговори. Это и есть правильный способ. Люди должны разговаривать.
Старуха направилась дальше, не обернувшись проверить, идет ли за ней Мэгги. Та плелась чуть позади. Они забрались на некрутой склон холма, и Лиз, по-видимому, погрузилась в глубокие раздумья.
— Приходи ко мне в субботу утром, — изрекла она наконец, — и я, так и быть, дам тебе то, что нужно, чтобы изменить обличье.
— А детей привести?
— Оставь их там, где они сейчас.
— Я думала, вы хотели видеть Эми.
— А я говорю — нет.
Мэгги не спорила.
Пятнадцать миль. Пятнадцать миль от деревни Черч-Хэддон до города, и пятнадцать миль обратно. Путь неблизкий, подумала она, и при ее артрите он может и доконать. Но идти нужно было обязательно.
Старая Лиз уже преодолела первые три мили и теперь прочесывала палкой придорожный кустарник.
— Выходи, негодник. Выходи, старина гарри.
Полынь росла повсюду, но, поскольку она еще не зацвела, найти ее было трудно. Старухе полынь была нужна позарез, иначе ей не перенести такого путешествия.
— Выходи, старина.
Старая Лиз уже трижды находила растение, но ни один из образцов ей не подошел.
— Ну-ка, ну-ка, старина.
Проснувшись в то утро с первым лучом зари, проникшим сквозь незанавешенное окно, Лиз почувствовала, что дети Мэгги в опасности.
— Эми и Сэм, — пробормотала она, заставляя себя встать с постели. — Надо позаботиться об Эми и Сэме. Да.
В моменты, подобные этому, Лиз удрученно думала, что не отказалась бы поехать на машине Эша или хотя бы на чьем-то велосипеде. Эти моторы, готова была согласиться она, гораздо лучше ее ремесла. Конечно, она могла бы позвонить Эшу: его телефон был записан у нее где-то на клочке бумаги. Но если бы она вовлекла в это дело Эша, он непременно сказал бы Мэгги, а тогда бы все узнали, и она с таким же успехом могла бы остаться дома.
Нет.
Ей придется идти.
Будь она помоложе, пятнадцать миль в одну сторону и пятнадцать миль обратно показались бы ей пустяком. Она одолела бы их одним махом. Но теперь ее задерживали артрит и больная нога. А времени у нее было немного.
Но старая Лиз и не думала отменять свою встречу с Мэгги. Те, другие вещи, были слишком важны. Мэгги и сама бы справилась. Так или иначе старуха делала это не ради Мэгги, а ради детей. Лиз проснулась, крайне обеспокоенная из-за того, что разглядела в этих детях.
Старуха поняла, что от Мэгги можно ждать неприятностей, уже в самый первый день, когда та пришла к ней домой. Какую силу увидела она в ней, когда та раздумывала на пороге, не подозревая, что Лиз наблюдает за ней сзади, какой потенциал! На секунду Лиз почувствовала испуг — изумление и испуг. Ей даже пришлось наклониться и кое-что сорвать, чтобы держать Мэгги на безопасном расстоянии до тех пор, пока она не смогла осознать всю ее силу. Старуху особенно зацепило то, что Мэгги понятия не имела о собственных способностях: они были как будто в закупоренной бутылке, но пробка уже давала течь под давлением летучих, пенящихся элементов. В какой-то момент у Лиз екнуло сердце — она подумала, что Природа послала ей младшую сестру. Но потом ей пришлось самой себя успокаивать, когда она поняла, что это невозможно.
Мэгги ни о чем не имела понятия! Это делало ее опасной. Один из голосов в голове старухи говорил, чтобы не связывалась с девчонкой, которую подослал ей Эш; а другой голос, напротив, замечал в Мэгги массу достоинств; да и разве старая Лиз не испытывала нужды хотя бы в ком-нибудь?
Младшая сестра, которой можно все передать? Нет, Мэгги не годилась на эту роль. Но у Лиз на примете не было никого, кто мог бы сгодиться. Ни единой души. И не было преступления более страшного, греха более безобразного, чем уйти в могилу, так и не передав знания. Это оставалось священным, хотя все остальное было осквернено, и, как подсказывали старухе ее больные конечности и ноющие суставы, с каждым днем Старый Враг подбирался к ней все ближе. Нет, не Мэгги она передаст знание, были и другие возможности. Лучше всего было бы дать Мэгги кое-какие советы. Конечно, этого мало, этого недостаточно, но что еще оставалось делать?
Лиз исполнилось восемьдесят три года. Она не хотела гадать, сколько еще лет ей суждено прожить. Но ее уже долгое время терзала мысль, что она может умереть, так и не найдя младшую сестру. Старуха думала: может быть, это наказание за прегрешения ее молодости? Да она скорее подверглась бы пыткам любого христианского ада, нежели позволила такому случиться.
Поэтому, когда Мэгги впервые появилась у нее в доме, Лиз увидела в этом справедливость и некий компромисс, а также знак, что самой ей недолго осталось уже в этом мире, и она подчинилась этой мысли. Но потом на Мэгги упала тень, и у Лиз возникли сомнения. Знание — оно ведь для тех, кто сражается с чистотой в сердце. Разве не этому ее учили? Нельзя пятнать ремесло дурными побуждениями, ведь даже для тех, у кого намерения добрые, путь тернист и опасен.
Но к счастью, Лиз могла разглядеть то, что у Мэгги за спиной. И намного дальше. Надежда оставалась: она была точно кристалл, сияющий в тени темных кустарников, и Лиз ее видела.
— Выходи, злобная трава!
Наконец Лиз нашла под кустом молодое растение. Оно клонилось к северу, и, заметив это, Лиз удовлетворенно кивнула. Она достала из кармана заточенный перочинный нож и выкопала полынь с корнем. Потом уселась на траву.
Было все еще рано. На серых облаках проступали белые полоски света, и прогнозировать погоду было трудно. Лиз ножом срезала волокнистые корни растения и слюной очистила стебель. Потом достала из кармана маленький пузырек с маслом. Она полила растение этим желтым маслом и втерла его в стебель жесткими пальцами. Стебель стал коричневым, и полынный сок проступил на поверхности. Оглядевшись, дабы убедиться, что рядом никого нет, старуха сбросила обувь.
Она отрезала кусок стебля, положила его в рот и стала энергично жевать, снимая при этом толстые носки. Все еще жуя, Лиз срезала листья и столь же энергично натерла ими пятки. Проделав это, она натолкала мятых листьев себе в туфли, а оставшиеся листья сунула в карман. Потом Лиз надела носки и туфли, встала и продолжила путь.
Мэгги пришла к старухе около десяти утра. Она взялась за ручку двери, ожидая, что та распахнется, но, к ее удивлению, дверь оказалась заперта. Колли лаяла на нее из-за закрытой двери, но Мэгги все равно стучалась. Ответа не последовало.
Странно, что старуха заперла дверь; она ведь никогда не запиралась. Даже когда уходила на прогулку в поля, то обычно оставляла дверь приоткрытой. Она не боялась непрошеных гостей и воров, ведь, по ее собственным словам, «красть тут нечего, кроме ведра с дерьмом из сортира». Мэгги опять постучала. Так и не получив ответа, она подошла к окну и заглянула внутрь.
